— Майор ждет вас в своем кабинете. Покрасов поднялся на второй этаж. — А, железный старпом пришел, — улыбнулся Кошкин, пожимая ему руку. — Садись. Ну, как там море? — Бушует, но мы с ним на «ты», — Покрасов сел на стул, снял фуражку. — Федор, а времени у меня в обрез: ночью уходим в море. Гаврилов еле отпустил. — У тебя что, конфликт с ним? — насторожился Кошкин. Со слов генерала Сергеева он знал, что командир «Ястреба» — человек высокой морской выучки, в бригаде о нем с похвалой отзывается начальство, особенно капитан 1-го ранга Зерцалов, с которым у генерала были добрые отношения. — Конфликта нет, — смутился Покрасов. — Но я дружу с его дочерью Варей. — Он умолк, наклонился, чтобы Кошкин не видел в эту минуту его лицо. — Понял тебя, — усмехнулся майор. — Сергей Васильевич против, да? — Что-то в этом роде, — вздохнул Покрасов. — Варя мне категорически запретила говорить ее отцу о том, что мы дружим. А я не могу молчать. Как будто что-то воруешь... Ты, Федор, пойми — я не хочу прятать свое чувство к Варе. Я люблю ее, очень даже люблю... Кошкин неторопливо закурил, потом открыл стол и начал листать какие-то документы. Еще в феврале, проводив Варю на поезд, Покрасов зашел к нему, рассказал о службе своего отца на боевых кораблях Северного флота, просил помочь ему в поисках. Он передал Кошкину письмо отца, которое тот прислал домой в сорок четвертом году. Письмо короткое, как выстрел. «Дорогая Фаина, — писал Покрасов-старший. — Добрался я в часть благополучно. Даже и теперь не верится, что я побывал дома... Ты побереги себя. Если у тебя будет на душе покой, значит, будет жив и наш будущий малыш. Я ухожу в море надолго, вернусь не скоро. Ты, пожалуйста, не грусти. Ведь я сражаюсь с врагом не только за Родину, но и за тебя и за нашего будущего ребенка. Прощай, Фаина. Твой Борис». Письмо без обратного адреса, и дома никто не знал, где и когда писал его Покрасов-старший. — У меня пока одна новость, и весьма существенная для дальнейших розысков, — сообщил Кошкин. — Твой отец в последнее время плавал на тральщике номер сто четырнадцать. Этот корабль был в составе очередного конвоя «БД-5»[1]. В составе этого конвоя находился и транспорт «Марина Раскова». — Интересно! — у Покрасова загорелись глаза. — Вот копия радиограммы в штаб Северного флота. — Кошкин показал собеседнику листок с текстом. — Из этого сообщения ясно, что на конвой «БД-5» напали немецкие подводные лодки, которым удалось торпедировать транспорт «Марина Раскова». Это случилось двенадцатого августа сорок четвертого года в Карском море неподалеку от острова Белый. Ты, кажется, там бывал? — Да, — вздохнул Покрасов. — Я проходил там морскую практику. — На транспорте начался пожар, — продолжал Кошкин, — и по приказу командира конвоя капитана первого ранга Шмелева два наших тральщика направились к судну, чтобы оказать помощь и снять людей. Лодки набросились и на эти тральщики. Сначала им удалось потопить «ТЩ-118», затем торпеда попала в сто четырнадцатый тральщик, на котором находился в то время твой отец. Покрасов разглядывал скупые строки радиограммы и чувствовал себя так, будто его бросили на горящее судно. Выходит, «ТЩ-114» и есть тот корабль, на котором погиб его отец? Этот вопрос он задал Кошкину. Тот ему возразил: — Не знаю, убит ли твой отец на этом корабле, но, судя по радиограмме, погиб почти весь экипаж тральщика. — Почти... Значит, кто-то остался жив? — тихо, в раздумье спросил Покрасов. — Надо этих людей искать, — заявил Кошкин. — Да, война... Она разбросала людей так, что и концов не найдешь. Когда на прошлой неделе Кошкин был в отделе кадров тралового флота, ему сказали, что на рыболовных судах наверняка есть люди, участвовавшие в сопровождении конвоя «БД-5». Надо их искать. «В прошлом году, — говорил майору начальник отдела кадров, — я читал в личном деле одного рыбака, что он участвовал в спасении людей с транспорта «Марина Раскова», сам был ранен. Но фамилию этого человека я запамятовал. — И, улыбнувшись, добавил: — Я постараюсь вспомнить, пороюсь в своих бумагах. Вы заходите, я обязательно вспомню. А вообще-то, — добавил он, — у вас такая профессия — искать и находить, так что открытия впереди». Кошкин сказал об этом Покрасову, тот разочарованным голосом промолвил: — Ищи иголку в стоге сена. — А что ты взамен предлагаешь? Молчишь? То-то... — И решительно добавил: — Я буду искать, только ты, Игорь, не паникуй. Сам видишь, что дело это далеко не простое. Но что поделаешь? — Лицо Кошкина оживила мягкая улыбка. — Ну, а как служба на корабле? — Вживаюсь, — Покрасов поднялся с кресла, взял с края стола фуражку. — Признаюсь, нелегко мне ладить с Гавриловым. Ох как нелегко! Ершистый он. — А ты? — Кошкин положил Игорю руку на плечо. — Сам в колючках, как еж. Вчера видел вашего замполита Лаврова. Хвалил тебя. Службу несешь исправно, но отметил грешок. Порой нос задираешь. — По-всякому бывает... Кошкин и Покрасов выросли в одной станице, учились в одной школе, Федор мечтал стать моряком, но судьба распорядилась иначе — стал чекистом. «На свою судьбу я не в обиде, — как-то говорил он Покрасову. — Твой отец был