Плеть хьорхи, сорвавшись с пальцев капитана, хлестнула нападавшего по лицу, но клинок уже вонзился между ребер ослепительной болью. Боль накатывала и отступала, но лишь на полшага; она не давала подчинить хьорхи; сжимала горло, не давая даже закричать. «Все», — отрешенно подумал Бонар, не сознавая того, что со звериным отчаянием продолжает взывать к хьорхи и дергаться. Опора со спины вдруг исчезла, и он, захлебываясь кровью и болью, повалился на тротуар. Мужчина в плаще, тянувшийся к ножу, исчез тоже; вместо него перед глазами возникло звездное небо; затем — пылающий шар алтаря. В ярком свете хьорхи появлялось и исчезало бледное лицо с повязкой на глазу; губы одноглазого шевелились, выбрасывая словесное крошево: — Вы их разглядели? Потерпите, сейчас! От света алтаря слезились глаза; шар вращался, как волчок. — До…го…ните, — прохрипел сквозь пузырящуюся кровь Бонар; когда увитые хьорхи руки одноглазого зажимали рану, дышать становилось проще. — Надо… а…рест… — Вы ранили его в лицо, — сказал одноглазый. — Это упростит поиск. Держитесь, Мэл. Драку видели из гостиницы, помощь скоро будет… Бонар был не согласен и не понимал, отчего кто-то смеет с ним спорить, но сам он спорить больше не мог, поэтому просто закрыл глаза, пытаясь укрыться от боли в темноте; но его тянули, тянули и тянули наверх… *** Когда он открыл их, в окно госпитальной палаты заглядывало солнце. Приходили лекари и качали головами; следом, с расспросами — два пристава: но Бонар не хотел — да и не мог — рассказать им ничего определенного. Вскоре на фоне окна появилось и перечеркнутое повязкой лицо; но на сей раз Бонар узнал спасителя и припомнил все — от и до — обстоятельства. — Вы… остановились в другой гостинице, — прошептал Бонар. — Верно: я следил за вами, — спокойно признал Дер Кринби. — И это спасло вам жизнь. — На них были плащи служителей. — Бонар скосил глаза, стараясь лучше разглядеть нодабского капитана. — Вы видели. Но скрыли… это. Как? Из вопросов приставов Бонар знал, что Кринби убил одного из двоих нападавших, того, что был сзади; убитого посчитали бродягой: никто в городе до сих пор тела не опознал. — Все было в вашей крови; я выдал его плащ за свой — в суматохе это было нетрудно. — Капитан Криби склонился над кроватью. — Одежда могла попасть к убийцам откуда угодно. Ни к чему впустую преумножать подозрения, к тому же, я надеялся что-нибудь обнаружить. Но напрасно. Плащ — ничем не примечательный, в карманах — пусто… Бонар взглянул в единственный глаз капитана: серо-стальной, холодный, сердитый. — Вы должны были задержать второго, — прошептал Бонар. — Он наверняка покинул город. — Живой вы можете оказаться намного полезнее неизвестного исполнителя, — сказал капитан Кринби и выпрямился. — Я на это надеюсь. Бонар бы рассмеялся, если б мог. — Когда вы родились, Дер-гьон? — спросил он. — Незадолго до Катастрофы, — недоуменно ответил Кринби; сейчас его голосу недоставало непроницаемой холодности, что наводила жуть на горожан. — Это важно? Увечье, седина и манеры, как у охранного истукана, создавали обманчивое впечатление, подумал Бонар: в действительности же нодабский хьор-капитан был немногим старше мальчишки-магистра Валба; он убивал — наверняка, много убивал — но бросить истекающего кровью человека умирать для него было бы в новинку. Только и всего. — Да… Нет, простите: мысли путаются, — прошептал Бонар. — Но приходите позже… Нужно поговорить. — К убийству, мошенничеству, и самоубийству прибавилась еще и попытка вашего убийства, — сказал Кринби. — Одними разговорами мы тут не обойдемся. — К двум убийствам, — поправил Бонар. — Возможно… первое проливает свет на