Он уже коснулся двери комнаты и хотел было выйти, но тут его окликнула жена. «Все же проснулась», — огорченно вздохнул он. Лена вышла из спальни, накинув на плечи бело-голубой халат и на ходу причесывая волосы. Высокая, стройная, она отчасти напоминала ему мать — то ли ростом, то ли серыми выразительными глазами. Пожалуй, и тем и другим. После того как умерла мать, Гаврилов еще больше привязался к жене. Мысль о том, что она очень похожа на его мать, скрашивала его отношения с Леной. «У тебя точно такие же глаза, как были у моей мамы, — сказал он как-то жене. — Ты, как и она, тонко чувствуешь чужую боль». — Спала бы еще, — высказал он без упрека. — Как вчера прошел педсовет? Надеюсь, тебя не критиковали? Она мило улыбнулась еще сонными, припухлыми после ночи глазами: — Досталось и мне от директора. Говорит, я мало бываю с ребятами. — Ты считаешь, он не прав? — подначил ее Гаврилов. — Конечно не прав, — горячо возразила Лена. — В школе я и так нахожусь допоздна: то вечер старшеклассников, то подготовка ребят к олимпиаде по химии, то культпоход на рыболовный траулер. Я просто замоталась, Сергей. Даже некогда сыну черкнуть письмо. Кстати, от Игоря долго нет писем, и я волнуюсь. То ли лодка ушла в море, то ли еще что. Ты бы узнал, а? Очень тебя прошу. — Хорошо, постараюсь, — пообещал он. — А ты позвони Варе. Как уехала, с тех пор не дала о себе знать. То, что она подружилась здесь с каким-то морским офицером, дело ее. Но почему она скрывает его имя? Давно бы и нас с ним познакомила. Лена поспешила защитить дочь, сказав, что с кем попало она не станет знакомиться. — Я уверена, что это приятный молодой человек. Варя очень щепетильная. Ты же знаешь, как она переживала за Петра Кречета, когда тот развязно повел себя у нас в доме. Если честно, то я очень рада, что она не связала с ним свою судьбу. — Чего теперь говорить о Петре, если он женился? — возразил муж. — Ребенок у него родился. А наша Варя по-прежнему одна, а ей давно пора обзаводиться своей семьей. — Успеет еще выйти замуж, — не поддержала мужа Лена. — Так ты идешь? — Да. — Он поцеловал ее и вышел, слегка прикрыв за собой массивную дверь. Уже во дворе подумал: «Не мы выбираем судьбу, а она нас». Он торопливо шагал по каменистому берегу. Над водой курилась серая дымка. Волны неистово бились о камни. Чайки озорно гомонили над кораблями, стоявшими на рейде. А вот и пограничный корабль, с которым у Гаврилова многое связано. Всякий раз при виде корабля Гаврилов ощущал необычайный прилив сил, казалось, что свой корабль он не видел целую вечность и теперь, как с близким и верным другом, встретился с ним после долгой разлуки. Гаврилов не мыслил своей жизни без корабля, без тех забот, которые разом свалились на его плечи, едва он стал командиром. И все то, чем он жил, рождало в нем неиссякаемую энергию и силу, без которых он и шага не сделал бы на командирский мостик. Служба на пограничном сторожевом корабле — ПСКР — необычайно сложна. Не раз, бывало, случалось, что судно-нарушитель пыталось уйти от преследования, опасно маневрировало, но Гаврилов умело преграждал ему курс. Сама мысль, что у него может быть срыв, угнетала его. Находясь в дозоре, Гаврилов испытывал чувство настороженности, присущее натурам цельным и самозабвенным. В море он всегда был готов к самому неожиданному повороту событий. С тех пор как он принял командование «Ястребом», в бригаде заговорили о нем как о «везучем» командире, хотя сам Гаврилов к таким пересудам относился скептически. Порой он оставался неудовлетворенным тем или иным выходом в море, но это хотя и огорчало, однако удваивало его энергию, заставляло вначале искать причину неудачи, а уж потом делать необходимые выводы. По привычке, в силу инерции, возвращаясь с берега, Гаврилов никогда не спешил в свою каюту. Ступив на палубу, он неизменно обходил корабль с кормы до носа. Корабль был его совестью и честью, он гордился им. Как-то Лена упрекнула его в том, что он делит любовь между ею и кораблем. «И пожалуйста, не спорь, — горячилась она. — За это я тебя не осуждаю, но и меня, голубчик, не забывай». Гаврилову было тогда не по себе, но, поразмыслив, он решил, что Лена права. А вот сын огорчил его: не стал морским пограничником, пожелал плавать на подводной лодке. На его вопрос, чем это