– Зачем? Роб понизил голос, подстраиваясь под меня: – Мне показалось, ты странно отреагировал, увидев это имя. Кто он такой? Мое сердце билось неестественно быстро. – Я его знаю. Он один из тех профессоров, которые стреляли в нас в магазине в тот первый раз. Томи застрелила его. Настоящий Ал Полор не мог приехать сюда, потому что он мертв. День семидесятый (5) Нам отдали оружие и вернули машину. Самое главное, прежде чем мы уехали, Феликс нашел для меня телефон. Как только блокпост скрылся из виду, мы с Робом свернули на обочину и провели следующий час в полной тишине, уткнувшись каждый в свой телефон. – Они национализировали вай-фай, – воскликнул Роб. – Конец света нужен только для того, чтобы люди сделали то, что давно следовало сделать. Мой новенький телефон подключился к городскому вай-фаю, и я сразу забрался в свои сообщения в Фейсбуке. Милли Сантьяго: «Джон, боже мой! Не могу поверить, ты жив! У нас тут все более-менее. Я отправила несколько сообщений твоей семье, но пока не получила ответа. Дам тебе знать, если получу. Вряд ли стоит возвращаться в США. Оставайся в безопасности, так приятно знать, что ты все еще не здесь». Алиса Ридер: «Слава богу, есть еще живые люди! Мы продвигаемся на юг, достать еду почти невозможно, и погода намного холоднее, чем когда-либо прежде. Не знаю, когда снова будет Интернет, но я отправила сообщение в ФБ Наде из вашего списка друзей на всякий случай. Спасибо, что написали. Удачи!» Но ничего ни от Нади, ни от отца. Из-за отсутствия нового контента моя временная шкала в Фейсбуке все еще показывала историю трехмесячной давности. В Твиттере я хотел уже заняться просмотром ленты новостей, но заметил, что у меня есть сообщение. Я не смел надеяться. Долгое время просто смотрел на уведомление – маленькую буковку «i», сомневаясь, что справлюсь, если сообщение окажется не от Нади. Твиттер всегда был ее любимой социальной сетью. Я посмотрел на Роба. Увлеченный своим телефоном, он не обращал на меня внимания. Мое сердце бешено стучало. – Пан или пропал, – прошептал я и открыл сообщение. В нем говорилось: «Дети напуганы, но мы все живы! Интернет есть только местами. Добираться до моих родителей слишком опасно, поэтому пробираемся к Канаде. Твоя Н.». – Джон? – окликнул меня Роб, заметив мое выражение лица. И тогда я перестал бороться с желанием заплакать. Физически не мог бороться. У меня было ощущение, будто теряю сознание. Оно похоже на… не знаю на что. Не знаю, как описать его… Это было скорее даже не ощущение, а сейсмический сдвиг, словно мир сместился подо мной и меня больше не волновало ничего, кроме этого сообщения. Ничего. Ничто не имело значения, кроме того, что мои дети живы. Я смутно помню, как Роб спросил: «Что случилось?» А я только и мог произнести и повторять снова и снова: «Мои дети живы». На какое-то время все остальное перестало иметь значение, потому что мои дети живы. Я ответил сразу же, и все мое сообщение уложилось в два слова: «Я возвращаюсь». Мы молча выехали из города, постепенно объезжая один за другим брошенные автомобили, и наконец выбрались на пустынную лесную дорогу. Меня тошнило, и я старался сосредоточиться на дороге. Наверное, неправильно, что мы не взяли с собой Аррана, но он заслужил остаться в городе после всего пережитого. Но отвлечься от размышлений у меня не получалось, поскольку теперь меня интересовало, только как вернуться в Америку. Двадцать четыре часа назад возвращение казалось невозможным. Доступ в Интернет в очередной раз взорвал мои предыдущие теории о нашей ограниченности небольшим пространством. Ближайшие родственники и друзья Роба жили на окраине Лондона, поэтому раньше он и не ждал никаких сообщений. Сейчас он читал новости, и там было что читать. По всему миру, в пространствах между крупными городами и в пространствах, которые были по ветру от зон взрыва, люди выжили и обращались друг к другу, пытаясь организовать переезд в более безопасные районы. Конечно, Интернет был не везде. Не знаю, от чего зависело, где он был, а где нет. Но одно стало очевидно: мы – не последние