— Мое право выбирать. — Ты же не хочешь, чтобы я тебя так называла? — Почему нет? Это моя гордость пережить сможет, — он терпеливо вздохнул. — Ладно, остынь. Жилка на твоей шее становится слишком соблазнительной… Мои щеки тут же вспыхнули, но, глубоко вздохнув, я запрятала смущение и раздражение подальше. Потом вытащу и переживу. — Лео, сколько тебе лет на самом деле? Он нахмурился. — Тебе обязательно задавать такие вопросы? — Я хочу знать, — упрямо заявила я. — С чего бы вдруг такой интерес к моей персоне? Его глаза подозрительно сузились. — Ни с чего. Ориана и Оливия говорят, что о тебе мало что известно. Вот я и хочу узнать. Что в этом такого удивительного? — И что же ты узнала? — В 1665 году ты уже был вампиром. Вот и все. Так ты скажешь или нет? — Нет. Мне стало больно и обидно. Ориана точно заблуждалась — меня он тоже не впускает в свою жизнь. — Отлично, сама узнаю. — Интересно у кого? — Он усмехнулся. — Рейнард будет нем как рыба — я уверен, остальные не знают ничего существенного. — Ага, значит, есть, что знать? — Достаточно. Он заговорил холодно и высокомерно. — Оставь эту тему навсегда! Если узнаю, что ты расспрашиваешь кого-либо… — То что? Гнев и обида взлетели с новой силой. Весь день то игнорирует, то выводит из себя! — Съешь меня?! Да, пожалуйста! Он удивленно и с беспокойством смотрел на меня. — Просто забудь, — наконец серьезно произнес он. — Тебе же легче станет. — Это мое дело. — Ладно. Все равно ты ничего, кроме головной боли, не добьешься. Он поднялся и залпом допил содержимое бокала. — Уже поздно. Я отвезу тебя домой. Он пошел вперед через опустевшую гостиную, показывая мне путь. Моя куртка висела в прихожей. Я машинально посмотрела на рукав — крови не было. О вчерашнем происшествии напоминали только бинты на правой руке. Лео, накинув пальто, пошел вперед и через минуту пригнал из гаража к самому выходу из дома все ту же серую иномарку. На улице заметно похолодало. Я вышла на крыльцо и поежилась: пронизывающий северный ветер пробивался даже сквозь куртку. За прошедшие сутки первый снег покрыл все вокруг тонкой замерзшей коркой, похрустывающей под ногами. На улице, несмотря на белый снежный покров, было очень темно, поэтому я старалась не отходить от освещенного фонарями крыльца, затылком помня о ненадежности льда на дорожке. Интересно, который час? Неужели мы так долго просидели, слушая рассказ Орианы? Лео вышел и придержал дверцу машины, пока я садилась, затем занял место водителя. Осторожно он повел машину по темной заледеневшей дороге. — Это ничего, что я не попрощалась с твоей семьей? — почему-то робко спросила я. Я уже отчаянно жалела о нашей ссоре. Прошлое Лео… Если в нем были такие же ужасы, как и в жизни Орианы с Оливией, то вполне понятно, почему он ничего не рассказывает. Все моя глупая гордость. Я чувствовала, что сделала ему больно, но извиниться… Я еще не готова, завтра может быть. Обида пройдет, когда наступит утро. — Им сейчас все равно не до нас. — А где они? — Прислушайся. В тишине леса, сквозь глухое рычание мощного мотора, я расслышала отдаленный треск. Как будто кто-то в лесу валил замерзшие деревья. — Что это? — Обычное дело. Такая знакомая приятная усмешка. — Рейнард поспорил с Рокко, теперь выясняют кто из них сильнее. Ориана и Оливия в качестве судей и болельщиков. Раз-два в месяц они не могут от этого удержаться. Хорошо хоть их увели подальше от дома, а то пришлось бы его по кирпичику собирать. Право же, как дети. У меня вырвался нервный смешок. Ну да, лучшее развлечение для вампира — валить сосны посреди ночи! — А ты у них вроде как взрослый. — Насмешливо проговорила я и посмотрела на Лео. Ого, мне даже удалось смутить его. — Должен же хоть кто-то думать о последствиях. — И кто победит? — Когда как. Рейнард — проворней, Рокко — сильней. Мы замолчали. В сумраке салона было тепло и уютно. Как я ни старалась смотреть на освещенную фарами