— Не волнуйся, милая, эта корова была уже стара и не давала нам молока, — с утешением отвечает седовласый старик, но лицо Вики от этого становится еще более озадаченным. *** — Сэм ведь не обидит Вики? — спрашиваю я, когда мы заходим в домик, где нам предстоит ночевать еще долгое время. — Конечно, нет, — утешает Рон, включая небольшой торшер на первом этаже. — Ты переживаешь за нее? Не так сильно, как за тебя. — Вики хорошая, она мне нравится, — искренне говорю я, плюхаясь на диван. — Она единственная из всех, кто не тычет в меня пальцем, когда я выхожу на улицу. И единственная, кто искренна со мной. Просто так. — Согласен. Они хорошие люди и нам чертовски повезло, что мы оказались здесь. Да, нам повезло. Впервые за несколько месяцев. Я бросаю беглый взгляд в сторону пыльного телевизора с плоским экраном. Его уже долгое время никто не включает. Он превратился в предмет интерьера. Бесполезный и служащий наглядным напоминанием о том, какой жизнь была раньше. — Мне показалось, что сегодня ты переживала не только за Вики, — неоднозначно намекает Рон, осушая прозрачный стакан с водой. Мы прихватили пару бутылок с водой из дома Фреда. — Что ты имеешь в виду? — Я видел твои глаза сегодня, когда ты приплыла спасать меня, — сообщает Рон. Делая пару шагов вперед, он упирается плечом об дверной косяк, складывая руки на груди. — Они не принадлежали солдату номер семь, которого я встретил на том переулке. Ты испугалась, Ева. Это был страх и его ни с чем не спутать. Самой большой слабостью инфицированных является страх. Но я не инфицирована. — Страх в бою — верный признак скорой смерти, — констатирую я, глядя прямо в прозрачно-серые глаза. — Верно, только ты ни с кем не сражалась, — подмечает он, и его бровь с интригой взлетает вверх. — Ты испугалась за мою жизнь…Или испугалась остаться без меня? Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. Кто-нибудь, избавьте меня от этого ноющего, неприятного ощущения. Что это, смущение? Почему его слова заставляют мое сердце биться быстрее, а щеки заливаться краской? Это ведь просто слова, просто слова, просто слова. — Хорошо, можешь не отвечать, — он громко выдыхает воздух из легких. — Я хочу, чтобы ты имела в виду: эмоции не всегда бывают положительными. Негативные эмоции сложнее всего контролировать. Они вспыхивают в тебе внезапно. А иногда тлеют годами, накапливаясь и ожидая определенного толчка. И именно тогда происходит настоящий эмоциональный взрыв, — его голос — приятный и уверенный — действует на меня успокаивающе. — Не стоит копить в себе эмоции, будь то радость, смех или же злость и ненависть. Тебя больше не будет бить током каждый раз, когда тебя что-то встревожит или обрадует, — он мягко смотрит мне в глаза. — Выражать эмоции — абсолютно нормально. Договорились? Я коротко киваю. Он одаривает меня мимолетной половинчатой улыбкой и уходит в спальню, оставляя дверь открытой. Я принимаюсь рассматривать выступающие над поверхностью кожи царапины, оставленные браслетом. Сегодня во время стирки они неприятно саднили и ныли от случайного попадания мыла и прохладной воды. Но уже завтра вся боль от них исчезнет, вместе с ранами на коже, а фантомное нахождение браслета на запястье, контролирующего мои мысли и эмоции — нет. День пятидесятый Сегодня у меня случился очередной нервный срыв. Я вдруг осознала страшное — Иззи больше никогда не увидит нашу маму и не вспомнит ее, как бы она не старалась. А у меня даже не сохранилось ни одного фото, лишь ее испуганное и недоуменное выражение лица запечатлелось в моей памяти в тот роковой день, день нашего расставания. Иззи не узнает, что такое материнская любовь и отцовская забота. Рядом с ней лишь ее непутевая старшая сестра, которая с трудом берет оружие в руки и впадает в депрессию каждое утро, едва раскрывая веки. Которая до нервной дрожи в руках боится потерять близких и выходить за пределы безопасности. Все дети, выжившие дети, уже никогда не увидят то беззаботное детство, в котором нам всем посчастливилось вырасти. Бедные детишки уже с малых лет будут вынуждены врываться в суровые современные