Ригзури поблагодарил Кию и сказал, что пока ей лучше остаться здесь и помогать, а он будет приходить ночевать сюда. Кие не очень понравилась идея оставаться в чужом доме, но она и сама понимала, что роженица слишком слаба, а ее сестра толком не имеет представления о том, что делают с маленькими детьми. Утром Ригзури ушел на корабль. Там его встретил несколько встревоженный Топорик. Оказалось, он вернулся ночью и, не застав с утра ни его, ни Кию, очень обеспокоился. — Вчера у покойного Капитана родился сын, — сказал Топорику Ригзури. — Вот это новость! — рассмеялся тот, — все-таки судьба любит устраивать презабавные завихрения! Ты, знаешь, там, откуда я родом, судьбу иногда сравнивают с лисой… Видел ты лис? Ригзури кивнул. — На кончике их хвоста все и вертится… Впрочем, ладно. Что же теперь? — А что теперь? — посмотрел на друга Ригзури, — я оставил там Кию, пусть первое время поможет им. Деньги у них есть, слуги тоже. Мой долг выполнен. — Мда, — хмыкнул боцман, — и что ты думаешь делать с мальчиком? — Я разве что-то с ним должен делать? У него есть дом и еда. Потом вырастет, ну и что же… Что тут все подросшие мальчишки делают, сам знаешь. Если не погибнет в море, то обеспечит свою мать. А пока я за этим вопросом пригляжу. Кстати, раз уж ты проявляешь такой интерес — может, тебе заглянуть к нам туда? — потом он слегка помедлил и добавил: — только лучше дня через три, — «мало ли что, да и у матери нужно будет разрешения спросить», — подумал он. Топорику эта идея понравилась. Он никогда не был в особняке, да и возможность увидеть прекрасных жен Капитана явно его будоражила. Ригзури же постарался больше не думать о событиях этой ночи и погрузился в более важные для него дела. Все люди, пришедшие с ним на «Кеоле», изъявили желание остаться под его началом, несмотря на то, что новый договор предусматривал более строгие правила поведения на корабле и дисциплины. Тем временем приключения и гибель «Аурелии», чудесное спасение команды и рождение «Кеолы» в городке обрастали легендами, и когда в портовых заведениях прошел слух, что молодой капитан добирает команду — к его старпому потянулись люди. Топорик в этом вопросе понимал, и потому тщательно собеседовал потенциальных новобранцев, он-то знал, на что им предстоит идти, и поддерживал идею Ригзури о жесткой дисциплине на корабле. Ригзури велел Топорику не заниматься при случае развеиванием некоторых легенд, ему был на руку образ мистичности, ведь важным оружием жрецов было именно общественное мнение о них. Топорик пообещал еще и прибавить нужных слухов. А это он мог. Старпом «Кеолы» отрядил часть людей обучать островитян, пришедших с ними, сражению на саблях и поставил их в ремонтную команду, чтобы те начинали лучше ориентироваться на корабле. Правитель острова, изрядно обогатившийся на продаже привезенного Ригзури товара, проникся к нему расположением и с предвкушением ждал предстоящего похода. На третий день после приглашения Топорик не замедлил появиться в особняке. Ригзури предварительно уточнил, не против ли будут хозяйки дома, но те были убеждены, что хозяином является Ригзури, и удивились самому вопросу. Кия тем временем настолько освоилась на новом месте, что слуги уже обращались в первую очередь к ней по всем основным вопросам. К приходу Ригзури и его гостя уже был накрыт ужин, и их встречали Кия и Аяла. Аина все так же пребывала в постели. Улучив момент за ужином, веселый бородач, подлив себе настойки, наклонился к другу и заметил: — Я смотрю — ты не промах, раньше ты все шарахался от женщин, а сейчас словно степной житель — сразу нескольких завел, да каких! Ригзури вначале строго глянул на друга, но поняв, что этим его не проймешь, тоже улыбнулся. — Все же ты зря так, — сказал он ему тихонько, — если Кия тебя только услышит, она тут устроит! Я ей сказал, что это вдовы Капитана. Как по мне: то так оно и есть. И я на них никаких видов не имею. Вообще не понимаю, зачем нужно несколько женщин. Мне одной Кии более чем достаточно, — добавил он все с той же улыбкой, ведь от него не укрывались ее появления ревности и упрямого характера. — Да… пожалуй, ты