— Почему ты охотишься здесь одна? — спросил он. — Где твоя семья? — Ее нет, — ответила Римьяна. Мужчина снова оглядел ее. — Я не вижу в твоей одежде никаких отличительных знаков, — жреческое одеяние и камень были ему явно не знакомы. Римьяна слегка вздохнула — наконец-то она достаточно далеко, чтобы здешние люди ничего не знали об Ордене. — Я странница, — отвечала ему Римьяна. — Тебя изгнали? — спросил мужчина, не совсем понимая. — Нет. Я сама выбрала уйти. Когда я найду то, что ищу, тогда вернусь. — А… — кивнул он, — мне говорили о таких, как ты. Ты потом будешь врачевательницей? Они тоже много ходят в одиночестве по лесам. Люди говорят, что дикие звери не трогают их… Ты из таких? — Не совсем, но да… Можешь считать так. В глазах мужчины появилась тень уважения, смешанная с легким страхом. Потом он посмотрел на рыбу. — Хочешь, я помогу тебе наловить еще? Или подстрелю тебе белку? Римьяна задумалась над его предложением. Белку она явно не хотела. Потом кивнула: — Хорошо, помоги мне с рыбалкой. Мужчина живо приготовил похожую палку, и пошел в реку. Их методы оказались сходными, но он охотился стоя прямо в потоке, и достаточно успешно. Было видно, что ему это не в новинку. Они запекли рыбу в костре, у мужчины были с собой лепешки и запечатанная пробкой глиняная бутыль с медовым напитком, слегка хмельным. На родине Римьяны мужчины тоже пили такой, но как правило уже к вечеру, когда все дела были завершены. От напитка она отказалась, относительно любых веселящих и крепких напитков в Ордене были строгие правила. Уже отвыкнув от вкуса рыбы, Римьяна ела медленно, прислушиваясь к реакции организма, но отторжения не было. Мужчина поглядывал на нее с интересом и все той же легкой опаской. — Далеко отсюда ваше поселение? — спросила Римьяна, но сразу поняла, что беседу не следовало начинать с такого вопроса. Мужчина ответил неопределенно, как и следовало отвечать на подобный вопрос чужаку. — Ты сказала, что твой родной язык — язык людей леса, но говоришь ты странно, как будто он чужой тебе. Отчего? — спросил он. — Я долго жила среди чужих людей и не говорила на родном языке. А странным он звучит для тебя, потому как места, где я родилась, лежат далеко отсюда. И у нас есть различия в том, как мы говорим некоторые слова. Твой язык тоже звучит странно для меня. — И одета ты странно — не как люди леса, но не как люди, живущие южнее, с которыми мы торгуем. — Вы торгуете с ними? — заинтересовалась Римьяна. — Да, — ответил мужчина, — время от времени. У них нет тех животных, что мы можем поймать, и мало ягод… А они дают нам это. И он достал из-за пояса короткий металлический нож. Показал его Римьяне, не выпуская из рук, и снова убрал. — Это стоит очень много шкур и ягод, — сказал гордо он. Римьяна кивнула. До Восточных Лесов металл почти не доходил. Но у них были иные материалы. И Римьяне казалось, что можно жить и без него, но теперь она видела, какую ценность он имел для всего остального мира. Возможно, они действительно жили слишком далеко… — подумала она, — а может быть, они просто не были никому интересны? Поэтому до них не добрались… В Западных-то лесах, как она теперь видела, существовали как минимум торговые связи, даже с лесными племенами. Видя задумчивость девушки, мужчина спросил: — Тебе не понравился мой нож? — Нет, просто там, откуда я сейчас пришла, ножи используют не только для охоты… — Мы тоже, — удивленный ее заявлением сказал молодой мужчина, — ножом удобно срезать мясо, а для охоты мы используем стрелы, — и он кивнул на свой колчан, — ты, видно, и правда пришла очень издалека… Они закончили с рыбой, и Римьяна, поблагодарив мужчину за помощь, сказала, что ей пора продолжать свой путь. Он вызвался сопровождать ее некоторое время, пока им будет по пути. Мужчине незнакомка нравилась, и ему хотелось пройти с ней подольше, однако она была чужаком, к тому же травницей, а такие женщины обладали особыми знаниями, и потому жили всегда на окраине поселения. Наконец, он решил, что одинокая странница безопасна, и предложил ей, если она хочет, посетить их селение. Римьяну слегка удивило подобное предложение, но она решила, что и в этом случае вреда не будет. К тому же ей хотелось взглянуть на то, как жили племена Западных Лесов. «А ведь тогда к ним мы и ехали… — подумала она, — с братом…» Им пришлось свернуть с пути, по которому следовала Римьяна. Мужчина хорошо ориентировался