реалии, взрослея раньше положенного срока, чтобы бороться за жизнь. Я натолкнулась на эти мысли, когда сегодня нам на пути попалась беременная муза. Не знаю, как у других, но у меня в буквальном смысле перевернулось сознание. Произошел разрыв шаблона, взрыв мозга… я не знаю, как описать то чувство, которое возникло у меня именно в тот момент, когда я увидела ее. Хромая женщина муза медленно, но уверенно шла в мою сторону с одним единственным намерением — познать на вкус мою плоть. Ее заметно округлившийся живот обрамляло плотно облегающее платье темного оттенка, запачканное толстым слоем пыли, вперемешку с кровавыми отметинами. Волосы ее были собраны в растрепанный пучок из светлых волос, но со временем превратились в сплошное воронье гнездо, а лицо из пожелтевшей кожи было напрочь испачкано в запекшейся крови. Может быть… быть может, со мной что-то не так. Я не уверена… Я застыла на месте, недоуменно продолжая наблюдать, как она с каждой безбожной секундой надвигалась на меня, хромая на правую ногу. Пока другие участники группы сражались с остальными мертвецами — я не могла сдвинуться с места. Мои глаза продолжали неотрывно смотреть на ее округлившийся беременный животик, пока разум осознавал полный масштаб происходящего. Этого не может быть, это какая-то ошибка природы… я не верю своим глазам… Так быть не должно. Но резкий выстрел, неожиданно прогремевший в непосредственной близости от меня, протаранил ей череп, уничтожая мозг бывшей беременной женщины. «Финч, какого черта?! Что с тобой происходит?» — откуда-то издалека до меня доносились обрывки чьих-то фраз, но я не распознавала слов, слетающих с губ кого-то из членов нашей группы. Человек, так или иначе спасший мою жизнь, на моих глазах застрелил бывшую беременную девушку, даже не моргнув глазом. А пока ее тело безжизненно летело на асфальт, в моей голове гремел лишь один единственный вопрос — носила ли она в утробе такого же вечно голодного зомби, жаждущего попробовать на вкус человеческую плоть? С каждым днем мне все страшнее существовать жить в этом мире. И я надеюсь, что когда-нибудь избавлюсь от этого ощущения, больно сдавливающего грудную клетку. День пятьдесят третий Мы потеряли все. Все, о чем мечтали перед сном, о чем думали, говорили, размышляли и даже то, что так старательно скрывали. Все, что планировали, строили и все, к чему готовились долгие годы. Мы потеряли Рождество, совместные семейные ужины и бессмысленные сериалы для домохозяек по выходным. Мы потеряли дни рождения, семейные традиции и ранние прогулки с домашними питомцами. Мы потеряли ненавистную работу, скучную учебу и такие долгожданные теплые встречи с друзьями, которые приводили нас в чувство после напряженной рабочей недели. Мы потеряли медицину, образование, полицию и государственность. Уже неважно сколько лет ты учился в университете. Неважно, сколько языков ты знаешь и какие цифры хранятся на твоем банковском счету. Не имеет значение сколько ты зарабатывал пару месяцев назад, имел ли титул графа или в свободное от учебы время подрабатывал няней для детишек состоятельных родителей. Нам не помогли никакие новейшие инновационные разработки, виртуальные реальности, космические станции, ультратонкие плазменные телевизоры, электромобили и всемирная паутина, в которой абсолютно каждый проводил все свободное время. Ничто оказалось не в силах противостоять ужасающему вирусу, поражаемому каждую клеточку головного мозга. Люди оказались бессильными перед биологическим оружием, созданным своими же руками. Человечество — странное создание. Сначала оно придумывает тысячи способов убийств себе подобных, а затем в муках ищет и разрабатывает противоядие. Но уже поздно. Уже чертовски поздно что-либо менять. Мы потеряли подростковые безбашенные тусовки, запрещенные родителями. Потеряли первые свидания, первые поцелуи и тот карнавал неловкостей, именуемый первым сексом. Мы потеряли социальные сети, где проводили огромное количество времени, сами не зная зачем и для чего. Потеряли глупые политические ток-шоу и музыкальные группы с участием смазливых