прав… — хмыкнул Топорик, — ведь она и впрямь может потенциальным соперницам в их черные косы вцепиться… — и не выдержав, рассмеялся. Видя, что Кия уже начинает прислушиваться к их разговору, Ригзури решил сменить тему, и обратился ко всем: — Я должен сказать, что через четыре-пять дней мы уходим в рейд. Все приготовления почти закончены, и нам нельзя упускать время до начала штормов. Я считаю, что вам будет лучше остаться всем вместе в этом доме. Кия посмотрела на него печальными глазами, но промолчала. Однако ночью, лежа рядом с засыпающим Ригзури, она промурлыкала: — А если я оденусь как парень? Скажешь, что я молодой матрос — отправишь меня на камбуз? — Кия, спи. Ты остаешься здесь. Не вижу смысла больше обсуждать этот вопрос. К тому же девушкам нужна помощь, ты единственная, кто знает, как обращаться с младенцем… И он перевернулся на живот. Кия продолжила лежать с открытыми глазами. В какой-то момент ей показалось, что она готова заплакать, но слезы не выступили на глазах, и она так и лежала, раздумывая над словами Ригзури. Через четыре дня, как и обещал капитан, «Кеола» гордо подняла паруса. Накануне вечером состоялось прощание. Кия нежно обнимала Ригзури, не зная, сколько ей предстоит провести времени в разлуке. Топорик успел познакомиться со старшей из сестер и малышом, которому как раз тогда выбирали имя. В племени сестер было принято первое время не давать имен детям, в связи с высокой детской смертностью. Но Аина боялась, что если хозяин дома уйдет в море, не узнав имени малыша, то тот останется на долгий срок без его покровительства, и потому решила поторопиться. Мальчика нарекли Макуп, в честь ветра на родном языке его матери. Макуп был достаточно тихим для младенца, и не заплакал даже на руках бородатого и пропахшего портовыми запахами Топорика. Мужчина какое-то время смотрел на ребенка на своих руках, как будто не веря, что бывают такие маленькие человечки, потом аккуратно отдал его матери, сказав Аине: — Не беспокойся, мы вернемся. Женщина слабо улыбнулась ему. На самом деле Топорик не очень был уверен в своих словах, однако он постарался придать им как можно большую убедительность. Ему было искренне жалко молодую мать, оставшуюся без мужа и покровителя. Сам лишившись матери в раннем возрасте, он понимал эту неполноценность и незащищенность. Матросы налегли на кабестан4 и подняли тяжелый якорь. Ветер наполнил поднятые паруса, и «Кеола» легко побежала по волнам прочь от Каперании. * * * Корабль набирал ход. Ветер хлестал Ригзури по лицу, соленые брызги волн, взрезанных форштевнем, долетали до него. Всем телом он чувствовал бег корабля. Казалось, что его собственные жилы были едины с такелажем, они пели на ветру, как и шкоты. Только теперь он понял, о какой свободе мечтал. Свободе быть собой, двигаться в любом направлении, ответственности за команду и корабль. Он чувствовал себя в том самом месте, где должен быть. Наконец все это отчаянье, разъедавшее его душу, отодвинулось, вымылось соленой водой океана из его сердца. И теперь, теперь он мог найти ее. Найти свою сестру. Да, он отыщет жрецов и заберет ее. А потом вернет домой… Но… сам он, нет… он больше не сможет жить в лесу. Ригзури опустил взгляд на взрезаемые форштевнем волны, на устремленный вперед бушприт. Разве кто-нибудь, попробовавший этот ветер, сможет ограничиться шелестом ветерка в ветвях? Разве сможет он отказаться от водопада этого безумного воздуха в его легких? Нет… Но вначале — он должен найти ее! Глава 31. Побег в Город За время, проведенное в замке, Римьяна еще не раз возвращалась в библиотеку. Настоятель позаботился о том, чтобы ей были доступны все секции. В отличие от монастыря, где любая жрица могла читать все, что хранилось в библиотеке — другое дело, что далеко не все пока могло быть понятным ей, — здесь же доступность литературы зависела от статуса жреца. Как объяснил ей Настоятель, некоторые знания, для которых пока не выстроен соответствующий фундамент понимания, могут быть вредны, ибо будут интерпретированы в рамках не созревшего еще ума. В тот момент Римьяне подобное суждение