и ловко пробирался по лесу. Для Римьяны это было так же незатруднительно, но она все время сверяла по ощущениям и внешним ориентирам направление движения, чтобы впоследствии не сбиться. Только к вечеру спутники добрались до места. Римьяна увидела хижины, лепящиеся к деревьям, наподобие тех, что строили и ее люди. И на мгновение ей почудилось, что она входит в родное поселение. Но скоро мираж рассеялся, она увидела отличную от привычной конструкцию крыш, иное расположение домов и хижин, и иных людей, вышедших встретить молодого охотника. Сегодня он не принес косулю, а лишь несколько белок, которых могли подстрелить и мальчишки вблизи селения, однако рядом с ним шла незнакомая девушка в странной одежде. — Кого это ты привел, Орек? — спросила женщина средних лет, видимо, мать молодого мужчины. — Это травница, она странствует, — сказал он. — У нас уже есть хорошая травница. Не хочешь ли ты, чтобы она разгневалась? — Я пришла сюда без дурных намерений, — сказала Римьяна, — я путешествую. Если Вам кажется, что мне не следует здесь быть — я уйду, — продолжала она на родном языке, не скрывая своего акцента, — сын этого рода пригласил меня, только поэтому я пришла. В моем роду не так встречают гостей! — теперь деревня больше не напоминала ей дом. Вперед вышла хрупкая седовласая старуха с двумя косами, украшенными на концах кисточками с беличьих хвостов. — Я плохо вижу тебя, — сказала она, — но мне знаком твой говор. Мой покойный супруг говорил похоже, он пришел к нам с востока. Откуда ты? — Я пришла с юга, — сказала Римьяна, — но родилась на востоке. Старуха кивнула. — Странные дела, что нынче девушки путешествуют в одиночку, но, знать, теперь так нужно. Мир не может быть всегда одним и тем же, даже реки меняют русла… — сказала старуха, качая головой. — Малая, — обратилась она к женщине, говорившей первой, — раз твой сын ее привел, то в твоем доме ее и принимать. Но сперва и впрямь отведите ее к травнице, пущай потолкуют. Вреда в том не будет… Женщина, названная «Малой», повела плечами, было видно, что решение старухи ей не по нраву, однако, ослушаться ее было нельзя, и та кивнула сыну, чтобы он отвел странницу. Они пошли на другой конец поселения. Римьяну смутила вся эта ситуация. И она уже начала жалеть, что согласилась на предложение Орека. К тому же она ведь знала, что к чужаку всегда отнесутся настороженно. Молодой мужчина, идущий рядом с ней, тоже казался несколько смущенным. Римьяна пригляделась к нему, на вид он был примерно того же возраста, что был ее брат, когда они покидали Восточные Леса. Но Орек не был похож на него. Он напоминал девушке медвежонка, в первый год его жизни без мамы. Сильный, но еще не умеющий управлять собой, немного неуклюжий, но желающий показать себя. Крепко и ладно сложенный, далеко не худой, но и не полный, он был примерно одного роста со своей спутницей. Держался прямо, всем своим видом показывая проходящим, что уже способен принимать решения, однако в маленьких деталях его походки, взгляда, расположения плеч читалась понурость. Римьяна хорошо чувствовала его состояние, но не хотела вмешиваться, и шла молча. Пройдя немного от места наибольшей скученности жилищ, они вышли к двум высоким деревьям, между стволами которых крепилась деревянная платформа с домиком на ней. На платформу опиралась лесенка — знак того, что хозяйка дома и принимает. Орек попросил Римьяну подождать его внизу, а сам начал карабкаться вверх. Подобравшись к входному отверстию, завешенному циновкой, он позвал, и из хижины ему ответил женский голос. Орек вошел, и некоторое время Римьяна слышала, как там разговаривали. Потом Орек спустился и передал Римьяне, что травница хочет видеть ее одну, а он вернется за ней позже. Римьяна кивнула и легко вскарабкалась наверх. За циновкой ароматно пахло травяным отваром. Очаг располагался в специальном деревянном колодце, выложенном камнями и с земляной подсыпкой. Над ним в крыше было специальное отверстие для дыма. По стенам хижины сушились травы, висели фрагменты некоторых животных, и деревянные фигурки таращились на девушку прорезями глаз. Маленькая женщина, сидевшая по другую сторону очага, была нестарая, как ее ожидала увидеть Римьяна, к тому же носила косу незамужней. Что, впрочем, было не так уж и редко для женщины ее ремесла. Травница с откровенным любопытством рассматривала вошедшую. Потом сказала: — Ну никакая ты не травница, конечно. — Конечно, — сказала Римьяна с улыбкой, и села напротив. — Тогда кто ты? — Я странствующая жрица. — Жрица? Хм… что-то я не слышала о таких, — травница продолжала разглядывать девушку, но ничто в облике или одежде гостьи не могло дать ей зацепки. — Ну и зачем же ты тогда странствуешь, если ты не травница? Отчего не сидишь дома? Откуда ты пришла? — Я пришла с юга, — спокойно отвечала ей Римьяна, — то, что я путешествую, связано с моим… обучением, так же, как у травниц, но изучаю я несколько иные вещи, о которых я не могу говорить непосвященным, — она постаралась выбрать наиболее понятную, по ее мнению, форму объяснения. Женщину, казалось, это удовлетворило. — Что это за камень у тебя на поясе? — спросила она, указывая на ее жреческую символику. Римьяна подумала, что раз в этих местах отличительные черты жреческого одеяния уже не могут ей служить, то следовало бы камень чем-то прикрыть. — Это знак моего… рода, к которому я теперь принадлежу. Травница кивнула понимающе. — Как тебя зовут? — спросила она. — Мелисса, — без колебания ответила девушка. После их встречи женщина сообщила деревне, что угрозы в страннице нет, и она может остаться у них несколько дней, отдохнуть на своем длинном пути. Глава 37. Рождение капитана Ригзури больше не мог найти себе место. Расхаживал туда-сюда, принимался то за одно, то за другое дело. Он уходил рыбачить, плел корзины, отправлялся на целый день в джунгли. Ничто не приносило ему успокоения, даже близость с Кией. Более того, он стал реже искать с ней контакта. После гибели сестры все будто утратило цель. Среди пиратов Ригзури заработал себе славное имя и репутацию за время набегов. Но все это не было его стремлением, а происходило попутно, хоть и доставляло порой удовольствие. Молодому мужчине пришлось по вкусу скитание в морях, распахнутые крылья парусов над головой, соленый ветер и даже раж сражений. Но зачем все это было нужно теперь? Другие искали наживы, кто-то мести, в ком-то просто кипела молодая кровь, жажда всплеска чувства опасности в крови и интерес женщин, тянущихся к смельчакам. Впрочем, в пираты шли не от хорошей жизни и, возможно, другие альтернативы были много печальней. И морские бродяги старались взять по максимуму от такой жизни, а все сторонние мысли утопить в крепких напитках, благо последние на Каперании делать умели. Пальма, обильно произраставшая здесь, служила источником для крепкого напитка, подававшегося в тавернах. Да и материковые напитки тоже частенько попадались на захваченных кораблях. Виноградная лоза росла только на материке, и потому в «нерыбные дни» приходилось довольствоваться лишь пальмовой «водицей». Ригзури этими напитками не злоупотреблял. Как ни тяжело было на сердце, он не считал, что эту тоску можно да и нужно глушить помутнением рассудка. Рассудок же его не давал ему покоя ни ночью, ни днем. Он все чаще подкидывал ему воспоминания о сестре. А порой во снах приходил убитый жрец. Звал его на корабль, манил окровавленной рукой и смотрел пристально пустыми глазницами. Ригзури просыпался в холодном поту. Его обнимала и пыталась ласково успокоить Кия, но он отнимал от себя ее руки и уходил к океану. Ригзури слышал вой диких животных из джунглей и порой хотел, чтобы одна из этих больших пятнистых кошек, о которых рассказывали местные, вышла к нему. Он хотел сражения с этой дикой животной силой. Без оружия. Ничего человеческого. Только крепкое объятье двух жилистых тел, клыки и когти… Но никто к нему из леса не выходил. Кию пугало состояние Ригзури. Она понимала, что долго так продолжаться не может. И даже если ее возлюбленный не убьет себя сам, он своим состоянием сведет обстоятельства воедино для своей гибели. Она не хотела его терять. Теперь, когда они были свободны, вольны в своей судьбе, у них было все, чтобы добыть себе пропитание, им было, где жить… они могли быть счастливыми, семьей… Но вместо этого он лишь удалялся от нее, он таял на глазах, как морская пена на песке. Но что могла сделать она, если он даже не подпускал ее к себе? Ни ее ласки, ни разговоры, ни еда не выводили его из этого состояния. Даже Топорик, вернувшись из похода, куда отправился по благословению капитана, обнаружил себя бессильным в попытках изменить настрой друга. Он снова звал Ригзури вернуться к прежнему делу, говоря, что команда с радостью встретила бы своего капитана. Но тот и слушать не хотел.