В последнюю ночь в горах Римьяна спала отрывисто и беспокойно. Сквозь сумрак сна к ней вновь пришел странный зов, слышанный ею во время забытья, но теперь она узнала голос. Он принадлежал Старшей Жрице Ордена Стихий. Она звала девушку возвращаться назад. Римьяна чувствовала ее почти так же, как если бы стояла с ней в одной комнате. Распахнув глаза навстречу ночному небу, Римьяна поднялась и двинулась на холм — последний изгиб покидаемых ею гор. Внизу журчали превращающиеся в живительную влагу снега, а лес вдали был затоплен и малопроходим. Но Римьяна не собиралась идти прежним путем… Ибо никто не возвращается из-за границы мира тем же путем, что пришел туда. Стоя на вершине холма, она раскинула руки, призывая ту силу, что теперь переполняла ее. Маленькие ручейки ветра стали собираться из-под каждой травинки и камушка, сливаясь во все более мощный поток, пока не превратились в вихрь, оторвавший от земли тонкое хрупкое тело девушки, и увлекший его в ночное беззвездное небо. Теперь она сама была этим вихрем, сбрасывая налет телесности, и на время становясь лишь тонкой морщинкой на воздушной поверхности. Глава 47. Обратный путь Снега постепенно отступали, реки вздыбливали белые гривы, неся растопленные снежные шапки с вершин. Заказ Капитана был готов. Его воины совместно со степняками заканчивали постройку телег, на которых предстояло транспортировать тяжелые орудия и боеприпасы. — Ну что ж, — Магур стоял перед возами, наблюдая за погрузкой, — мы славно потрудились. — Я рад нашему знакомству, — с теплотой произнес Ригзури. Магур улыбнулся в бороду. — Удивлен признать, но и я рад, — и он протянул Капитану шершавую мозолистую ладонь. Так поступали горняки с людьми, которым доверяли. Ригзури пожал ее. — Желаю, чтобы эти орудия помогли вам добиться, чего вы хотите, — продолжил Магур. — И еще, капитан, будет что нужно — заезжай — договоримся. На этом он замолчал, но хмыкнул вдруг и все же добавил: — В тот день, что ты приходил смотреть наши печи, ты сказал, что будет война. Они хотят войны, вы хотите войны… Но потом будет вновь перемирие, оно всегда наступает, и тогда все снова вспомнят о торговле. Вспомни и ты о нас тогда. Мне понравилось иметь с тобой дело. Так что каждый, кто придет от тебя к Магуру может рассчитывать на хорошую работу и честную цену. — Я запомню это, Магур. Благодарю, — ответил Ригзури. К вечеру погрузка была завершена, и с рассветом караван выдвинулся через ущелье, по которому пираты прибыли сюда осенью. Дозорные горняки провожали их, и, как и при встрече, к ним вышел тот же самый человечек, наблюдая, как их караван спускается с горы. Им предстояло несколько дней пути через степи, однако теперь, груженые, они двигались медленнее. Степь готовилась к цветению. Снега покинули ее просторы раньше, чем это случилось в горах, и теперь напоенная влагой зелень набухала бутонами первоцветов. В их нежности и хрупкости было что-то волшебное, заставлявшее мысли Ригзури уноситься прочь от предстоящей войны. В одну из степных ночей ему приснилось, как легкое прикосновение ветерка, пробравшегося в его палатку, преображается в прикосновение женских пальцев. Сквозь туман сновидения Ригзури виделись очертания знакомого лица, обрамленного светлыми волосами, и взгляд глаз цвета предгрозового неба. Он вздрогнул и пробудился, сквозь распахнувшийся полог светила ярким глазом полная луна. * * * Вместе с распустившимися цветами в лагерь степняков прибыли зимовавшие в горах. Их караван шел весьма бодро, и люди, сдружившиеся во время зимовки, весело обменивались шутками и подтрунивали друг над другом. Алан выехал вперед и пустил коня вскачь, чтобы первым принести отцу весть об их возвращении. Из-под копыт летели алые головки тюльпанов, сердце молодого всадника трепетало от радости и гордости сообщить отцу об успешном исполнении его задания. Однако то, что он увидел в главном шатре, заставило улыбку покинуть его молодое загорелое лицо. В одном шатре с его отцом сидел мужчина со следами обморожения на лице и руках. Ни малейшим движением лицевых мышц сын вождя не показал того, что в этот момент происходило внутри него. Совершив перед отцом церемониальное преклонение, при этом полностью игнорируя другого мужчину, и дождавшись кивка, Алан спросил разрешения докладывать об итогах экспедиции. — Ты расскажешь об этом позже, — был ответ отца, — вначале, я хочу услышать, что ты знаешь об этом мужчине, — и он кивнул в сторону бывшего капитана «Алтеи». — Он прибыл к нам этой зимой, полуживой. Твоя мать выхаживала его. Алан спокойно рассказал все, что ему был известно. Отец молча выслушал его, и далее приказал кратко доложить об экспедиции. Ко времени окончания его рассказа, караван с остальными уже прибыл в лагерь, и глава велел Алану заняться их размещением и пригласить к нему капитана. Суслику он сказал удалиться. Тот поднялся, движения ему давались не так легко, как до его перехода через заснеженную степь. Он бросил взгляд на Алана. Но тот сразу покинул шатер, не обменявшись с братом ни взглядом. Алан вышел к обозам и принялся за выполнение распоряжений отца, внутри юноши переплетались странные эмоции — от тихой радости, что брат все же выжил и даже гордости за него до тревоги вызвать гнев отца. В какой-то момент, проходя мимо Ригзури, Алан тихо сообщил ему новость. Ригзури понял, что это был акт дружбы и большого доверия. Он кивнул и взглядом поблагодарил степняка. В шатре Капитана ожидал лишь отец Алана, один. Это несколько удивило Ригзури. — Рад видеть, что зимовка прошла благополучно, — сказал ему восседавший на подушках мужчина, — сын уже доложил мне о ваших успехах и о том, что ты начал исполнение своего обещания. Ригзури кивнул. — Но я хочу с тобой беседовать сейчас о другом. — Я буду рад ответить на все вопросы, — спокойно сказал Ригзури и прямо посмотрел на него. — Я хочу знать, почему ты скрыл происхождение одного из твоих людей. — Я не скрывал ничего из того, о чем знал сам, — ответил Ригзури, — никто не спрашивал о происхождении ни одного из нас, и я не владею подробной информацией о прошлом моих людей. Среди нашего племени не принято говорить много о прошлом, но судить друг друга по настоящим поступкам. — А еще в вашем племени принято изгонять неподчинившихся. Почему же ты даровал ему жизнь? — Я не даровал ему ничего, чего бы он не захотел принять. А сын твоей жены слишком горд для этого. Когда он рассказал мне об истинной причине своего похода сюда, я счел правильным, чтобы его судьбу решал его брат. Дальнейшее мне не известно. Но если я верно понял порядки вашего народа, то они оба поступили достойно. Я не ошибся? — Возможно, ты и не ошибся, — сказал глава степняков прищурившись, отвечая этим не только на последнюю фразу Ригзури. — Ваши люди могут остаться здесь сколько им нужно, чтобы подготовиться к дальнейшему переходу. Все обещанное передашь моему сыну. Ригзури кивнул и собирался уже подняться, когда неожиданно спросил: — Которому из них? Глава посмотрел на него, слегка поняв подбородок и еле заметно улыбаясь: — У меня только один сын, — ответил он четко. Ригзури еще раз поблагодарил его и вышел из шатра. * * * Капитан пиратов отдал столько огненной пыли, сколько было обещано людям Алана. Юноша вместе с несколькими людьми из тех, кто зимовал с пиратами, вызвался сопровождать обозы до побережья, чтобы потом забрать лошадей и телеги. Степнякам после их длительного общения с морскими людьми было интересно увидеть тех белокрылых коней, что бороздили голубые просторы вместо степных. Вечером, накануне отъезда, к палатке Ригзури под покровом темноты приблизился человек. Большинство пиратов праздновали успешную зимовку и прощались с новыми товарищами, которые не отправлялись с ними к побережью. Капитан же был у себя, у него только что состоялось собрание с Топориком и старпомом «Алтеи». Последнему предстояло стать капитаном и сообщить об этом оставшейся на берегу части своей команды. Сезон штормов близился к завершению, но до времени основного судоходства было еще долго. «Кеоле» и «Алтее» предстояло отправиться в путь так скоро, как это будет возможно. Ригзури очень надеялся найти корабли в хорошем состоянии. Глава степняков одарил пиратов запасом мяса, оно должно было пополнить их трюмы на обратном пути. Когда собеседники удалились, Ригзури, оставшись один, с удовольствием растянулся на полу, обозревая полог палатки. Шаги он услышал раньше, чем голос, спрашивающий разрешения войти. Этого голоса ему уже давно не приходилось слышать, но, несмотря на хрипотцу, узнал его сразу, и дал разрешение. Суслик вошел в палатку и сел. Ригзури, хотя и догадывался через что тот прошел, был поражен тем как плохо выглядел вошедший. — Я рад видеть тебя живым, — невольного его взгляд скользнул по обожженной коже лица бывшего пирата. Тонкие губы теперь были пухлее и с черной потрескавшейся окантовкой струпьев. Следы обморожения присутствовали и на руках мужчины, которые он сложил вместе, будто пряча одну под другой. Ригзури вряд ли можно было смутить пятнами умирающей кожи, ему и раньше приходилось видеть такое, однако сейчас он чувствовал, что ему неприятно смотреть на то, что он, возможно, мог бы предотвратить. Он постарался не думать об этом во время разговора. — Признаться честно, и я этому тоже очень рад, — беглец улыбнулся, насколько это позволяла поврежденная кожа лица. — Так значит, все же остаешься со своим народом, — Ригзури внимательно смотрел на мужчину, который всегда так старательно противился любым попыткам управления им. — Но ведь тебя не признали, так? — Да, так. В одном смысле. И все же, в другом— это не совсем так. То, что я сделал, здесь не считается глупостью, но мужским поступком. И я встретил мать… Это не столь важно теперь, что они там скажут… Она признала меня. — Что ж, в таком случае, для обоих из нас этот поход можно считать удачным. Суслик молчал. Он не выглядел счастливым, несмотря на его слова. — Я пришел сказать, что благодарен тебе за то, что ты проявил ко мне уважение. — Ты заслуживал этого. — Желаю тебе удачного возвращения. Передай отцу, что я остался с нашим народом, как он того и хотел. — Хорошо. — И да… — уже поднимаясь, добавил Суслик, — удачи в твоем замысле… — Спасибо. Не исключено, что может случиться так, что мы в этом сражении окажемся по одну строну поля, как говорит твой брат. Тогда надеюсь на твою крепкую руку и меткий глаз. — Они не подведут мой народ, если придется выйти на бой, — гордо ответил степняк. Наутро караван снялся с места, и двинулся прочь от становища степного народа, к морю. * * *