показалось чересчур авторитарным. Она считала, что знание не придет к неготовому его принять, а если пришло, то в той или иной степени уже может быть понято. И почему же тогда ей был дан доступ даже к той секции библиотеки, которую мог посещать только сам Настоятель? Возможно, он проверял ее таким образом? Конечно же, она не могла удержаться от посещения. Совсем небольшой зал под низеньким каменным сводом, небольшая дверь, запечатанная не засовом, но словом. Всего пара стен, заполненных полками с книгами и табличками, и стол с подсвечником в противоположной стороне. Римьяна ожидала увидеть там фолианты, приоткрывающие тайны Древних, часть познания которых хранилась в монастырской библиотеке, или своды страшных обрядов… Но, к ее удивлению, ничего подобного она не обнаружила. Там были книги, посвященные историческим событиям, несколько философских трактатов, карты. Как ни старалась она, но не могла найти в них ничего необычного. * * * Для всех в Ордене Римьяна, как и остальные, была отрекшейся от мира, умершей в прошлой своей ипостаси и возродившейся в новой. Пытаться найти нити прошлого было совершенно невозможно для жрицы, тем более ее положения. Она и не пыталась. Однако ночами, лежа на своей простенькой жесткой постели, молодая жрица не переставала практиковать то, что открылось ей в стенах монастыря. Вначале это состояние пугало Римьяну. Она пыталась найти ему объяснение в текстах. Но то ли о таких вещах в монастырской библиотеке книг не было, то ли она искала не там, так или иначе ей приходилось осваивать новый мир самостоятельно, на ощупь. Так и здесь, она, боясь спрашивать, искала сама, в том числе и в Особой секции. А потом возвращалась в келью и бросала вызов своему страху. Ведь только так она могла, уже не контролируемая никем из этого мира, искать Его. Пока ей удавалось лишь ненадолго отделяться от тела. Но уже и это представляло собой пугающий и одновременно манящий опыт. Римьяна боялась потерять контроль над происходящим, перестать различать границу сна и яви, и потому не отходила далеко. Но в своих призрачных перемещениях она не находила его присутствия. То жуткое видение поглощающих морских вод, пришедшее к ней много месяцев назад, все еще было в ее памяти. Римьяна гнала от себя страшные предположения. Неизвестность томила ее… Официального запрета на покидание стен Замка ей озвучено не было, но жрица знала, что не имеет права делать это до наступления ее путешествия, да и тогда она должна будет двинуться лишь в означенном направлении. Возможно, когда она вернется, то будет иметь больше возможностей осуществить задуманное, размышляла Римьяна. Быть может, ей удастся найти его в бестелесном состоянии?.. И все же она решилась предпринять попытку. Близость места, где ее разлучили с братом — этого чудовищного города, пугала ее и одновременно звала на поиски. Одним вечером сестра Мелисса предупредила, что на следующий день будет проводить практику очищения перед путешествием, и весь день проведет в своей келье, не принимая пищи. Римьяна надеялась, что благодаря этому никто не заметит ее отсутствия, и под покровом ночи покинула Замок. За эти дни она успела достаточно хорошо изучить его переходы, а также тайные двери, которыми пользовались некоторые послушники для своих ночных неофициальных встреч. Она легко нашла лодку и, переправившись через ров, спрятала ее в кустах. Несмотря на то, что в Замок ее привели ночью, девушка хорошо запомнила дорогу к городу и надеялась прибыть туда к рассвету. Плотнее запахиваясь в плащ, она двигалась почти бесшумно, прислушиваясь к звукам ночной степи. За ней никто не следовал. Первые лучи солнца преобразили расстилавшуюся впереди долину. Высушенная летней жарой трава теряла ночную влагу, вторя взошедшему светилу мириадами его отражений, запутавшихся в стебельках. Дорога, по которой шла молодая жрица, плавно свернула и потекла вниз, туда, где загорались алым черепитчатые крыши домов. Улицы Города, еще не проснувшиеся, узкими коридорами петляли вниз к гавани. Кое-где уже был слышан шум тележек торговцев да щебет служанок, готовящих все необходимое