Морские воды, еще неспокойные после зимы, не намерены были щадить два суденышка, пробирающихся на родину. Снова натянутый такелаж звенел на ветру, и отремонтированные и заново обвязанные веревочными кольцами стеньги скрипели под напором парусов, грозивших завалить корабль на бок. Особенно тяжко приходилось баковым матросам. Их постоянно захлестывало волной не успевшего прогреться моря. Ветер же не щадил никого, и марсовые и салинговые матросы7, взлетая на перты8, лишь заматывали плотнее шеи и натягивали на уши шапочки. Вопреки опасениям корабельного плотника, помпы все же справлялись с потоком воды, а обшивка упорно держалась. Спешка Капитана была оправдана, ведь к наступлению сезона готовились и на материке. Но хотя Государство и обладало хорошим вооружением, специализированного военного флота не имело. Существовала северная жреческая навигация с их юркими лодьями и торговая — южная. Поэтому теперь перед Государством стал вопрос оснащения военных кораблей и создания боевой эскадры: дать мощный отпор осмелевшим пиратам, да так, чтобы разом покончить с этим вопросом. Часть государственных и даже частных кораблей спешно переоснащали. И если люди из крепости, как их называли степняки, почти не вели раньше военных действий на море, то они обладали регулярной армией, поскольку на суше расширением и закреплением границ занимались с давних времен. * * * Возникший словно из ниоткуда, на корабль налетел шквал. Он дернул за канаты, как захмелевший музыкант за струны. Паруса вздулись, и раздался леденящий сердце каждого моряка хруст. «Руби шкоты!» — проревел Топорик, споря с ветром. Старпом понимал, что обезветрить парус они успеют только таким радикальным путем, чтобы спасти рангоут. Однако прежде чем матрос выхватил нож, старая фор-брам-стеньга не выдержала напора, и сломанная безжизненно обвисла, наведя беспорядок в такелаже. Паруса спешно рифили9, другие собирали. Команда на пертах отчаянно цеплялась за рей, повиснув над бушующей водой, силясь уменьшить площадь парусов, увязывая риф-сезни. На палубе пытались сладить с обрушившимся фор-брамселем. Топорик, срывая голос, перекрикивая ветер, отдавал приказы команде. На «Алтеи» тоже было неспокойно, но ее мачты держались. Встревоженные воды дыбили свои темные хребты, пытаясь скинуть с них суденышки, как необъезженный конь отбрыкивается от седока. Попытки снять сломанную стеньгу продолжались, пока вдруг еще один треск не предварил ее падение. При этом она нанесла еще больше повреждений такелажу и, стукнувшись о палубу, рухнула вперед, в сторону бушприта. Один матрос из баковой команды оказался менее проворным, чем его товарищи, и тяжелый вес корабельного дерева прижал беднягу. К нему не успели кинуться на выручку, когда корабль ринуло с очередного вала, и, накренившись, он довершил дело, начатое обломком рангоута. Спасать было уже некого. Так «Кеола» убила одного из своих матросов. Как ни велик был ужас, нахлынувший в этот момент на бывших рядом с погибшим, они не имели возможности ему предаться, им необходимо было спасать свои жизни, ведь шторм и не думал утихать. Весь день корабли швыряло по волнам, и «Алтея» снова была разлучена с «Кеолой», хотя они полностью и не потеряли друг друга из виду. Наступила ночь, но ее сумрак, не освещенный ни одной звездой, не принес облегчения. Буря продолжала терзать брошенную ей игрушку. Команда выбивалась из сил, ни у одного живого существа на корабле не осталось сухой вещи. Люди, измотанные ветром и морской водой, отсутствием сна и горячей пищи, отчаянно боролись за свои деревянные клочки суши в отрытом море. Ригзури, несмотря на отсутствие ориентиров, все еще примерно осознавал, где они находились, но это не приносило облегчения, потому как он понимал — вблизи не было суши. Капитан вошел в свою каюту и принялся снова изучать карту в надежде обнаружить хоть что-то, но очертания