мальчиков. Потеряли десятки тысяч произведений искусств: музыку, фильмы, поэзию, живопись, прозу и чертовски много чего еще. Мы потеряли дружбу, любовь, семью… все это останется жить, но лишь в воспоминаниях тех, кто успел застать времена до всеобщей эпидемии. Все, что мы имеем сейчас — время. А если быть точнее — время безжалостно имеет нас. Оно навсегда застыло в городских руинах, напоминая выжившим отголоски нормальной прежней жизни. Время застыло в ржавеющих на глазах автомобилях, брошенных посреди дороги с открытыми дверьми. Оно застряло на часах Биг-Бена, стрелки которых показывают шесть тридцать (мне до сих пор интересно: они остановились утром или вечером?). Время напоминает о себе в ржавеющих, испорченных пулями вывесках кафе, аптек, ресторанов, дорогих и модных бутиках (кому они теперь нужны?!) и придорожных хозяйственных магазинчиках. Время жестоко и безжалостно подбрасывает нам воспоминания о нормальной прежней жизни, в которой каждый из нас видел какие-то изъяны. Где абсолютно каждый был недоволен невыносимым начальником, повышением цен, политической обстановкой, плохой оценкой в школе, результатами политических выборов, шумными соседями, кучей незакрытых кредитов, чрезмерно опекающей матерью и ежемесячной квитанцией за квартиру. Ценили ли мы то, что имели? Предполагали ли мы, что лишимся всего этого? Знали ли, что потеряем всех близких, родных, свои хобби и любимых домашних питомцев, которых заботливо выхаживали, словно младенцев с первых дней жизни? Осознавали, что потеряем одну из главных потребностей человека — безопасность?.. Нет. Мы были чертовки зависимы и зациклены на нужных только нам проблемах. Мы были эгоистами, мы были идиотами. Ведь сейчас мы не имеем ничего, кроме страха и ежесекундной борьбы за выживание. У человечества нет будущего, пока оно по-настоящему не начнет ценить каждую жизнь, ибо каждый, исключительно каждый, имеет право ходить по этой земле. Но не каждый в силах вовремя осознать это. Глава 23 День пятьдесят шестой Нам приходится убивать людей. Или, по крайней мере, ранить, чтобы выиграть время для спасения своих жизней. Нет, и не потому, что мы этого хотим. Мы убиваем лишь тех, кто угрожает нашей безопасности, кто поднимает оружие в сторону детей. Такое себе оправдание, правда? Но такова наша суровая реальность. Мы вернулись к законам джунглей: выживает лишь сильнейший или, как в нашем случае, наиболее приспособленный. Люди озверели. И что-то мне подсказывает, что это звериное чутье в них тлело годами, еще задолго до эпидемии. В первые дни активности вируса люди сходили с ума. Они беспорядочно убивали всех подряд, как только брали оружие в руки, кто-то совершал самоубийство, осознавая весь масштаб бедствия, а кто-то убивал не только себя, но и свою семью, понимая, что не в силах выжить в подобных условиях. Но в это время появились не только кровожадные зомби, вместе с ними на улицы вышли те, кто всю свою сознательную жизнь думал об убийстве и насилии. Тот, кто получает удовольствие от людских страданий, тот, кто пускает слюнки от одного только вида человеческой крови, тот, кто находит свою определённую эстетику в насилии и убийствах. И, как показывает практика, эти нелюди самые живучие. Их с легкостью можно распознать среди простых людей. Они всегда бродят поодиночке или в компании с мнимым напарником, который спустя несколько дней станет их очередным способом для достижения маниакального удовольствия. У них почти никогда не оказывается огнестрельного оружия, в руках либо бейсбольная бита, либо пара-тройка ножей, спрятанные в ботинках. На первый взгляд без оружия они выглядят вполне мирно, а их примерное и адекватное поведение в социуме лишь подтверждает этот факт. Именно поэтому они втираются в доверие к группам, где находится небольшое количество человек. Судя по всему, несколько дней они проводят с членами группы, вступая в доверительные отношения с приглянувшимся участником, а затем отправляются с ним на очередную продовольственную вылазку, где и совершают все те противоправные деяния, о которых в прошлой жизни осмеливались лишь мечтать.