Я все утро искал того, кто скажет мне, что делать дальше, и когда наконец нашел, сразу же ощетинился и захотел сделать все наоборот. Как подросток. – Могу, – ответил я. – Мы уезжаем! – Женщина произнесла последнее слово буквально по слогам, словно говорила с умственно отсталым, не понимавшим по-другому. Она растягивала последнее слово до тех пор, пока в нем не стало больше четырех слогов. Я пристально посмотрел на них: – Уезжайте. Все трое глядели на меня как на сумасшедшего. Может, я и был таким. Машина уехала без меня, и я не жалел об этом, в глубине души зная, что на самом деле никаких самолетов нет. И еще, что не могу уехать без своего ноутбука, своей одежды, своих… вещей. Я не понимал, как буду жить без моих вещей. Нельзя плыть по течению ни с чем. А вдруг меня остановят и попросят предъявить удостоверение личности? А если понадобится паспорт? Я все еще держал в руках бесплатное печенье. Инстинктивно я сунул руку в карман, чтобы достать телефон, но его там не оказалось. Открыв упаковку, я съел одно печенье и медленно побрел обратно ко входу в отель. Волна отчаяния, незаметно подкравшись, угрожала накрыть меня с головой. Мне не хотелось расставаться со своим ноутбуком, хотя Интернет не работал. Разбив телефон, я отрезал себя от мира. Прислонившись к стене парковки, я разломил второе печенье пополам и съел его. Я не помню его на вкус. Не было никакого вкуса. У отеля все стихло. Все уже уехали. Мне казалось нереальным, невозможным представить, что буквально повсюду на планете в этот самый момент умирали миллионы людей. Ядерные бомбы падали на города, здания, статуи и мосты, многие из которых простояли века. Мы видели их каждый день и думали, что они навсегда, а теперь они превращались в пыль. От людей даже костей не останется, думал я. А может, не останется даже тех, кто стал бы искать эти кости. История закончилась, а я был Бог знает где, окруженный незнакомцами, и ел бесплатное печенье, не имея ни малейшего представления, остаться мне или уехать. Оглядываясь назад, я понимаю, что меня удержал в отеле именно страх. Мысль о том, что иначе придется ехать в хаос, взрывы, крики и витающий в воздухе человеческий пепел, смешанный с радиационным ядом… именно такие образы удержали меня здесь. Был ли я безумцем, потому что остался? Или я просто ждал своего смертного часа? В моих мыслях возник такой знакомый образ Нади. Если они выжили, она бы быстро собрала вещи, посадила детей в машину и, вероятно, постаралась добраться до побережья, направляясь к своим родителям в Портленд. Оттуда они уехали бы через границу в Канаду. Я бы тоже так поступил. Мне не попадались сообщения о ядерных ударах по Канаде, и чем дальше на север они продвигались, тем меньше становилась бы вероятность их радиационного облучения. Даже если у них все получится, я, наверное, никогда больше не получу от них весточку. Если на побережье до сих пор существуют дороги и Надя каким-то образом добралась до Портленда, они бы не остались. Если Канада принимает беженцев, то американские беженцы – кто бы сомневался! – направятся на север. Коммуникация будет только местами, и Интернет, возможно, отключится по всей Северной Америке. Если дело обстояло так, то они для меня исчезли. Еще раз перебрав одно за другим свои размышления, я вдруг осознал, что миллионы людей с калифорнийского побережья будут пробираться на север. И только небольшое число людей – на юг, направляясь в Южную Америку. На север двигаться проще. Если дело обстояло так, то побережье очень скоро превратится в зону бедствия. Возможно, людям придется бросать свои машины. И они начнут угонять чужие и грабить. Когда у них закончатся горючее и еда, они будут драться друг с другом за ресурсы и воду, пробираясь к границе бандами. Наступит анархия. Но Надя умная. Она отлично справляется с кризисами. Возможно, она даже не поедет вдоль побережья, а направится в глубь страны. Пусть маршрут станет чуть длиннее, зато безопаснее. Но что, если такая мысль придет и многим другим? Именно поэтому через несколько дней я приду в конце концов к тому, чтобы запретить себе думать о Наде и детях, иначе я просто впал бы в безумие. Нельзя позволить им полностью захватить мой ум. Сейчас их здесь нет. А мне надо подумать о том, как поддержать свою жизнь. Я мог бы спасать их или становиться свидетелем их смерти в тысяче гипотетических сцен, что не приближало меня ни к правде, ни к ним. Не знаю, сколько я там простоял. Я почувствовал боль в груди. Резкую, острую боль, которая встревожила меня, потому что могла оказаться признаком сердечного приступа. К отелю подъехал автомобиль. Он не поехал на парковку, как заметил я, а остановился прямо у главного входа. Помню, еще подумал, что кто-то, наверное, забыл нечто важное. В тот день люди уезжали, но я не видел ни одной машины, которая приехала бы. В тот момент я посмотрел направо и снова увидел чернокожего мужчину и рыжеволосую женщину. Они что-то несли вдвоем, но были слишком далеко, чтобы можно было рассмотреть что именно. Затем они исчезли из виду за деревьями. Прищурившись, я смотрел им вслед, а когда оглянулся на единственную машину, прибывшую «против течения», в ней никого уже не было. Остаток дня я провел в одиночестве, в основном тщетно пытаясь подключить ноутбук к Интернету. Время от времени я выходил из номера, чтобы посмотреть, что происходит вокруг, и каждый раз находил отель еще более пустым, чем раньше. Затем я возвращался к себе и снова пытался подключиться к Интернету. Я не лег спать, даже когда почти стемнело, – смотрел из окна на горизонт и ждал. Именно тогда мы с Диланом встретились впервые: он ходил от номера к номеру, стучал в двери и просил всех собраться внизу. Таким был День первый. День шестьдесят восьмой (3) Подождав, пока все сядут за столы, я направился к внутреннему входу в блок служебных жилых комнат, которые находились на первом этаже справа от лестницы. Миновав длинный коридор, я свернул налево, двигаясь быстро и тихо. В комнате Дилана мне довелось побывать всего пару раз, и даже тогда я лишь стоял в дверях, позволяя ему нагружать меня инструментами, перед тем как мы поднялись на крышу. Его комната была меньше моей. И такими были все служебные жилые комнаты, а в некоторых еще стояли и двухъярусные кровати. Но большинство сотрудников остались жить там, где жили. Они легко могли бы переехать в более просторные номера отеля, но, похоже, привычная обстановка победила. Добравшись до комнаты Дилана, я на всякий случай постучал, а затем вошел и прикрыл за собой дверь. Оказавшись внутри, я сразу понял, что чемоданов здесь нет. Иначе я бы заметил их с порога. Во мне шевельнулось чувство вины. Само мое присутствие здесь было предательством, признанием моего недоверия ему, недоверия всем им. Чемоданов не было, но я решил обыскать комнату в любом случае, раз уж пришел. Если ничего не найду, никто и не узнает. В коридоре было тихо. Из окна открывался великолепный вид на сад, теперь почти полностью скрытый живой изгородью из декоративных кустов с коричневатыми листьями, за которыми плотно росли деревья. Где-то в закоулках памяти еще жили смутные воспоминания, как вся эта некогда зеленая растительность выглядела на солнце. Большая односпальная кровать безукоризненно заправлена. На тумбочке – фотография пожилой негритянки и молодой женщины лет двадцати пяти, довольно похожей на Дилана. Нетрудно догадаться, что это его дочь. У нее короткие косы и такая же улыбка. И еще одной женщины – скорее всего, жены. Вещей совсем мало. В шкафу я обнаружил три чистые белые рубашки, несколько пар черных брюк, куртку цвета хаки и запасную пару кроссовок. На верхней полке, в углу, лежали несколько пачек табака, а внизу, рядом с обувью, коробка с инструментами. Обыскивая комнату своего пропавшего друга, я чувствовал себя куском дерьма из-за того, что усомнился в нем. С помощью дубликатов ключей я открыл и закрыл все ящики небольшого комода справа, но в них не было ничего особенного – носки, нижнее белье, пара перчаток и черная шапочка. Я аккуратно перебрал все вещи, на случай, если что-то было спрятано, но ничего другого не нашел. Он ничего не прятал. В коридоре раздались приближающиеся шаги. Спрятаться было буквально негде. Наверное, кто-то из сотрудников шел в свою комнату. Ни у кого больше не было причин находиться в этой части отеля. За долю секунды мне пришла мысль залезть в стенной шкаф, но вместо этого я присел на корточки и заглянул под кровать, пытаясь определить, можно ли поместиться в этом пространстве. И тут я увидел темный чемодан… Кто-то вставил ключ в замок и вдруг обнаружил, что дверь уже открыта. Я повернулся как раз в тот момент, когда вошла Таня. – Твою мать! – вздрогнув, выругалась она по-французски и уронила ключ. – Джон! Что ты здесь делаешь? Она наклонилась за ключом, и я заметил, что он один, а не целая связка, как у меня. При этом от моего взгляда не укрылись и несколько выцветших серых отметин на ковре, похожих на следы колесиков тяжелого большого чемодана. – Что ты здесь делаешь? – задал я тот же вопрос в свою очередь. – А кто с Томи? – Я… – Она покраснела. – Я кое-что потеряла, но тебя это не касается. В любом случае, Дилан разрешил мне приходить сюда. А вот что ты здесь делаешь? – Вообще-то, я тоже кое-что потерял. И, похоже, только что нашел. – Присев на корточки, я ухватил за ручку чемодан и вытащил его на ковер. Без сомнения, это был один из чемоданов Люффманов. – Это не твое! – Его украли из моей комнаты. Она сложила руки на груди, когда я расстегнул молнию: – Что-то не верится. – Гм… – Я откинул крышку и обнаружил, что внутри полно разобранных винтовок. – Это… не совсем то. – Зачем ему что-то красть у тебя? – Он что-то знает о той девочке из бака, он и София… и Бог знает кто еще. – Я отодвинул несколько деталей в сторону, будто под ними могло лежать прежнее содержимое чемодана, но, разумеется, там ничего не было. – Наверное, он все выбросил, оставив только сам чемодан. – Или это просто его чемодан. – Ты ничего не понимаешь! – выпалил я. – Томи слышала их разговор с Софией. Что-то происходит, и я даже представить себе не мог, что из моей комнаты могут пропасть чемоданы. Застегнув чемодан, я потащил его за собой. Раньше на нем были багажные бирки Люффманов, но он, вероятно, снял их. Сомнения рассеялись. Это один из тех чемоданов. – Смотри, он совсем недавно снял бирки, – настаивал я на своем. – Джон, я видела этот чемодан каждый раз, когда бывала в этой комнате. Это чемодан Дилана. – Да нет же! Ну, не может быть! – Более того, ты используешь свою подругу, чтобы шпионить за людьми, за твоими друзьями, поскольку убийца той девочки, по-твоему, должен находиться в отеле? – Понимаю, звучит не очень, – вздохнул я. – Тебе, пожалуй, лучше уйти. Я задвинул чемодан обратно под кровать, получив доказательство, за которым пришел сюда. Не нужно оставаться и спорить с ней, когда второй чемодан и содержимое первого все еще находились в отеле. Хотя он мог отнести вещи в лес и там сжечь. Таня вскинула брови: – Ну так?