обстоятельства второго. — К двум?! — капитан Кринби невольно повысил голос, и сам же с тревогой обернулся на дверь. — Старший приемный сын Фарги. Отчеты… где-то в городской канцелярии, найдите. — Бонар помолчал, переводя дух. — Он якобы не выдержал приемных испытаний в Ордене и погиб. Но что, если он узнал о делах Фарги и Кина Хасо и отказался поддержать отчима? И парню заткнули рот… Сам Фарга или кто-то третий. — Если так… — капитан Кринби нахмурился. — Вряд ли все сводилось к простому мошенничеству. Вчерашняя попытка убить вас только подкрепляет подозрения. — Если так, вас скоро тоже попытаются убить, — прошептал Бонар. — А если нет — то почему? Глава 13. Дорога Прошло десять суток с тех пор, как процессия во главе со жрецом выехала из резиденции. Валкан остался далеко позади: Лин, не вдаваясь в подробности, сказал Собачнику, что к поискам «пропажи» подключилась переподчиненная нодабская гвардия, и тот счел, что лучше ускориться. Стало не до раздумий и не до разговоров. Несколько дней скачки по плохой дороге измотали всех, кроме жреца и его пса. Скоро впереди должна была показаться пограничная застава округа. — Как ты собираешься их провести? У них ведь нет ни метрик, ни проезжих грамот. — спросил Лин у жреца, оглянувшись на брата с сестрой, тащившихся позади. Если мне тяжело, подумал он, насколько же сложно им! — Из какого яйца ты вылупился, Лин Валб? — Собачник усмехнулся. — Испокон веков лучшие документы на Шине — золото, страх и личные связи. — Ты еще скажи, что, мол, так и надо, — огрызнулся Лин. Маленький заставный городок — в прошлом, два отдельных села, — по форме напоминал песочные часы: одна чаша — земли округа Нодаб, вторая — земли округа Галш. Жрец оказался прав: проблем с проездом не возникло. На крупных торговых путях пограничники, возможно, попытались бы поторговаться, но на старом тракте, котором пользовались все реже и реже, запросы — что у нодабцев, что у галшанцев, — были невелики. На стороне Галша — в управлении Порядка, занимавшем всего один небольшой кабинет — всего за пять серебряных крон Нае с Хоно оформили фальшивые «бродяжьи» метрики. Заночевать пришлось в единственном на Галшанской стороне городка постоялом дворе. Еда была грубой и скудной, а остальные посетители смотрели на приезжих с опаской и безо всякой приязни. Лин с тоской вспомнил тесные, но, видит Солнцеликий, теплые и сухие комнаты в гостевом корпусе во владениях Зануды Далта.. — Не лучше ли было искать ночлега в Ордене? — спросил он. — Рядом с границей где-то должна быть резиденция. Тебе бы не стали задавать лишних вопросов. — Ее сожгли в прошлом году, — сказал Собачник. — И, насколько знаю, до сих пор не восстановили. — Сожгли? — Ная и Хоно уставились на него в две пары глаз. — Но ведь Орден… — Гораздо менее могущественен, чем привык о себе думать, — закончил вместо Хоно Собачник. — И лучше тебе тоже не заблуждаться на этот счет: моя накидка или зеленый плащ магистра Валба не защитят нас. Особенно здесь, в округе Галш, или в Икмене… Лин только покачал головой: двое беглецов не слышали, конечно, об Икменской резне, даже о Катастрофе, возможно, не слышали… Верховный лорд или Предстоятель Ордена были для них чем-то столь же далеким и непостижимым, как Солнцеликий Абхе. — Что именно здесь случилось? — спросил Лин у Собачника. — Зануда Далт и хьор-капитан Бонар — невеликие охотники делиться новостями. — Прошлый год был неурожайным, — сказал Собачник. — По весне тысячи беженцев из Галша устремились в Нодаб, как уже случалось раньше; но на сей раз леди Анна не велела их пускать: подошедшая на помощь к пограничникам переподчиненная хьор-гвардия Нодаба отбросила