– Приятель, где Томи, а где ядерная война? Подумай. Я понимаю, политика – дерьмо, но я ни у кого не видел лозунга «Ядерная война во вторник». Его тон разозлил меня. – Но все остальные предвидели такой исход! – Ничего они не предвидели. – Ладно, пусть не предвидели, – уступил я. – Тебе, наверное, стоит извиниться, если хочешь когда-нибудь опять потрахаться. – Я уже извинился. По-моему, одного извинения здесь недостаточно. – Я непроизвольно бросил взгляд в угол и тут же отвел глаза. – У Тани есть теория, что мы все скорбим, подавляем чувства, как во время горя. – Очень может быть, если учесть, что большая часть мира мертва. – Она имеет в виду общество. Нам всем не хватает прежнего образа жизни. – Нат считает, мне следует поговорить с ней о своих проблемах и все такое. Но она же врач, не психотерапевт. По-моему, это будет неправильно. У нее и так дел хватает. – Нам всем не помешал бы психотерапевт. Он кивнул и добавил: – Приятель, я приму душ, если ты не против. Догоню тебя позже. – Конечно. Я встал, чтобы уйти, и в нерешительности помедлил. – Откуда ты знаешь, что не попытаешься снова? – задал я вопрос, сомневаясь, не зашел ли я за черту. Он нахмурился, взял несколько аккордов, и струна оборвалась. – Вот дерьмо! Пока он чинил гитару, я молчал, не зная, что еще сказать, но в конце концов он ответил: – Технически я, наверное, какое-то время был мертв. Как я уже сказал, все походило на сон. Я ничего не чувствовал, ничего не видел. – Вот как? – То-то и оно. Ничего не видел. Я был мертвым около минуты, и ничего не было. Просто чернота. Я не чувствовал времени, будто это был не я, а просто сидел в темноте. Пустота. И вокруг ничего не было. – По его лицу промелькнуло выражение полнейшего опустошения, но он взял себя в руки, играя со струной. – Я сильно перепугался. И больше не буду пытаться. Лучше бы я не спрашивал. Я ожидал ответа, основанного на надежде. – Я почему-то решил, что пора наконец разобраться с этим ублюдком в углу. – И Арран кивнул в сторону ближайшего к окну угла, где у стены стоял футляр от гитары. – Мне всегда казалось, он ждет моей смерти, просто ждет… вот я и подумал, пусть скажет мне, что, блин, происходит… Впервые он говорил о жутком мальчике как о реальном существе. Я не знал, что сказать. Арран рассмеялся каким-то своим мыслям и продолжил: – Так нет же! Его там не было. – Может, ты собирался переместиться в другое место, – предположил я. – Вряд ли я куда-нибудь собирался. – Он встал и поискал большое полотенце. – Знаешь, с тех пор как я в отеле, я дважды пытался покончить с собой. Первый раз – в ночь перед концом света, и я проснулся, будто только закрыл глаза, чтобы заснуть. – Он раздраженно покачал головой, набрасывая полотенце на плечи: – Приятель, может, я уже мертвый? Может, это и есть то другое место, и поэтому мне не умереть. Примерно полчаса назад, как раз перед тем, как я перестал писать и собирался лечь спать, в дверь постучали. – Кто там? – крикнул я, замерев на стуле. – Юка. Я никогда не видел и не слышал ее так поздно. Я встал, открыл дверь и первым делом заметил, что ее волосы распущены. Они были длиннее, чем могли показаться в убранном виде, и она вдруг стала выглядеть намного моложе. И выглядела она прекрасно. – В тот день еще кое-что произошло, – произнесла она. – Я не сказала вам тогда. – Хотите войти? – спросил я, гадая, знает ли Хару, где она. Она покачала головой, оставаясь в шаге-двух от моей двери. Я ждал, когда она заговорит. Сделав глубокий вдох, она произнесла, опустив глаза: – Я потеряла Рёко. – В смысле? – Ненадолго, минут на двадцать. Мы находились внизу, ждали указаний. Вокруг было много людей. Рёко вдруг начала плакать. Я одернула ее, велев сесть на пол и замолчать. Когда я снова посмотрела вниз, ее уже не было. Я чувствовал, еще чуть-чуть – и Юка расплачется. – Почему вы не рассказали об этом раньше? – спросил я. – Мне было стыдно. Вы когда-нибудь теряли своих детей? Я терял, и всякий раз воспоминание об этом случае заставляло меня морщиться и физически вздрагивать. Когда Марион было четыре года, я потерял ее в супермаркете. Сотрудникам магазина пришлось сделать объявление через локальную трансляцию, чтобы я забрал ее. К счастью, ее нашел охранник, а не кто-то другой. Помню, как я бегал между рядами полок, борясь с приступами рвоты, представляя тысячи различных кошмарных сценариев, от ужаса которых холодели и руки и сердце. Я кивнул. – Тогда вы знаете, каково это. – Она вздохнула. – Страшнее, чем бомбы. Я искала ее везде. Через некоторое время я снова пошла в наш номер и увидела ее в коридоре. Она пыталась открыть дверь. Перепуганная, она плакала, но в остальном была в порядке. – Вы знаете, что с ней случилось? – С ней ничего не случилось. Потерялась, когда убежала после моего резкого замечания. – Что же ее напугало? – Ей семь лет. И она потерялась. В тот день все потерялись. – Она посмотрела в сторону лестницы. – Мне пора идти. Увидев ее лицо в профиль, с волосами, падающими на плечи, я кое-что вспомнил. – Я видел вас, – сказал я. – В смысле? – В тот день я столкнулся с вами. Моя память вернулась в полном цвете. Я бежал к лестнице, направляясь в свой номер, и столкнулся с женщиной, которая кричала, но не на меня. Я налетел на нее, чуть не сбив с ног, и теперь понял, что это была Юка, с волосами, выбившимися из заколок, падающими на лицо и плечи, и она едва обратила на меня внимание. Наверное, звала Рёко. – Вы выходили на лестницу и звали Рёко. Я столкнулся с вами. Она прищурилась: – Кажется… я помню вас. Мне вспомнилась Марион, как я нашел ее, стоявшую рядом с охранником. Но она не выглядела испуганной. Похоже, даже не поняла, что потерялась. А вот я плакал, держал ее на руках и плакал прямо в супермаркете, а она в недоумении смотрела на меня. – Я называл ее Бипс, – произнес я, прислоняясь к дверному косяку. – Дочку мою, Марион… я назвал ее Бип-боп, но чаще просто Бипс. Затем я плакал, а Юка утешала меня. День шестьдесят четвертый/День шестьдесят пятый Мне не спалось, и еще до рассвета я спустился в бар, чувствуя себя опустошенным и в то же время неспособным двинуть ни рукой, ни ногой, настолько было тяжело. Во мне больше не осталось эмоций. Юка, такая маленькая, держала меня в объятиях, казалось, несколько часов. И, по-моему, только она и не давала мне упасть. Наверное, она тоже плакала, а может, мое воображение дорисовало ее слезы, чтобы поддержать меня. Потом я извинился, и она ушла. Спустившись в вестибюль, я увидел, что не только на меня напала бессонница.