— О да, я самая корыстная женщина в мире! Под кого угодно уложу подругу, лишь бы спать на удобной кровати! — закатывает она глаза. — Я всегда это знала! — тычу в нее пальцем, мы не выдерживаем и начинаем громко ржать. Гуся кормит меня новоизобретенным ей блюдом: жаркое из картохи и сосисок, а я благодарно улыбаюсь ей, не рассказывая, какая это несусветная дрянь. Так и поступают подруги: поддерживают кулинарные эксперименты друг друга, даже если есть это можно только с закрытыми глазами, потому что месиво больше похоже на похлёбку для свиней. Серьезно, бабушка таким же кормила молочных поросят в деревне. Но я не убираю с лица благодарной улыбки, пока Гуся сидит напротив и смотрит, как ее отрава скрывается в моем рту. — Гусь, а поменяешься со мной на воскресенье? Там два утренника. Оба Фиксики. — Есть планы? — Ага, Влад меня к родителям на годовщину везёт. Произношу это вслух и понимаю, насколько серьезно все это звучит. По окаменевшему лицу подруги понимаю, что так и есть, мне не показалось, это пипец как серьезно, чтобы Влад мне не втирал! — У вас настолько все эм… обстоятельно? — она наклоняется ближе, доверительно понижая голос. — Видимо да. — Вот ты попала, Май. В смысле, я рада за тебя, но… — Да знаю я, знаю. Я во всем ему признаюсь! — А что ты оденешь? — неожиданно охает Гуся. А ведь я уже настроилась отбивать очередные нападки. — Нельзя же ехать в драных шортах знакомиться! — Да, думаю, шока от моего цвета волос будет достаточно. Одолжишь платье? — Нет. — Нет? — Нет. Собирайся, поедем в сэконд, купим тебе твое собственное парадно-выходное платье! Повод — что надо! Глава 35. Танец маленьких утят Майя — Да! — Нет. — Да! — визжу я, прижимая к груди цветастое платье. — Нет-нет-нет, — пытается отобрать его у меня Гуся. — Не трожь! Оно идеальное! — Оно на размер меньше! И с утятами! — Я влезу! А утят обожаю! — В таком нельзя знакомиться с родителями, — подруга тянет плотную ткань на себя так сильно, что ворот платья начинает трещать. — Кто сказал? — бью ее по рукам, уворачиваюсь и несусь в сторону примерочной. Мой злодейский смех, натренированный на американских фильмах, дополняет образ свихнувшейся психопатки. А я не такая, просто увидела платье — и пропала. Оно точь в точь такое, как было у меня в детстве! В сэконд-хенде на Новорожской, носящем гордое название "Еurobutik", мы частые гости. В прошлом месяце я отхватила здесь оригинальные тимберленды и кожанку Calvin Klein за копейки. А до этого бесчисленное количество раз откапывала футболки Zara и Mango по смешным ценам, оригинальные джинсы Diesel и даже топы Hugo Boss. Но вот платья… на этой территории я впервые. Сжимаю в руках белую ткань с огромными желтыми утятами с ярлыком made in Italia и задергиваю подобие примерочной. На самом деле это просто тряпка, которая ходит по железной дуге над головой, отделяя тебя от посетителей стока, словно душевая кабина, но этого вполне достаточно, чтобы не светить своими трусами с кроликом Playboy. — Май, я тебя прошу, примерь то чёрное платье. Не зря ж Коко Шанель про него заливала, — снаружи скребётся Гуся. — Сначала я примерю утят! — твердо говорю я, вылезая из футболки и стягивая шорты. — Что ты в них так вцепилась? — Ничего ты не понимаешь! — кричу, забираясь головой в горловину. Так, руки просунулись, голова на месте, в груди, правда, жмёт и ниже не опускается. Черт. Ткань скрутилась. Скачу, как ненормальная, пытаясь расправить ткань по спине, выгибаюсь дугой, ломаю ноготь. — Ай! — Что? Размерчик не твой? — ехидно заявляет подруга по ту сторону ширмы. — Слегка скрутилось, ща все будет, — уверенно выдаю я, а сама уже вспотела вся от этих акробатических фокусов. "Надо просто снять его и заново одеть!" — приходит мне гениальная мысль. Берусь за края скатавшегося на груди валика и, подпрыгивая на месте, тяну вверх. Мать. Твою. Оно ни в ту, ни в другую сторону не идёт. Глубоко выдыхаю и опускаю руки. Из зеркала на стене на меня смотрит взмыленное лохматое существо в одних розовых труселях и платьем, едва прикрывающим недо-грудь. О! А тут еще и рукава — фонарики! Жаль, в целом образ не оценить! — Гу-у-усь, — жалобно тяну я. — Что? Застряла? — ехидно замечает подруга. — Па-ма-ги-те, — тоненько пищу я. Шторка отъезжает и в импровизированную кабинку заходит Гуся. Осматривает меня с ног до головы и тяжко выдыхает. — Поворачивайся спиной, — я послушно разворачиваюсь в тесном пространстве. — Упрись ладонями в стену, — продолжает командовать подруга. Ее пальцы быстро проникают под ткань и вытягивают застрявшую подкладку, торчащую, почему-то аж у самых ушей. Но дальше дело снова не двигается. — Тут молния, ты ее не расстегнула! — ругается Гуся. Пищит ее телефон, но она не реагирует, пытаясь пробраться к собачке. — Я не увидела, — хриплю я, рассматривая серую штукатурку стены. — Так, она застряла, не двигайся. Подруга с ожесточением дёргает язычок молнии, отчего меня не хило кидает по кабинке. — Сейчас, почти, ещё немного, о, да, — молния, наконец, начала поддаваться. Но пройдя пятисантиметровый путь, опять застряла. — Ну же, — дергаюсь я в руках моего спасателя. — Давай сильнее! — Я стараюсь! Помогай мне, подвигайся немного, присядь, — она снова берется за край платья и пытается стянуть его с меня так, не расстегивая молнию до конца. Я снова кручусь в ее руках. Ткань, наконец, начинает скользить вверх. Я задираю руки, чтоб безболезненно выскользнуть из него, но цепляюсь серёжкой за внутренний подол. — А, а, — почти ору я. Резко вырываюсь из рук подруги и падаю на пол. Слышится дикий грохот и мне сложно поверить, что я тому причина. Я лежу, распластанная на полу, с задранными вверх руками, и ткань мешает мне увидеть насколько все плохо. Из кабинки я явно вывалилась, а под головой чувствую чей-то ботинок. Это что ж, все мои трусы с известным зайцем видят? Позорище-то какое. — Май, вставай, — шипит над головой Гуся. А я и рада бы, но как? Не видно же ни черта! Переворачиваюсь на живот, сгибаюсь в три погибели и, как гусеничка, ползу в сторону, как мне кажется, раздевалки. Но тут упираюсь в стену. Или нет. Судя по тому, как стена от меня отскакивает. — Простите, — на всякий случай говорю я и продолжаю ползти. — Да стой ты! — догоняет меня голос подруги. Она наклоняется и одним рывком стягивает с меня удушающую ткань. — А! — снова ору я. Потому что, во-первых, бедное мое ухо, а, во-вторых, прямо перед глазами чужие ноги. Поднимаюсь с колен, прижимая к голой груди горе-платье, и осматриваю помещение. Я явно стала звездой дня. По меньшей мере, человек шесть наблюдали мой позор. И как я кряхтела в примерочной, и как из нее выпала, и как ползла полуголая, сверкая задницей с кроликом. Насмешливые взгляды покупателей пополам с ошеломленными продавцов, не сводят с меня глаз. Провалиться бы под землю, но феи-крестной у меня нет, так что приходится гордо задрать голову и шагнуть обратно за ширму. Как только тяжёлая ткань скрывает меня от людей, по тесному подвальчику разносится дружный гогот. Мать. Твою.