берегов и островов не сменили своего расположения с тех пор, как он последний раз обозревал их. Надеяться на пристанище не имело смысла, лишь на то, что корабли устоят до окончания шторма. Утро принесло облегчение. Солнце поднялось сквозь призрачную пелену облаков, осветив слегка топорщащиеся воды. Шторм улегся, и измотанные люди повалились в гамаки. На палубе остались только вахтенные, но их скоро должны были сменить те, кто уже немного отдохнул. Ветер стих, и «Кеола», и «Алтея», видневшаяся где-то вдалеке, легли в дрейф. Ригзури забылся сном в каюте прямо за столом над картами, так его нашел заглянувший к капитану Топорик. Старпом положил руку ему на плечо и сказал, что тому следует нормально отдохнуть и обязательно переодеться хоть во что-нибудь сухое. Ригзури покачал головой и вернулся к работе. На картах с «Золотой Ласточки» эти воды были размечены плохо, поскольку основной судоходный путь пролегал в стороне, однако на жреческих, к удивлению капитана, информация была куда подробнее, хотя, по его сведеньям, их лодьи здесь не ходили. Неподалеку от той области, где по предположениям Ригзури сейчас находились их корабли, была обозначена группа островов. — Нам придется где-то причалить… Корабли нуждаются в ремонте, — устало произнес Капитан. Топорик понял, что сейчас уговаривать друга бесполезно, и тоже склонился над картой. — Мне эти острова не знакомы, однако вот этот, судя по всему, ближе всего сейчас… — старпом поскреб пальцами по бороде. Ригзури тоже думал о небольшом островке, в гряде островов, еще не принадлежащих к Южному Архипелагу и лежавших чуть в стороне от их пути. — Да, неизвестно, что там за береговая линия, и есть ли кораллы… — продолжал размышлять вслух Капитан, — но видимо, у нас нет другого выбора, как попытаться. Они рассчитали курс, и Топорик получил распоряжение поднимать паруса, а также передать послание на «Алтею». Коммуникация флагами была не очень развита среди пиратской братии, зато на многих кораблях ходили островитяне, которые умели передавать свистообразными сигналами короткие сообщения. Так они обменивались важной информацией на своих гористых островах, свист был слышен на большие расстояния и, стоя на одном отроге, охотник мог передать члену своего племени на другом сообщение. Пираты подхватили этот метод коммуникации, но, поскольку подобный язык был не слишком прост в постижении, особенно если человек принимался за него не с детства, они предпочитали пользоваться услугами островитян. С «Кеолы» над волнами полетел мелодичный пересвист, на который отозвался подобный же с «Алтеи», и на ней вслед за первым кораблем принялись поднимать паруса. Ветер был несильный и почти попутный. Корабли вышли в крутой бакштаг, и направились к маленькому острову, не известному ни капитану, ни старпому «Кеолы». Только на следующее утро с идущей первой «Кеолы» донесся радостный крик впередсмотрящего: «земля!!!». Остров приближался, и все отчетливее вырисовывались его скалистые берега. На «Кеоле» гадали, удастся ли на этой неприветливой глыбе найти бухту для высадки. К тому же для ремонтных работ подходила не любая, а та, в которой, используя регулярное дыхание моря, можно вытащить судна на песок для обследования и починки. Ригзури отдал приказ, сильно не приближаясь. Корабли двинулись в обход, а матросы начинали проверку глубины, опасаясь рифа. Поначалу дело казалось безнадежным — скалистые и обрывистые берега, поросшие сверху буйной зеленью, опоясывали остров, словно крепостной стеной. Однако, когда солнце перешло зенит, в изгибе скал забрезжила прогалина. Корабли шли медленно, гальвиндом, и взору людей на палубах постепенно стал отрываться проход между скал. На «Алтею» был подан сигнал — держать дистанцию, и «Кеола» на одном блинде осторожно двинулась в просвет. Матросы на баке постоянно замеряли глубину, а Ригзури, казалось, всем телом слившись с кораблем, пытался почувствовать, что его ждет впереди, под водой. Ветер в расщелине вел себя странно, то начиная активно тянуть их, наполняя до предела парус бушприта, то бросая его, переходя почти в положение левентик, прижимая парусину к мачте. Ригзури опасался, что впереди их ждет лишь сужение и большие трудности при развороте, однако внутреннее чувство приказывало ему продолжать двигаться. В какой-то момент щель пошла на расширение, а потом и вовсе открылась, словно распахнув каменные ворота, и перед кораблем оказалась бухта с лазурными водами, подходящими к мягкой линии желтого песка. На «Кеоле» раздались радостные возгласы, и на эти звуки, немного погодя, из скальной щели вынырнул второй корабль. Якоря были брошены, и шлюпки с каждого из судов отправились с разведочной командой на берег. Здесь было уже значительно теплее, чем на материке, и пираты разложились на просушку под привычным тропическим солнцем. Обследование берега продолжалось недолго: он казался ненаселенным. Выставив часовых на кораблях, остальная команда ринулась на берег, кто-то просто вплавь, ибо вода в бухте, прогретая солнцем, была приятна телу. К вечеру на берегу уже разбили лагерь, и началась разгрузка «Кеолы». Ригзури настоял на таком же количестве часовых, как и на вражеской территории материка. Несмотря на внешние признаки, он сильно сомневался в необитаемости этих мест. Островитяне из его команды были отправлены на более детальную разведку. Они хорошо ориентировались в лесу подобного типа, и могли увидеть то, что ускользнуло бы от иного ока. Разведчики взяли с собой луки, чтобы по возможности вернуться в лагерь с едой. Пребывание пиратов на островке обещало быть не слишком коротким. Стеньгу от поврежденной фок-мачты пришлось изготавливать из местной древесины, а также предстояло перетянуть добрую половину такелажа на «Кеоле» и, хоть «Алтея» пострадала меньше, с ней тоже необходимо было повозиться. * * * Ригзури сидел у костра, погруженный в мысли. Его команда постепенно расходилась спать, капитан «Алтеи» тоже дал своим вольную, за исключением дозорных. Плотник отчитался перед Капитаном о проделанной работе и удалился. Поэтому теперь Ригзури никто не мешал наблюдать за игрой алых змей в огне. Краем уха он различил шаги по песку, и сразу опознал их хозяина. Топорик с тяжелым выдохом опустился рядом. — Уф… Ну и денек! Я уж думал, мы ее никогда не выволочем! Если бы не внутренняя обшивка, уверен, из нее бы торчали шпангоуты, как ребра у съеденного поросенка! Так что, может, этот шторм и к лучшему… А то мы бы до Каперании по фальшборт в воде бы дошли! — Кто знает… — задумчиво проговорил сидевший неподвижно у огня Ригзури. — Да, понимаю. Но что поделаешь? — Топорик кивнул, его ладонь легла на плечо Ригзури. — Море забирает людей и даже в спокойную погоду, то ли уж в шторм! Мы все знаем, на что идем… — Парня жалко. Но это не единственное, что меня печалит. Топорик посмотрел внимательно на лицо друга, освещенное отблеском костра: — Они не дураки. Не будут отдавать шторму свои лучшие корабли. Зачем? Что для них изменится от того, когда они выйдут в море? Начнется сезон, и пираты разлетятся с острова. Это будет лучшим временем разбить их базу. — С чего ты решил, что это их цель? — Карательная экспедиция — это их излюбленный метод. А потом отловят в море остальных. — Мы не можем быть уверены, что таков их план… — Я тебе вот что скажу — нам необходимы корабли в хорошем состоянии! — произнес Топорик серьезно, — это наша сила. На суше — они сильны, а в море… не знаю… Но как бы оно ни было, сейчас нам будет непросто раздобыть новые, поэтому те, что имеем, должны быть в боеспособном состоянии. И потом, кто знает, что встретится нам по пути, — и он хитро улыбнулся в свою растрепанную рыжую бороду. Потом провел по ней ладонью и крякнул: — Эх, и страшен же я, наверное! Аина меня не узнает! Да и ты, друг мой… — и Топорик критически осмотрев друга, покачал головой. — Видел бы ты, что за чудище лохматое… — но закончить ему не удалось. Неподвижно сидящий Ригзури вдруг ткнул бородача под ребра. — Ага, правду не хочешь слышать… — рассмеялся Топорик. Глянув на него, Ригзури тоже расхохотался. Это смех принес облегчение и усталым телам, и измотанному разуму. Ригзури окунулся перед сном и ушел в свою палатку, где сразу же уснул, даже не успев подумать хоть немного о прошедшем дне, как он обычно делал. * * * Опасения Ригзури, что починка займет слишком много времени, не подтвердились: все самое необходимое плотнику и команде удалось завершить в довольно короткий срок, и вскоре оба корабля уже нетерпеливо покачивали бортами на волнах, как две заправские кокетки. Пираты покинули остров и двинулись в сторону Каперании. В этот раз погода баловала путешественников, давно забывших тепло домашнего очага. Хотя не всех оно ждало на Каперании, Ригзури и Топорика было кому встречать. Добравшись до пиратского острова, корабли нырнули в бухту. К тому времени, как они достигли пристани, там уже собрались люди. Ригзури поразило, как быстро разнеслась весть об их возвращении, да и саму пристань теперь было не узнать. Вместо открытого пространства появилась высокая деревянная стена с прорезями бойниц. Наверху стояли лучники. А при приближении кораблям был послан сигнал свистом, чтобы удостовериться, что на их палубах все те же, кто уходил. Сошедших встречали пираты во главе с капитаном Ги. — Я восхищен Вашей работой, — после приветствий заметил Ригзури, — и мне кажется, у нас есть чем украсить Ваше творение! — на это замечание Капитана Топорик хищно улыбнулся. Началась разгрузка пушек. На это было выделены дополнительные люди с берега: Черепаху и Скорпиона не так легко было снять с кораблей. В это время сквозь толпу пробилась Кия. Девушке надоело пребывать в нетерпении, пока будут решены все вопросы и, оставив без внимания предупреждающий взгляд Аины, она бросилась к Ригзури. Наблюдая эту встречу, Топорик слегка улыбнулся в усы и поднял глаза — в отдалении на берегу виднелись две женские фигуры, неподвижно ожидавшие, когда придет их время. Одна из женщин поддерживала рукой подвешенного в тканевом гамачке младенца. Топорик встретился глазами со взглядом островитянки, и почувствовал давно забытое ощущение — возвращения домой. Глава 50. Предложение Настоятеля Корабль шел быстро, ветер, как и всегда, благоволил жрецам. Нритта догадывалась о состоянии сестры Мелиссы и предоставила девушку самой себе. Другие жрицы предались практикам. Жрецы не обращали на них внимания, выполняя свои обязанности на корабле. Через несколько дней лодья подошла к берегу большой земли. Все было специально рассчитано, чтобы корабль пристал ночью, не привлекая излишнего внимания жителей. И процессия жриц в сопровождении жрецов выдвинулась в направлении Крепости. На небе блуждали тучи, и потому дорогу не освещали ни луна, ни звезды. Но те, кто провел годы в Крепости, не только умели ориентироваться в темноте, но и путь к своему пристанищу знали так, что моли бы дойти туда от пристани с завязанными глазами. Жрицы же не уступали своим провожатым в ночном видении. Среди процессии жриц помимо Римьяны и Нритты были и другие, кто приходил сюда не в первый раз. Только две девушки раньше не видели место, где создавали тех, что в свое время впервые доставили их на Остров, и снабжали необходимым Монастырь. В Крепости их ждали. Словно большой зуб, возвышаясь посреди равнины, она мерцала желтоватыми отсветами окон на башнях. Римьяна вглядывалась в нее, чувствуя его присутствие в одной из этих башен, догадываясь, что и он так же чувствует — ее. Процессия переправилась через ров и вступила в стены Замка. Высокие кованые ворота запахнулись за фигурами в темных плащах, и внешний мир перестал существовать. Крепость охраняли не только толстые каменные стены, добротно сооруженные из специально вытесанных камней, но и совсем иные вещи. Об этой защите предстояло позаботиться жрицам: вновь вдохнуть жизнь и силу в камни, соединяя их с твердостью тех скал, из которых они когда-то были изъяты. Каждой девушке выделили свою келью, как это было в Монастыре. Римьяну отвели по уже знакомому ей пути в то же помещение, что она занимала во время своего первого визита в Крепость. Она понимала, что подобное вряд ли было случайностью. Настоятель явно хотел напомнить ей о том. Римьяна вошла в комнату и, обернувшись, снова подозвала собиравшегося уходить жреца. Она не хотела медлить, ведь официальный визит жриц в Крепость обычно длился недолго. Теперь она не боялась. Дав необходимые распоряжения молодому мужчине в жреческом одеянии, она прикрыла дверь и оглядела комнату. Все было по-прежнему: скромное убранство, кровать, стол. Ничего, что могло бы отразить индивидуальность помещения, кроме его расположения. Присев на кровать, девушка задумалась, прислушиваясь к своим чувствам. Затем она вновь поднялась и бесшумно покинула комнату. Осторожно пробираясь вниз по переходам, Римьяна прислушивалась к жизни Крепости. Здесь еще не все спали. Где-то шли тренировки, кто-то читал, кто-то готовил… Этой ночью жрицы не принимали пищи, но утром им потребуется специальное питание, и на кухне, конечно же, знали об этом и готовились. Никем не замеченная молодая жрица достигла дверей библиотеки. И снова прислушалась к ощущениям. Никого. Пока никого… Она отворила тяжелую деревянную дверь. Римьяна зажгла несколько свечей, и в их полусвете, разбросавшем брызги теней по стенам, возникла знакомая девушке фигура. Появление этой тени было ожидаемо жрицей, однако она не заметила, как сам хозяин тени вошел в библиотеку. Единственное, что девушка могла сказать с уверенностью, так это, что входила она в пустое помещение. Мужчина в длинной темной мантии стоял в тени одного из стеллажей. Римьяна подняла выше свечу, которую в этот момент держала, и приблизилась. Расплавленный воск лениво тек по толстому остову, приближаясь к ее руке. Тусклый свет вздрагивающего язычка пламени осветил лицо мужчины. Его темные глаза смотрели прямо на девушку, и ей вдруг сделалось не по себе от этого взгляда. Они молчали, но сейчас их молчание было иным, чем в последнюю встречу наяву. Римьяна не чувствовала его незримого прикосновения, и не тянулась сама. Они как будто мерялись границами, барьерами. Она хорошо знала, что он мастер в том, как далеко стоит пускать. В ней же на мгновение всколыхнулось что-то огненное с темными комьями земли, что-то из чрева горы вибрирующе зарычало в ней. Он продолжал наблюдать. Темные глаза, как два бездонных колодца, не отражали никаких человеческих чувств. Потом крылья его тонкого носа слегка вздрогнули, и он заговорил. — Рад, что Вы навестили меня по завершении своего путешествия, — это прозвучало как обвинение. Римьяна не понимала, почему он так хотел, чтобы она побывала вначале у него, прежде чем возвращаться в Монастырь. — Я понимаю этот выбор. Ведь она спасла тебя. — Римьяна даже не почувствовала этого перехода в его речи. — О чем Вы? Кто она? — смутилась девушка. — Старая лиса, кто же еще… — и Настоятель слегка улыбнулся, в уголках его глаз вдруг вырисовались тонкие паутинки складочек. Римьяна не помнила, чтобы он так улыбался. Было в этом что-то почти теплое. — Пришла за тобой, такой почти мертвой. Она знала, что ты делаешь. Причем очень хорошо: на собственном опыте. Твоя наставница не рассказывала тебе о том, кто была последней из жриц, до тебя, потребовавшей право на исследование? Конечно, — и он снова улыбнулся, но уже совсем по иному, — никогда не понимал их мании все скрывать. Любая жрица, как мне кажется, имеет право видеть и знать, что происходит вокруг. Как ты считаешь?