их назад. В столкновениях были жертвы… По правде сказать, немалые. Отчаявшиеся беженцы захватили резиденцию: смотритель сам недальновидно открыл ворота, желая накормить хотя бы часть голодных. Служителей взяли в заложники, а после, мстя гвардейцам за погибших, многих убили… А смотрителя подвесили на воротах вниз головой. Ненависть слепа. — И глупа, — неожиданно подал голос Хоно. — А потом их наказали, господин жрец? — Да. С дозволения лорда Винсара Галшанского хьор-гвардия Нодаба пересекла границу и покарала зачинщиков бунта, — сказал Собачник. — Но, знаешь, Хоно — хотя я сам убил некоторых из них, мне сложно винить их… Среди погромщиков были не только бродяги, но и оседлые, не нашедшие другого выхода, кроме как уничтожить родные дома и бежать от голода в сытые края… Людей ожесточило отчаяние. Отступая, они подожгли и резиденцию: то уже была не их злая воля, а повеление Закона шагов; однако заложникам было от того не легче. Из погромщиков мало кто смог уцелеть и скрыться: теперь уже мстила гвардия; пожалуй, если бы не хьор-командор Саен — их бы перебили всех. Я помогал ему и нодабской гвардии в те дни… Это не те воспоминания, которыми можно гордиться. — Но, господин Собачник, почему Солнцеликий не защитил своих служителей? — Ная бросила взгляд за окно: через маленькое мутное стекло было видно ритуальную пирамидку с янтарным шаром. Шар медленно вращался. «По той же причине, что он не защитил вас, Ная: он никого не защищает», — подумал Лин. — Должно быть, у Солнцеликого тогда нашлись дела поважнее. Милосердие — сложная штука, верно, Хак? — жрец наклонился и погладил завозившегося под столом пса. — В том инциденте в Галше некоторые винят леди Анну, но если одни — в том, что она не пропустила беженцев, то другие — в тех возах с зерном, которые она еще до зимы отправила лорду Винсару: если бы не эта нодабская помощь — обессилевшие люди не добрели бы до границы, а, может, и вовсе не потянулись бы в Нодаб, считая его краем изобилия. В сущности, обвинители тоже правы. — По-твоему, стоило бросить людей умирать от голода, чтобы никто не мог по дурости схватиться за оружие? — не выдержал Лин. — По-моему, давая голодным по полкуска хлеба, леди Анна беспокоилась не о них, а о том, как выглядит в их глазах, — сказал Собачник. — Ведь в расправе винят не ее, а гвардейцев…. Впрочем, это все лишь мои предположения. Несмотря на усталость, ночью Лину не спалось. Впервые за последние дни он остался наедине с собой. Хозяин двора за крону нодабской чеканки готов был сдать им хоть весь этаж, а жрец не стал экономить и отказываться от отдельных комнат; возможно, просто из сочувствия к местной бедности. Сперва Лин пробовал читать, но знания о том, что пятнистых прыгунов стоит прикармливать выдержанными на солнце дохлыми жуками, как-то совершенно не лезли в голову. Ехать вот так, под зиму, неизвестно куда и зачем… Днем он пытался завести со жрецом разговор о конечной цели «путешествия», однако «господин Собачник» не ответил. Лин запоздало подумал, что у того, возможно, было и нормальное имя: у некоторых белых жрецов, к примеру, у Ардажского волшебника, оно точно было. Но спрашивать было как-то поздно, тем более, прозвище подходило жрецу как нельзя лучше: он почти все время держался особняком, предпочитая разговаривать не со спутниками, а с собакой. Странности, граничащие с сумасшествием, окружали его на каждом шагу. В лесу передвигавшийся куда ловчее Лина, без зеркала подравнивавший бороду острым, как бритва, ножом, в городе Собачник то и дело изображал из себя неуклюжего дурачка, едва не задавил конем какого-то пьянчугу и дважды за ужином ронял со стола посуду.