для благополучного пробуждения их господ. В этой части города, где шла Римьяна, располагался богатый квартал, и если бы она не жила до этого в монастырском замке, то трех-четырех-этажные особняки показались бы ей гигантами в сравнении с маленькими хижинами на деревьях ее родины. Еще до конца не понимая, как она будет осуществлять поиски, Римьяна шла по наитию, подсознательно рассчитывая, что необходимо добраться до того места, где все началось, чтобы узнать продолжение. Неожиданно улица повернула, и перед глазами девушки раскинулся вид на море. Вода переливалась оттенками ультрамарина и бирюзы в ярких солнечных лучах, вдалеке покачивались несколько пришвартованных кораблей, а ближе к набережной тянулась вереница маленьких лодочек, прямо с которых рыбаки предлагали свежий улов пока еще немногочисленным прохожим. Эта сцена показалась такой умиротворяющей, что Римьяна, забыв о том, что на эту же пристань выгружали человеческий товар, двинулась вниз. Она была плотно закутана в дорожный плащ, так что ни камня, ни ее одеяния видно не было, и все же она боялась быть узнанной. Римьяна чуть не вздрогнула, когда ее вдруг окликнул один из рыбаков: — Госпожа, не желаете ли рыбы? Свежий улов! Совсем недорого! — и он поднял одну, пытаясь этим доказать превосходство своего товара над соседским. Римьяна задержала взгляд на рыбе. «Хорошая рабыня…» — пронеслось у нее в голове сумраком воспоминания. Рыба в руках торговца уже не шевелила жабрами и просто безжизненно висела. Римьяна лишь покачала головой и двинулась дальше, наверх к площади. Людей на улицах прибавилось, и центр города загудел голосами его обитателей, стуком колес о мостовую и шелестом кожаных подошв. Улицы стали шире и, наконец, расступились, открыв главную площадь, служившую одновременно местом и торговли, и собраний, и наказаний. Молодая жрица замерла, не решаясь шагнуть на вымощенное камнями пространство. Кто-то слегка толкнул ее, но, увидев в ней даму благородного происхождения, коротко извинился и двинулся дальше. На этом же языке с такими же грубыми нотками местного акцента говорил и тот, кто разлучил ее однажды с братом. Римьяна проследила глазами мужчину… Конечно же, это был не он. С таким акцентом говорили люди этого города. Она сделала шаг, и солнце ударило ей в глаза, как тогда… На мгновения ее сознание помутнело, перед глазами вспыхнули искривленные тени полуобнаженных людей, изможденных зноем и трудом, голоса эхом, словно отраженные от стен колодца, раздались в ее ушах, но она не могла разобрать слов, только почувствовала, что с трудом может стоять. Она инстинктивно сделала движение рукой, чтобы удержаться, и встретилась с крепкой ладонью, давшей ей эту поддержку. Высокий мужчина, одетый по-местному, подхватил ее под руку, не дав упасть. Римьяна подняла на него глаза — хотя он и выглядел, как один из тех, кто мог бы идти по этой площади, она сразу узнала его. — Стоит заметить, что у Вас своеобразный подход к очистительным ритуалам, — заметил он с легкой усмешкой. Римьяна, утвердившись на ногах, забрала у него свою руку. Ей все еще было дурно, и она не могла сообразить, как поступить теперь. Настоятель отреагировал первым: — Вижу, что Вы не очень хорошо себя чувствуете, чтобы вернуться самостоятельно. Я провожу Вас. Они медленно двинулись прочь от площади, и Римьяна почувствовала, как нормальное дыхание постепенно возвращается к ней. — Признаться, я тоже люблю порой такие прогулки, — неожиданно снова заговорил ее спутник, когда они свернули на более тихую улочку, — любопытно бывает наблюдать за жизнью города изнутри. Но, насколько мне известно, жрицам это не по вкусу. Римьяна молчала, все еще не зная, как ей следует реагировать на свое разоблачение. По ее спутнику трудно было определить его отношение к случившемуся, казалось, его даже слегка забавляет ситуация. Они покинули город и двинулись вверх по холму в объятия разогревшейся под летним солнцем степи. Настоятель шел не быстро, но Римьяне все время казалось, что она пытается догнать его. На мгновение девушка остановилась, давая пройти своему спутнику дальше вперед. — Устали?