вызвано, Игорь ответил: — У тебя, батя, своя дорога в море, у меня своя. «Пусть сам решает, парень он взрослый», — подумал Гаврилов. Он остановился у причала и посмотрел в сторону двухэтажного каменного дома, в котором находился штаб бригады. В окне кабинета комбрига горел свет. Неужели Зерцалов уже пришел? А может, забыл выключить свет, уходя вечером домой? Но тут же Гаврилов отогнал прочь эту мысль, подумал, что капитан 1-го ранга, конечно же, пришел на службу пораньше. Он знал привычку комбрига: если предстояли учения в море, он старался побывать на каждом корабле, дать необходимые советы командирам, побеседовать с офицерами. Эта черта комбрига — быть ближе к людям — нравилась Гаврилову, и теперь он не мог не думать о Зерцалове тепло, с улыбкой. И тут же упрекнул себя в том, что на прошлой неделе вспылил и, кажется, нагрубил комбригу, хотя, в сущности, тот был прав... Иностранное судно, воспользовавшись темнотой и сильным ливнем, вошло в наши территориальные воды для незаконного лова рыбы. Казалось, не составляло особого труда подойти к судну со стороны берега и, осветив его прожекторами, задержать. Но Гаврилов не захотел, чтобы нарушитель заметил «Ястреб» прежде времени и мог легко уйти в открытое море. Поэтому он решил обогнуть остров с севера и приблизиться к судну со стороны моря. И что же? Пока «Ястреб» маневрировал, обходил остров, судно, выбрав сети, едва не скрылось. Начальник штаба, разбирая действия командира сторожевого корабля, сделал вывод: капитан 2-го ранга Гаврилов пошел безопасным курсом. Его поддержал комбриг Зерцалов, сердито бросив реплику: «Риск требует выдержки, а у товарища Гаврилова на этот раз нервы, видно, сдали!» Тогда-то Гаврилов и вспылил, заявив, что задержал рыбаков. А уж как он это сделал — ему решать: он командир и с него спрос. На что капитан 1-го ранга Зерцалов сказал: «Вы могли и упустить нарушителя. И вообще, я жду от каждого командира корабля активных и творческих действий в сложных условиях обстановки. А вы, Сергей Васильевич, об этом забыли». Теперь же, глядя на тусклый свет в окне кабинета Зерцалова, Гаврилов испытывал неловкое чувство. Некоторое время он стоял, размышляя, потом зашагал в штаб. Оперативный дежурный бригады флагманский штурман капитан 3-го ранга Скрябин встретил его бурно, будто давно не видел и рад закадычному другу. — Легок на помине, Сергей! — При этом он длинными тонкими пальцами вспушил свою курчавую бороду, предмет постоянных насмешек и колких шуток. — Тебя комбриг спрашивал. — Скрябин присел на стул. — Ерундовина тут одна вышла. — Небось «гости» пожаловали? — Как в воду смотрел! Неопознанная цель появилась в наших водах. Дозор в том районе несет «Бургас». Пока Бородин размышлял, цель — тю-тю. — Каким это образом? Скрябин хотел было объяснить, но скрипнула дверь, и к оперативному вошел капитан 1-го ранга Зерцалов. Его полное, с крутым подбородком лицо было хмурым и даже, похоже, злым. Однако — вежливость есть вежливость! — он поздоровался с Гавриловым за руку, заботливо спросил, как ему спалось. — Не видел случайно во сне, как Олег Трофимович Бородин гнался за неопознанным судном? — В голосе комбрига слышалась неприкрытая ирония. Густые, с проседью, брови его взлетали, как крылья бабочки, а в глазах мерцал зевсов огонь. Гаврилов не без тени веселости ответил: — Нет, такого кино мне не показывали. Мне все больше про тюльпаны и лилии крутили, да еще про педсовет... — Эх, Сергей Васильевич, отстал ты от своего коллеги Бородина! — На лице комбрига промелькнула усмешка. — Недавно я говорил с ним по радио, спрашиваю, не звезды ли он считал на небе, когда вел наблюдение за морем. А он мне, представь, в ответ: да, мол, точно, вы угадали, я изучал со штурманом звездное небо, а мои люди вели наблюдение за окружающей обстановкой. — Узнаю характер Олега Трофимовича, он такой, палец в рот не клади, — невольно улыбнулся Гаврилов. — У него, как и у всякого беспокойного командира, есть желание все познать, всем овладеть. — Сам-то ты изучаешь в дозоре звездное небо? — в упор спросил его комбриг. Гаврилов пожал было плечами, но признался: да, иногда изучает. Это даже забавно — звезд на небе тысячи, до утра не разберешься с ними. — Ведь заливаешь, Гаврилов! — воскликнул капитан 1-го ранга. — Я тебя давно знаю. Звезды считать ты не будешь. А вот твой друг Бородин, как ты говоришь, ради желания познать все, всем овладеть, видимо, считал звезды, потому что прозевал нарушителя границы. — Комбриг метнул взгляд на оперативного, переменился в голосе: — Передайте командиру «Бургаса», чтобы изволил прибыть на базу в десять ноль-ноль. А вы, Сергей Васильевич, — перевел Зерцалов взгляд на Гаврилова, — зайдите ко мне, есть дело. В кабинете Зерцалов прошел к столу, сел в мягкое кожаное кресло. — Садитесь! — Комбриг бесцельно переложил на краю стола блокнот, зажигалку, сигареты. — Я, разумеется, не стану уверять вас в том, что нарушитель границы был именно на этом неопознанном судне, а потом нырнул в воду и доплыл до берега. Может, он и был там, может, его и не было. Меня волнует то, что Бородин, не доложив дежурному, прекратил опознание цели, едва убедился, что она отошла далеко от наших территориальных вод. Свой корабль он повел совсем в другой район, а ведь это неопознанное судно могло подойти к берегу и беспрепятственно высадить нарушителя. Куда же смотрел Бородин? Да за такое дело... Гаврилов слушал комбрига и удивлялся — Зерцалов никогда не делал поспешных выводов, пока не был уверен в своей правоте. А тут распалился. «Перестраховка, не иначе», — вздохнул Гаврилов. А Зерцалов между тем продолжал говорить о том, что рано утром ему звонили из управления КГБ. Не дежурный, а лично генерал Сергеев! В районе рыболовецкого колхоза кто-то ночью высадился на берег, овчарка взяла след, но он пропал в воде. — Я, разумеется, не поставил генерала в известность, как нес службу Бородин, — словно в оправдание своей строгости сказал комбриг, — но ясно одно: нарушитель высадился на берег, и сделал это тихо, как ползучая змея, а теперь жди, кого он тут ужалит. — А не рано ли вы судите Олега Трофимовича? — в упор спросил Гаврилов. — Еще неделю назад вы его хвалили на совещании, а тут вдруг... Зерцалов прервал его: — Хвалил за дело, а теперь за дело же хочу и отругать. А ты предлагаешь, чтобы я все время его хвалил? — И, не дождавшись ответа, пробасил строго и отчужденно: — Самовольничает Бородин. Вместо того чтобы как следует понаблюдать за судном, он помчался в другой район. Зачем? Какая такая необходимость? — Я бы тоже так поступил, — вдруг заявил Гаврилов. — Почему? — оторопело спросил Зерцалов, и лицо его пошло красными пятнами. — Потому что за нашими территориальными водами, с разрешения Минрыбхоза, рыбачит не одно иностранное судно, их много. Откуда же мне знать, что именно с этого, предположим, а не с другого судна должны спустить нарушителя? Нет, я бы время попусту тратить не стал. Моя задача — не дать иностранному судну зайти в наши территориальные воды. В глубине души Зерцалов разделял его точку зрения, но открыто сказать об этом так и не решился: надо еще разобраться с нарушителем. В Москве, как сообщил ему генерал, очень обеспокоены. И он, Зерцалов, не намерен все это упрощать. После звонка Сергеева прошло не так много времени, а в душу уже закралась тревога, а уж Зерцалов по опыту знал, что она не бывает напрасной. Подробно поговорив о состоянии дел на корабле, комбриг вдруг спросил: — Ну как, новый старпом вошел в курс дела? — Покрасов? — суховато уточнил Гаврилов. — Привыкает. Вообще-то, хватка у него есть. — На Покрасова я рассчитываю, — с теплотой в голосе признался комбриг. — Верю, что командир из него получится толковый. Так что, Сергей Васильевич, помогай ему освоиться, учи его, не зажимай инициативу... Последние слова задели Гаврилова за живое, и он не смолчал: — А чего мне его зажимать? Если дело предлагает — моя рука ему порукой, а если мельчает или делает не то, что пограничной службе необходимо, — тут я, уж будьте уверены, жестко спрошу с него. Вы же сами постоянно требуете охрану морской границы держать на высоте, и я выполняю ваши указания. — Спасибо, Сергей Васильевич, — язвительно парировал комбриг. — Но все же обрати внимание на подготовку своих офицеров. Добейся того, чтобы Покрасов в кратчайшее время был допущен к самостоятельному управлению кораблем. Учти, экзамен у него принимать буду строго. «Ишь ты, обиделся», — отметил Гаврилов. И уже, не щадя своего самолюбия, заговорил о недостатках на корабле: экипаж еще недостаточно сколочен, радиотехническая служба, к примеру, не вышла в число отличных. В этом вина не только начальника капитан-лейтенанта Абрамова, но и командира. Не все радисты повысили классность на одну ступень; немало пробелов есть у гидроакустиков и в содержании материальной части, и в знании ее. Разочаровало его и то, что мичман Демин, специалист высокой квалификации, собирается уйти в запас, а мог бы еще продолжить службу. — Вы с ним говорили? — спросил комбриг, не меньше Гаврилова обеспокоенный тем, что корабли еще не полностью укомплектованы мичманами. Демина Зерцалов хорошо знал со времени командования «Ястребом». Демин уже тогда возглавлял гидроакустиков и слыл в бригаде лучшим специалистом. — Он что, мичман, твердо решил уйти? Гаврилов смущенно признался, что с Деминым, увы, еще не беседовал: было недосуг. — К тому же я плохой агитатор, — скептически улыбнулся он. — Вы не правы, Сергей Васильевич, — возразил Зерцалов. — Ваше слово должно быть веским! Вы — командир корабля, человек государственный, и подход ко всему, чем живет корабль, его экипаж, наконец, чем живут семьи офицеров и мичманов, должны иметь государственный. Служба, она, конечно, не мед, но моряку важно ощутить ее значимость, почувствовать себя личностью. — Комбриг кашлянул, добравшись до конца длинной тирады. — Теперь мне понятно, почему кое-кто косится на вас. — Есть даже такие? — удивился Гаврилов. — А ты что, святой? — шевельнул бровью комбриг. — Конечно, есть. Тот же старпом Покрасов. Гаврилов почувствовал, как ладони у него взмокли. — В людях я ценю больше всего деловитость, — возразил он. — Деловой тот, у кого в помощниках весь экипаж, а не его часть, когда не один командир печется о деле, а все и каждый по-своему, — глаза у Зерцалова блестели. — Да, но большое дело не обходится без столкновения мнений, а раз так, то появляются и разногласия, — парировал Гаврилов. — И тут важно проявить не только свою зрелость, но и, если хотите, твердость характера. Капитан 1-го ранга хитро сощурился. — Крутым ты порой бываешь, Сергей Васильевич, как кипяток. — Капитан 1-го ранга помолчал, словно бы что-то обдумывал. — Вот скажи, что там у тебя с боцманом случилось? — Что, и Батурин жаловался вам? — едва не вскочил с места Гаврилов. — Ну, деловой, ну, умница. Получил со склада белила, не закрепил как следует бочку перед выходом в море и все пролил. По-вашему, за это я должен боцмана по головке гладить? А чем красить каюты? — Накажи его, — упорствовал комбриг. — Тут твое командирское право. А ты как поступил? Батурин, получив телеграмму о приезде жены с сыном, собрался встретить их, а ты не отпустил его на вокзал. Где же логика? Как бы ты реагировал, к примеру, если бы я таким же образом отнесся к твоей просьбе? Усмешка вновь проскользнула по лицу комбрига. Он встал, нетерпеливо прошелся по кабинету. — Требовательность, знаешь, должна не просто провозглашаться, а реализовываться в конкретные дела. — Комбриг остановился напротив Гаврилова. — Это означает уметь затронуть в человеке определенные струны, влияющие на психологическое состояние. — Он перешел на официальный тон. — И еще позволю напомнить вам, товарищ Гаврилов, что требовательность должна быть аргументированной. Однако случай с боцманом свидетельствует об обратном. — В жизни, как в игре или в спорте, — у каждого свой соперник, — шумно выдохнул Гаврилов. — Да, у каждого свой соперник, — вынужденно согласился комбриг. — Но не каждый выигрывает. А мы с вами для того и служим на кораблях, чтобы выигрывать! В нашем деле проигрыш — цена большая, и жаль того, кто этого не понимает. Скажу больше — порой мне становится не по себе, когда слышу критику в ваш адрес. Да, да, и, пожалуйста, не удивляйтесь, ибо ваше дело — это и мое дело. Это значит, что лично я еще не воспитал и не обучил вас должным образом. Хоть это вы понимаете? Гаврилов промолчал, хотя в душе у него бушевал шторм. Комбриг почувствовал это и теперь уже не знал, как смягчить разговор, ибо вскоре предстояли учения совместно с кораблями Краснознаменного Северного флота, а ему хотелось, чтоб Гаврилов вышел в море не в подавленном состоянии. Он решил заговорить с ним мягче, но Гаврилов опередил его. — Вот вы насчет требовательности говорили, — начал он медленно, не глядя на комбрига. — Выходит, вы обсуждаете мои действия?