выжившие. Мир снова стал больше, чем наш отель. – Он приехал в отель, разыскивая отца, – покусывая губы, произнес я, глядя на дорогу и не зная, что сказать о Натане. – Арран? – Нат. – Ого! – Его отец бросил семью после… Натан однажды рассказал одну историю о своих родителях. Они потеряли все деньги. Отец приехал в наш отель, и у него случилась галлюцинация. Вскоре после он исчез. А перед отъездом сказал Натану, что обрел Бога. Когда Натан ушел из дому, он приехал работать в этот отель. Специально приехал сюда. Не потому, что надеялся найти отца, а потому, что… ну, возможно, что-нибудь найдет. Я отвел взгляд от дороги, и Роб уставился на меня: – Он правда тебе это рассказал? – Да, мы вместе занимались налаживанием жизни в отеле. Как рабочая сила, конечно. Да и получалось не очень. – Я проверил газ, все было нормально. – История про его отца навела меня на мысль, что мы все не просто так оказались в этом отеле. – То есть? – Ну… мы все пережили конец света, находясь в определенном месте в определенное время. Ты никогда не задумывался почему? Роб вычищал грязь из-под ногтей. – По-моему, тут нет никакого почему. – А по-моему, есть. Хочется верить, что за этим стояло нечто большее, чем просто удача. – Но ведь та девочка на крыше не выжила? – Не выжила. – Мысль ускользнула от меня окончательно. – Да, ты прав. Она не выжила. Мне вдруг стало грустно, что Дилан, Натан и я никогда не закончим нашу затею с баками. Из того, что мы запланировали, сделано меньше половины, и вот теперь нас ждет переезд, да и весь проект, оказывается, был бессмысленным с самого начала. Мы с Юкой никогда не устроим генеральную уборку в вестибюле, чтобы там снова стало чисто и красиво. Интересно, перебравшись в город, останемся ли мы жить по соседству и смогу ли я осесть в нем на достаточно долгий срок, зная, что мои дети находятся в другом месте, не там. Я ожидал ощущения полного счастья, а чувствовал другое… До сих пор, пожалуй, я не задумывался всерьез о возвращении в Штаты. Без самолетов я и понятия не имею, как туда добраться. Можно, конечно, пытаться пробраться на запад через всю Европу, через неизвестные разрушения, смертоносную радиацию, и, вероятно, умереть, так и не увидев побережье Португалии. Ну, а если и доберусь, несмотря ни на что, что потом? Но они живы. Сам этот факт уже был чудом. – Джон? – Извини. – Машина ползла еле-еле, и я снова сосредоточился на дороге. – Прости, я так… Извиняюсь. Роб положил мне на плечо руку: – Мы можем остановиться на секунду? – Зачем? – Ну, только на секунду. Тебе нужно остановиться. Съехав на обочину, не слишком близко к деревьям, я остановил машину, проверив, что все двери заперты. Ружье лежало у меня на коленях, и я повернулся к нему: – Что там? Зачем мы остановились? – Ты вел машину… как бы это сказать… плохо. Я снял очки и заморгал, будто таким образом мог избавиться от постоянной головной и зубной боли. – Мои дети живы. Все мысли заняты только ими. – Хочешь уехать? – Разве я могу не попытаться? – Попробуешь улететь в Штаты? В голове стучало, и я потер глаза, не в силах сказать, была ли это обычная головная боль или болела челюсть. – Увидев этот город, я испытал огромное счастье. Люди живы и здоровы, нормальная жизнь… ну, или вроде нормальной… а теперь мне даже нельзя остаться. – Тебе не обязательно уезжать прямо сейчас. Я посмотрел на него: – Они живы. Он глубоко вздохнул: – Ладно, но, прежде чем ты все это переосмыслишь, давай подумаем о сегодня. Потом можешь сколько угодно думать и беспокоиться о завтрашнем дне. – Все понял. – Взявшись за руль, я хотел завести машину, но остановился. – Слушай, сперва мне нужно рассказать тебе кое-что о Дилане. Все это ужасно давит на меня, и, честно говоря, я уже не соображаю, схожу ли с ума или у меня паранойя либо просто проклятая зубная боль… – У тебя болят зубы? – Это все из-за Дилана, – вздохнул я, пытаясь перестать трогать челюсть. – О чем ты хотел рассказать? – Помнишь ту девочку, что мы вытащили из бака? – Ну, я специально никого не расспрашивал. Честно говоря, не хотел об этом знать. Но знаю.