военным моряком, мой — чекистом. Погиб в боях с бандеровцами в сорок седьмом году. Я родился, когда он уже принял неравный бой в лесу... Так что, Игорь, мы с тобой земляки, поэтому твоя просьба — узнать, где и как погиб твой отец, для меня свята». Кошкин спросил друга: — Ты, как я помню, был любителем подводного плавания? Покрасов признался, что уже давно не плавал, с тех пор как похоронил жену. — И все же мне нужна твоя консультация, — упрямо продолжал Кошкин. — Скажи, можно от островов Каменные братья, что расположены на кромке наших территориальных вод, в специальном подводном снаряжении добраться до берега? Покрасов скосил на друга глаза: — А как нарушитель добрался на остров? — Предположим, что его высадили с рыболовного судна. — Вполне можно. Кошкин угрюмо обронил: — Так мне ответил и капитан третьего ранга Скрябин. Значит, судно... «Рыбачки́»... Ну, ладно... Теперь ты, дружище, свободен. Покрасов вышел на улицу с мыслью о том, что не зря потратил время. Сообщение Кошкина об отце наполняло его сердце надеждой, ибо до конца выяснить его судьбу он считал делом святейшим. Солнце сквозь узкие просветы туч бросало на землю серебристый отблеск. Игорь, однако, этого не замечал, он все еще находился под впечатлением разговора с Кошкиным. И все же одна фраза насторожила его. «Я не знаю, погиб ли твой отец на этом корабле...» Выходит, отец мог остаться живым? Всегда смелый и открытый в разговорах с людьми, Покрасов тогда растерялся и ни словом не возразил Кошкину. Подумав, он пришел к выводу, что отец погиб на «ТЩ-114», ибо, если бы он остался жив, где-где, а в штабе флота об этом знали бы. Покрасов успокоился лишь тогда, когда набрал по междугородному автомату номер московского телефона и сразу услышал дорогой ему голос: — Это я, Игорек! Я так рада, что ты позвонил. Как живешь? Как там папа? Веселый голос Вари успокоил Покрасова, и он сказал, что без нее дышать стало нечем, затем добавил, что пора ему ехать домой за дочуркой, но Гаврилов пока его не отпускает. И предупредил ее: — Варюша, только, пожалуйста, не вздумай об этом говорить с отцом. Он не поймет тебя. Я как-нибудь выдюжу. Ты что решила насчет работы? Она ответила, что для нее этот вопрос давно решен: где он, Игорь, там будет и она. — Я еду на Север, ты доволен? — Ты это решила твердо? — Да. — А как твой отец? — Отец пока ничего не знает. Я уверена: он и мама будут довольны. Я ведь буду жить и работать у них под боком. Это тебе, Игорь, мой отец начальник, а уж я как-нибудь сама о себе позабочусь. — И неожиданно заявила: — После экзаменов съезжу к твоей маме. Не возражаешь? — Сама поедешь? — Да. Я заберу нашу девочку. А ты встретишь нас в Мурманске. Постараюсь добраться к тебе на самолете. Согласен? У Покрасова от волнения дрожал голос, но он старался говорить спокойно, рассудительно. Он сказал Варе, что не стоит торопиться. Командир обещал дать ему отпуск после того, как корабль выполнит в море задачу, и тогда Игорь заедет к ней в Москву, и вместе они поедут к его матери. — Я хочу познакомить тебя с Аленкой, — кричал он в трубку, ибо слышимость стала хуже. — А если ты будешь в море, а мне пора ехать, как быть? — Решай сама. Неожиданно связь с Москвой прервалась. Покрасов выругался: — Вот дьявол!.. Покрасов на причале ожидал рейсовый катер. После разговора с Варей настроение у него поднялось. Даже не верилось, что скоро, уже скоро, она вернется в эти края, будет рядом с ним. К деревянному причалу подошел катер. С него стали сходить пассажиры, и среди них Покрасов увидел матроса Климова. Он был задумчив, и, когда старпом окликнул его, матрос растерялся. Покрасов подошел к нему, он не подал вида, что удивлен, и улыбнулся. — Вы куда? — На почту. — Зачем? Климов доложил, что мичман Демин попросил переговорить по междугородному телефону с его женой. Аня прислала ему вызов на переговоры, а мичман не может — что-то нездоровится. Покрасов знал, что сход на берег командир запретил. Неужели Гаврилов отпустил матроса? Нет, на него это не похоже. — А кто разрешил увольнение? — спросил Покрасов, стараясь придать своему голосу строгость. Но в этот раз у него почему-то не получалось. Климов объяснил: дежурный офицер. И, боясь, что старпом вернет его обратно, умоляюще заговорил: — Я вас очень прошу, товарищ капитан третьего ранга, разрешите сбегать на почту. Надо мне с Аней кое-что обговорить. Мне-то на берегу делать нечего. Вот когда мать ко мне приезжала, тогда были иные обстоятельства. — А Катя? — голос у старпома потеплел. — Ваша невеста? — Была... — тяжело вздохнул матрос и повеселевшим голосом спросил: — Разрешите идти? Переговоры назначены на семнадцать ноль-ноль. — Добро. Покрасов пришел на корабль, когда солнце уже ушло за сопки. С моря потянуло свежим ветром. «Итак, Гаврилову о разговоре с Варей — ни слова», — дал себе зарок Покрасов. На палубе его встретил боцман мичман Батурин, невысокий, но плотный здоровяк с черными колючими усами. Сердитый отчего-то, даже злой, это старпом заметил сразу, едва взглянув на него. — Беда, Игорь Борисович, — хмыкнул боцман, покручивая усы. — Кают-компанию не покрасили... — Почему?