дорогу, взгляд то и дело сам по себе переводился на Лео. Он уверенно вел машину одной рукой, слегка откинувшись на спинку кресла. Его чеканный профиль при таком освещении казался менее величественным и более уязвимым. Он о чем-то глубоко задумался, смотря прямо перед собой и покусывая твердо сжатые губы. Спросив номер моего дома, он подвез меня прямиком к подъезду и повернулся ко мне. — Скажи, — от звука низкого приятного голоса Лео я вздрогнула и, резко отвернувшись от него, уставилась на дорогу, — твоим родителям действительно все равно, что ты не ночуешь дома и проводишь время с едва знакомыми людьми? Ты говорила о дяде, но ни словом не обмолвилась о родителях. От напоминания у меня заныло сердце. Оказалось, что боль от потери не утихла, не стала менее реальной. Она едва слышно маячила на грани понимания, готовая захватить меня с головой и раздавить при первой же возможности. Если б я только могла заплакать… Слезы притупляют ощущения, смывают острые режущие углы, оставляя в утешение светлые воспоминания. Но после аварии что-то пошло не так: ни одной слезы горя не упало с моих ресниц. — Я… — Голос сорвался. — Я не знаю… — То есть как? — допытывался он. — Разве ты здесь не в гостях? — Нет… Не знаю… Их больше нет, просто нет… Я никогда не узнаю. Слова давались с трудом. — Рассказывай, — потребовал он, сверля меня зелеными глазами. Только там не было притворного слезливого сочувствия или жалости, только интерес, желание понять. И я поняла, что действительно хочу все ему рассказать, потому что возможно он единственный отнесется к этому так, как надо мне… Я начала рассказывать, то и дело, сбиваясь, как мы с родителями собирались вместе поужинать и отпраздновать мою первую победу на выставке в художественной школе. Рассказала, как мы ехали по городу, весело смеясь и обсуждая планы на лето, как мама очень сильно хотела съездить в Россию, встретить старых друзей. — На большом перекрестке папа притормозил на красный свет, в то время как мама через переднее сиденье обернулась ко мне и, смеясь, рассказывала, как ее деревенский кот таскал на хозяйскую кровать дохлых мышей, а потом ходил за ними хвостом, требуя заслуженной награды. Загорелся зеленый свет, и мы поехали через перекресток. Что было дальше, я плохо запомнила. Папа вдруг не своим голосом закричал: «Пригнитесь!», потом — сильнейший удар. Вроде что-то перевернулось. Меня очень сильно тряхнуло, и я потеряла сознание. Очнулась уже в реанимации. Врачи сказали, что мне очень повезло: при лобовом столкновении я сидела на заднем сиденье и отделалась сотрясением мозга, неполным переломом бедра и ушибами. Они назвали это чудом. Родителей же даже до больницы не довезли. Травмы несовместимые с жизнью. А сбивший нас водитель просто скрылся с места преступления. Вот и все. По завещанию до восемнадцати лет моим опекуном был назначен дядя Виктор. Теперь я живу здесь, по крайней мере, пока не смогу сама распоряжаться наследством… Из груди вырвался тяжелый вздох — впервые я кому-то сама рассказывала об этом и вроде как справилась. Удалось обойтись без лишних подробностей и эмоций. Сухенько, зато достойно. Только руки слегка дрожали, и сердце продолжало болеть при каждом новом ударе. Лео молчал. Он вообще не подавал никаких признаков жизни, и я обеспокоено обернулась к нему, встретившись с застывшим изумрудно-зеленым взглядом. Он сидел настолько неподвижно, не дыша, что я, отстегнув ремни безопасности, испуганно подалась к нему — неужели ему стало плохо? — Лео… Лео, что с тобой?! Я осторожно не без колебаний коснулась его щеки, сразу же отдернув руку, словно боясь обжечься о его совершенное каменное лицо. Прикосновение возымело свое действие. Он вздрогнул и с болью посмотрел на меня. Прохладные руки Лео осторожно обняли меня, прижав мое лицо к его груди, словно я какое-то сокровище. Они нежно гладили по волосам, а его губы над моим ухом едва слышно прошептали: