Ригзури кивнул. — Я понимаю это. Но есть еще один нюанс — оснащение. Нам нужны качественные орудия и боеприпасы. — Смыслишь. Да только, где ты их возьмешь? Торговцы с таким не ходят. Тебе придется атаковать материк, чтобы выкрасть такое. — Не совсем. Нужно идти к первоисточнику, так учит мудрость моего народа. — Даже не уверен, что хочу что-то про него знать… Конкретнее, капитан, — и он как-то странно надавил на последнее слово. — Нужно идти к тем, кто это поставляет. — И где же такое место? — В степях. Капитан Ги почесал длинный чуть сбитый на бок нос и неожиданно сказал: — В этом безумном плане я, возможно, могу тебе помочь. Он рассказал Ригзури, как в молодости, служа на материке, он не раз курсировал вдоль берегов, и потому был хорошо знаком с бухтами и портами вдоль Государства. Разложив на столе карты с «Золотой Ласточки», капитан долго изучал их, и потом принялся вносить коррективы в изображение береговой линии на границе материкового государства. — Вот здесь, — сказал он, наконец, — это довольно безопасное место. В эту бухту при удаче и хорошем ветре у вас есть шанс войти незамеченными, и вот здесь вы сможете спрятать пару кораблей. Но больше чем двумя и притом быстрыми и небольшими судами вам эту операцию не провернуть. Вы можете там полностью заменить пушки на ваших кораблях, и взять на каждый по одной дальнобойной… Но сколько это займет времени? Найти людей, все изготовить? Ты об этом подумал? Близился сезон штормов, и на это время в Южных морях почти прекращалось судоходство. Это время было решено использовать под укрепление их позиции на острове. Параллельно с этим Ригзури и Топорик занимались организацией экспедиции в степь. Они планировали успеть дойти до указанной Ги бухты перед сильными штормами, и оставаться у металлургов до начала нового сезона мореходства. А до того в пиратские рейды было решено ходить, объединяясь минимум по два судна. Кия наотрез отказалась сидеть сложа руки и молча ждать возвращения Ригзури и, раз он не брал ее с собой, она занялась объединением островных женщин. Хорошо понимая местный язык, она собрала под своим началом как островитянок, так и метисок, а также девушек, развлекавших моряков в прибрежных заведениях. Они изучали все пути отхода и мест укрытия на острове, и в случае необходимости должны были увести туда детей и раненых. Неуемной энергии девушки хватало на руководство не только домом своего мужчины, но и целым женским ополчением. Нежные и чувственные островитянки, как оказалось, неплохо владели стрельбой из лука или же были готовы этому учиться. Также Кия настояла, чтобы каждая, кто не обладает кинжалом, изготовила себе его, хотя бы из заостренных ракушек, как делали женщины ее племени. Аяла вызвалась помогать Кие, а Аина все чаще оставалась одна с ребенком. Теперь, когда и она, и малыш окрепли, они уже не нуждались в постоянном присмотре, и их предоставили самим себе. Только Топорик, несмотря на занятость, всегда старался находить время для молодой матери. И Аина ценила это. Ригзури редко заглядывал к сестрам. Он и дома проводил не много времени, а когда был там, то часто обсуждал что-то с Топориком или каким-то из капитанов, или сидел в ночи за картами. Хозяйство дома и его обитатели, как он считал, были под умелым руководством его спутницы, да и с Кией он, бывало, встречался только в спальне, когда у него хватало сил лишь на то, чтобы просто уснуть в ее объятиях. Несмотря на не всегда достаточное внимание с его стороны, Кия благодарила своих богов за такую перемену. Она предпочитала видеть его деятельным и живым, нежели телом, потерявшим душу, каким он был после возвращения. В экспедицию к степнякам помимо «Кеолы» выходил еще один бриг, легкое двухмачтовое судно капитана, по возрасту и опыту особо не превосходившего Ригзури, но желавшего испытать судьбу. Молодой мужчина имел необычную для здешних мест внешность: при раскосых глазах, как у островитян, обладал чертами лица куда более острыми. Парень отличался молчаливым нравом и держал свою команду в дисциплине, что импонировало Ригзури. Этого капитана Ригзури посоветовал трактирщик, рассказавший ему о степных металлургах. Он с готовностью еще раз описал подробно все, что необходимо было знать Ригзури, и рассказал о том, как и где искать этих людей и как с ними общаться, а также немного о технологиях выплавки крупных форм. Однако сам отказался идти с ними. «Прошло слишком много лет с тех пор, как я постарался забыть об этой части моей жизни, — говорил он Ригзури, — и не осталось уже тех воспоминаний, которые могли бы перекрыть годы плена. Я не хочу возвращаться туда. Теперь старость моя пройдет на этом острове, и тело мое тоже упокоится на нем. С саблей или без нее, это другой вопрос. Но уже здесь». Ригзури мог понять старика, он и сам не думал о возвращении в родные леса. Корабль протеже степняка назывался «Алтея», и Ригзури был рад, что его капитан согласился присоединиться к данной авантюре, ведь она казалась отчаянной даже по меркам морской братии. Только Топорик не одобрял воодушевления друга. — Мы ничего не знаем об этом суслике, — бурчал он как-то вечером наедине с капитаном. — Почему суслике? — удивился Ригзури. — Ты видел его? Длинный и рожа хитрая и неприятная… как эти степные суслики. Неудивительно, что его тянет туда… — Помимо внешности, есть еще какие-то возражения? — устало спросил его друг. — Да сколько угодно! И самое главное из них — мы ничего не знаем о нем. Как можно идти с непроверенным человеком в такую опасную операцию? — Ты же знаешь, нам нужны два корабля. «Алтея» подходит нам по параметрам. А этот, как ты говоришь, «суслик», думаю, единственный капитан, кто готов к нам присоединиться. — А ты не думаешь, что у него есть и другие причины? — Думаю, — ответил Ригзури и устало опрокинулся на массивную спинку стула. Ему больше всего сейчас хотелось выпить чего-то горячительного и улечься в постель, забыв хотя бы на часов шесть обо всем этом сумасшествии. Топорик вопросительно посмотрел на него, и Ригзури продолжил тихо: — Я предполагаю, что капитан сей — сын нашего трактирщика. И думаю, что это и есть причина, по которой он привел парня к нам. Хочет, чтобы тот увидел землю предков… Только, Топорик, это исключительно между нами. Топорик только неодобрительно покачал головой. — Это мне совсем не нравится. — Ну и отчего же? Если я прав, то его происхождение нам на руку. Со своим степняки будут общаться охотнее… — Совсем не обязательно. Мне нравится твой оптимистичный настрой, но я привык в общении с людьми доверять своему нутру. И сейчас у меня в кишках не спокойно. — Это от той куриной похлебки, я думаю. Все. Я иду спать. Если у тебя найдутся более весомые аргументы, кроме твоей требухи — не подумай, я отношусь к ней с достаточным уважением, и все же — если найдутся, тогда и поговорим. А пока я иду наверх. Доброй ночи! И Ригзури, наконец, двинулся в желанном направлении. В спальне он скинул с себя всю одежду и повалился на постель. Кия заботливо укрыла его и, поцеловав, затушила светильник, который оставляла гореть до его прихода. Топорик продолжил сидеть за столом, хмуро глядя на деревянную столешницу, по которой машинально барабанил пальцами. Ему не нравился беспечный подход друга в выборе людей. И если капитану Ги, остававшемуся за главного по военной части на острове, он еще мог как-то доверять, к тому же за время их общения нашел его достаточно прямодушным человеком, то Суслик ему крайне не импонировал. Топорик вообще не любил иметь дело со скрытными и чересчур молчаливыми людьми. К тому же появление его как капитана тоже было неясным. Юноша действительно вроде бы как был с острова. Но поскольку он не занимал никаких должностей как на судах, так и на суше, его, в сущности, никто не знал. Однако относительно недавно у него вдруг появилась внушительная сумма денег, и он выкупил бриг у одного неудачливого капитана, набрал команду и стал ходить в море. Причем дело шло у него, по-видимому, не плохо. И Топорика очень удивляло подобное, ведь парень, по его сведеньям, первоначального опыта не имел. Старпом «Кеолы» решил потихоньку навести справки. Как он считал, всегда найдется в городе человек, который что-нибудь да знает, если аккуратно пошуршать по злачным заведениям. Между тем, до отбытия «Кеолы» и «Алтеи» оставалось совсем немного времени. * * * Накануне отплытия Ригзури приблизил к себе Кию. Подняв легонько ее личико за подбородок, он поцеловал ее пухлые губки. — Все, — сказал он ей, — хватит обижаться, мы с тобой все обсудили. Ты нужна мне здесь, на острове. Я забираю с собой Топорика — кто еще из верных и близких мне людей будет приглядывать за происходящим здесь, если ты поедешь со мной? К тому же ты взяла на себя ответственность за женское население, ты не можешь их теперь бросить. А я вернусь с окончанием штормов. Кия продолжала смотреть в пол, потом вскинула длинные пушистые ресницы и сверкнула из-под них своими темными глазами. Нет, она отказывалась это понимать! И в то же время, конечно же, понимала… В этот момент ярость в ее взгляде сменилась блеском зарождающихся слез. — Нет, — покачал головой Ригзури, — ты не будешь сейчас плакать… Может, Кия и сама не хотела этого, но слезы заполнили ее и рвались наружу, она сглотнула, делая последнюю попытку удержать их, и две тонкие струйки полились по ее высоким скулам. Ригзури прижал девушку к себе, на его фоне она казалась маленькой и хрупкой. За последние годы Ригзури превратился в крепкого, мускулистого мужчину, с обветренными руками и лицом. Волосы его отросли вполне, и он снова заплетал их в тугую косу, что было очень актуально для морской жизни, а после проведенного времени на острове кораблекрушения он еще и отпустил бороду, которую тоже заплетал, но в две косицы. Кия, не привыкшая к буйной растительности на мужском лице, посмеивалась над его косами на подбородке, но стричь их не требовала. Сейчас же она просто уткнулась в его широкую грудь и тихо сопела, смачивая соленой жидкостью, лившейся из глаз, его рубаху, впрочем, одежде капитана к соли было не привыкать. Все полномочия перед отъездом Ригзури были оговорены и распределены. Несколько островитян, прибывших с ним, были оставлены им под началом Кии, для охраны ее и сестер с малышом. Аина, прощаясь с Топориком, сказала ему «если случится, что нам будет не суждено увидеться вновь, думай обо мне и солнце перед смертью, и улыбайся», и она крепко обняла бородача. В противоположность иной паре, Топорик в этот момент чувствовал, как комок подошел к его горлу. «И все-таки попытайся вернуться живым. Мы будем ждать тебя», — сказала девушка в его объятиях слегка надломленным голосом, но ни слезинки не появилось в ее глазах. Корабли отдали швартовы, и моряки, поднимая паруса, затянули повторяющуюся песню, чтобы ритмичнее работать с тяжелыми снастями. Три женщины, одна из которых держала на руках маленького ребенка, провожали уходящие корабли. Никто из них не плакал, но Кия и Аина чувствовали, как им трудно дышать. Аина не первый раз провожала своего мужчину в опасный поход, каждый раз зная, что именно этот может быть последним. Однажды так и случилось… Кия все еще не могла свыкнуться с такой ролью, и тушила свою ярость активной работой. Как только корабли скрылись из виду, она развернулась и скомандовала возвращение домой, а сама отправилась в лес. Аяла, тоже знавшая, как это — терять любимого, повернулась к сестре, она старалась брать с нее пример стойкости, но то ли в силу возраста, то ли склада характера, была более чувствительна, и в этот момент ей хотелось плакать, хоть она и не проводила на корабль своего мужчину, а только покровителей и друзей. Но сдержалась, видя сухие глаза сестры. Они двинулись к дому. — Мы помолимся духам океана за них, и они уберегут их от штормов… — сказала тихонько младшая сестра старшей. — Они не уберегли нашего хозяина, — ответила та спокойно, — а в тех землях, куда они идут, живут иные боги. Возможно, лишь только всевидящее Солнце теперь может уберечь их. А мы просто будем делать что должно. Как и всегда… — но Аяла видела, что за внешней строгостью этих слов скрыта боль. Среди некоторых островитянок бытовало мнение, что в моряков можно влюбляться, но не привязываться, ибо никогда не знаешь, кого вернет тебе море, а кого нет. Но Аина и Аяла не относились к таковым. Глава 40. Лесная ведьма Жрица шла без остановок несколько дней кряду, прерывая путь лишь на ночлег и прием пищи. Она избегала контакта с людьми, хотя его вероятность в этих местах была невысока. Ночи становились все холоднее, но девушка, уже приученная переносить суровые условия, грелась ходьбой, да по вечерам — костерком. Еще со времен жизни в Лесах она знала, как из бревна или пня соорудить себе обогрев на всю ночь. Несмотря на то, что при необходимости она могла добиться возгорания материи лишь руками, Римьяна имела при себе кресало и пользовалась им, ибо ее умения предназначались не для бытового использования. Римьяна быстро училась, но сила ее не получила пока должной огранки: девушка не вполне умела управлять ею. Именно поэтому Старшая Жрица, хоть и считала ее решение несколько поспешным, сочла подобное путешествие полезным для своей ученицы, чтобы та столкнулась со своей силой не в «тепличных» условиях кельи и монастыря, а в миру. Не всем из своих воспитанниц она порекомендовала бы такое, но ведь сестра Мелисса сама попросила ее, чего уже много лет не делала ни одна жрица. Более того, она помнила на своем веку лишь еще одну такую. * * * Уже много дней Римьяне не встречались ни люди, ни следы их пребывания, и ей начало казаться, что эти земли вовсе незаселены. Бесконечные полузаболоченные леса, хвойные деревья, мох… Ее одолевали полчащи насекомых, от которых она уже успела отвыкнуть, а те, видимо, изголодавшиеся по живым существам в этом зеленом океане, с жужжанием и писком неслись к девушке. Поначалу их было не так много, и Римьяна настраивала свое сознание не замечать этих звуков, а зуд от укусов снимать лишь глубоким дыханием. В конце концов, сами укусы не представляли особого вреда для тела, а в умеренном количестве возможно даже шли ему на пользу, проблемой зачастую являлась реакция тела и реакция ума. И с этим девушка, к счастью, уже умела работать. Однако теперь желающих поживиться ее плотью и кровью стало слишком много, и Римьяна прибегла к методам своего народа, обкуривая себя веточками одного пахучего болотного кустарничка. Навыки жительницы леса и умения, освоенные в монастыре, удачно дополняли друг друга в ее путешествии. Когда ночевать на земле стало слишком сыро, путешественница начала по вечерам привязывать веревку к краям плаща и закреплять его между близстоящими стволами. Вдвое сложенная ткань была достаточно прочна, чтобы выдержать вес девушки, но тогда ей становилось нечем укрываться, и Римьяна сворачивалась калачиком в своем подвесном гнездышке, стараясь удержать тепло внутри тела. Если места были не слишком болотистые, она настилала толстый слой лапника, да и порой укрывалась им же. Однажды ночью, когда Римьяна мирно спала в своем гнезде из еловых веток, ее разбудил странный звук. Он не походил ни на один из знакомых девушке животных голосов, и даже на скрип кренящегося дерева. Она высунулась из своего убежища, и снова прислушалась. Заунывные звуки не прекратились. И тогда девушка тихонько побрела на поиски их источника. Достаточно быстро сквозь ночной полумрак, который в этих землях наступал поздно, а ночь никогда до конца не захватывала в свою непроглядную пелену мир, Римьяна увидела среди деревьев отблески костра. Она тихонько приблизилась к этому месту, чтобы различить маленькую женскую фигуру, покачивающуюся в такт производимых ею звуков. Ее тяжелый вибрирующий голос доносился из самой груди: глубокие, пронизывающие «а…э…у…». Римьяна подошла чуть ближе, зачарованная колыханием воздуха. Казалось, что все тело женщины излучало вибрацию. Поющая приоткрыла один глаз, показывая, что заметила гостью, и продолжала петь. Потом она вдруг замолчала, а отголосок ее песни хранили обступающие костер верхушки елей. Женщина подкинула несколько покрытых хвоей веточек в костер, и к ночному небу взметнулись искры. Затрещали хвоинки, окрасив дым костра своеобразным запахом. Женщина была немолода. Однако ее возраст не придавал ей дряхлости или усталости в облике, как многим. Она сидела, перекрестив ноги, как это делают кочевники. Тело женщины прикрывало не так уж много одежды для достаточно прохладного климата этих мест. Римьяна осторожно присела неподалеку от нее, напротив огня. Женщина чуть склонила голову в знак приветствия и слегка откашлялась. — Ведьма? — спросила она Римьяну на похожем на местный диалекте. Римьяна слегка покачала головой: