Завтра нас ждал тяжелый день, поэтому спать мы отправились рано. У Лесси первой парой стояла боевка, а я должна была встретиться с родителями и ректором. Предстояла увлекательная беседа с преподавателем, курирующим нашу двадцатку на боевке, и Эйбом. Формально я могла отказаться, а неформально должна была в очередной раз продемонстрировать стойкость семьи Лаушаров и доказать, что способна справиться со всем и не потерять при этом лицо. Иногда я ненавидела свою семью и семейные обязанности. В такие минуты я завидовала простым горожанам типа Лесси, но потом вспоминала одну комнату на пятерых, минимальные удобства и приходила к выводу: лучше два часа просидеть, сжав зубы и делая вид, будто все замечательно, чем всю жизнь прожить в нищете. Ну, или относительной нищете. Не столь важно. С утра я собиралась намного тщательнее, чем обычно, и встала раньше, так как немного нервничала. Я даже перед вечеринкой в честь окончания школы крутилась перед зеркалом меньше. – Кат, ты словно на свидание с парнем своей мечты собралась! – заметила Лесси, которая давно была готова. Она только заплела волосы в тугую косу, чтобы не мешали во время тренировки, и надела спортивную форму: мягкие штаны, удобную обувь и кофту с длинным рукавом. Все невыразительно-серого цвета. Интересно, как она отреагирует на поход по магазинам? Сдается мне, крайне негативно. Ну да ладно, я терпеливая и умею ждать. – Ты ничего не понимаешь, – ответила я. – На свидании можно проявить небрежность. Влюбленный в тебя принц уже дорисовал твой образ в воображении, и испортить его сложно. А вот враги заметят любой недочет во внешнем облике. Ну, и мама, конечно, тоже. Кстати, о маме… Мне стало невыносимо стыдно перед Лесси, и я достала из своей сумки футляр с кулоном. – Она еще вчера просила тебе передать, но я совсем забыла. Прости. Встреча с Кристианом выбила меня из колеи. – Что это? – недоверчиво спросила Лесси, не торопясь принимать подарок. – Ты понравилась моей маме, – пояснила я. – А так как эмоции выражать ее не учили, она обозначила симпатию единственным доступным ей способом. – Я открыла футляр и показала Лесси сверкающий кулон. – Мама сказала, он подойдет к твоим глазам. – Он такой красивый… – прошептала подруга. – Невероятно красивый, но… – Лесс, не заводи песню про «не могу принять», потому что, думаю, это не последняя твоя встреча с моей мамой. Ей будет приятно видеть кулон на тебе. Просто пойми: все выражают хорошее отношение так, как могут. – Хорошо… – Лесси аккуратно взяла коробочку и тут же отложила ее на полку со словами: – Но я буду носить его исключительно при встрече с ней. Это баснословно дорогая вещь, я не могу позволить ее себе даже в мечтах. – Как скажешь! Я не стала спорить. Отчасти я понимала подругу. Мне бы тоже не понравилось быть зависимой. И, наверное, не очень приятно обладать вещами, которые ты себе объективно позволить не можешь. Надо подумать и как-то решить этот вопрос. С одной стороны, мне бы не хотелось, чтобы Лесси в чем-то нуждалась, с другой – чувствовала себя обязанной. А как объяснить ей, что деньги в моей семье не имеют значения, что их слишком много, чтобы заморачиваться, куплено одно платье или два?.. Я пока не придумала. Ну, сейчас мне предстояло решить другие проблемы. Я придирчиво изучила свое отражение в зеркале. Сейчас там отражалась настоящая аристократка. Не скажешь, что светлая, но точно родовитая: холодный блеск темных волос, синие глаза, подчеркнутые дымкой теней, длинные ресницы, чернильное платье с высоким воротом и отделкой серебром, тонкое кольцо с внушительным камнем на среднем пальце и изящная сумочка-клатч. Да, на студентку я не особо походила. Впрочем, и встреча предстояла серьезная. А за объемной сумкой с учебниками я могу зайти позже. С Лесси мы расстались уже возле порталов. Она отправилась на полигон, а я – к учебному корпусу, на третьем этаже которого располагалась приемная ректора. Меня там уже ждали. Атмосфера царила напряженная. С Эйбом были его родители. Темные, родовой герб младше, чем наш или Нордвингов, дальняя ветвь. Судя по одежде и манере держаться, очень дальняя. Вроде бы аристократия, но такая, которая живет иной раз хуже, чем зажиточный средний класс. Эйб нервничал и старался на меня не смотреть, а вот его мама взирала с надеждой, изучала меня, словно пыталась понять, дрогну я или нет. Зря. Сегодня парню не светило ничего. Как и преподавателю, который это затеял. – Милая! Мама поднялась мне навстречу и указала место рядом с собой. Папа просто сдержанно кивнул, а Эйб опалил мрачным взглядом, в котором скользнула… нет, не вина. Сожаление. Думаю, ему уже доходчиво объяснили, насколько недальновидно он поступил. Мистер Трикс сидел с презрительной физиономией. Он то ли не понимал серьезности ситуации, то ли очень хорошо держался. Заметно нервничал тут только ректор. Еще бы! Столько людей в кабинете, и у каждого свое видение ситуации. Он нервно поприветствовал присутствующих и попросил стороны высказаться. За нас говорил поверенный, родители не считали нужным лично озвучивать свои соображения и требования. Мистер Трикс все же оказался недальновиден и глуп. Это удивляло. Как он умудрился хоть сколько-то проработать в ВШХ? Неужели это первый конфликт со старшими ветвями? Сначала он еще старался донести свое право строить тренировку по той схеме, которая ему видится правильной. Доказывал, что боевые занятия и спарринги невозможны без травм, и делал это с таким непередаваемым апломбом, что даже у моей мамы, которая всегда хранила завидную невозмутимость, глаза полезли на лоб. Ей пытались втолковать, что избиение ее дочери до попадания в лазарет – нечто обыденное и нормальное. Просто часть учебного процесса. – То есть, – тихо поинтересовался наш поверенный, обращаясь, правда, не к мистеру Триксу, а к ректору, – мэтр Риванш, вы пытаетесь до нас донести, что подобные инциденты – это норма в вашем учебном заведении? Что они являются частью образовательной программы? Мы поняли правильно? Или все же мистер Трикс выдает желаемое за действительное и в его полномочия не входит право намеренно устраивать студентам бои, после которых им требуется медицинская помощь? Напомню, что он сам формировал пары. То есть понимал, что ставит вместе девушку-первокурсницу и парня-четверокурсника. Он контролировал ход боя, но не счел нужным вмешаться. Более того, пытался запретить вмешательство Кристиана Нордвинга. Такова официальная позиция ВШХ? Ректор заметно занервничал. Он промокнул испарину накрахмаленным платком и подмахнул документ об увольнении мистера Трикса с такой скоростью, что опальный преподаватель даже удивиться не успел, а уже остался без работы. – Я приложу все усилия, чтобы вы со своим альтернативным видением учебного процесса никогда не смогли вернуться к преподавательской деятельности, – произнес мой отец ему в спину. Трикс дрогнул – видимо, понял, что это не шутки, – но не стал умолять и унижаться. – Мне жаль, что спаррингу помешали, – бросил он и вышел, прикрыв за собой дверь. – Да как он… – возмущенно начала мама, но я накрыла ее ладонь своей и очень тихо произнесла: – Он ненавидит Констера. Сильно. Давай не будем развивать тему, я еще не завтракала. Хочу освободиться побыстрее. Вот с Эйбом все вышло сложнее. Его мать понимала, что бесполезно спорить, пытаться доказать правоту своего сына или оправдать его действия, поэтому она просто умоляла, рассказывая, как нужна ее сыну учеба ВШХ. Я молчала, не реагируя на ее слезы, так как слишком хорошо помнила яростный азарт в глазах парня. Невольной жертвой он точно не был и получал удовольствие от процесса. О нет, Эйба не заставили, он сам хотел меня проучить. А такое не прощается. Когда я вышла из кабинета ректора, меня потряхивало. – Милая, если хочешь, можем провести этот день вместе? – предложила мама. – К учебе вернешься завтра. – Нет. – Я отрицательно помотала головой. – Все хорошо. У меня все хорошо, я могу начать сегодня. Только нужно попить кофе, как раз осталось время. – Я знала, ты у меня сильная девочка и большая умница. Ты сделала все как надо. – Знаю, мама, – кивнула я. – Некоторые вещи прощать нельзя. И я не намерена это делать. – Все правильно. Она чмокнула меня в щеку, взяла под руку отца и гордо удалилась. А я старалась не смотреть на мрачного Эйба и его рыдающую взахлеб мать. Видимо, ВШХ слишком много для них значила. Это я могла понять. Не могла понять, зачем Эйб вообще так рисковал. – Он не мог пойти против воли преподавателя, его бы отчислили! – прорыдала мне в спину женщина. – Ну, он и не пошел. – Я обернулась на голос и парировала: – Итог тот же. Только, веди он себя чуть сдержаннее, была бы чиста его совесть. А у меня не были бы сломаны ребра. – Ты сломал бедной девочке ребра? – в ужасе обернулась к Эйбу мать. А я хмыкнула и отправилась на поиски кофе, поймав себя на мысли, что прошла уже почти неделя обучения, а я еще ни разу не была в столовой. Хотя это неудивительно – три дня из шести учебных я провалялась в лазарете. До конца первой пары оставалось еще двадцать минут, потом пятнадцать минут перемены. Этого времени должно хватить, чтобы неторопливо выпить кофе и успокоиться. Как бы я ни храбрилась, все равно чувствовала себя не лучшим образом после неприятной сцены в кабинете ректора. По сути, за три минуты я испортила жизнь двум людям. И даже понимание, что я поступила правильно, не меняло ситуации. Почему-то все равно не отпускало чувство вины, которого и быть-то по идее не должно. Я заказала кофе и села с чашкой у окна. К кофе взяла ароматные и нежные мягкие вафли, политые сиропом. Сейчас народа оказалось немного, к тому же я выбрала верхний ярус. Вход сюда был платным, немного отличалось меню. Место не для всех, зато именно тут я могла посидеть в тишине и уединении. – И как? Кофе нормально заходит? – услышала язвительный голос. Повернулась и увидела Кристиана. Он нависал надо мной и смотрел со злостью. – Чего ты от меня хочешь? – устало спросила я, отставив чашку. Насладиться тишиной не удалось. – Ты прекрасно знаешь. – Все решено. – Катриона, отстань от Эйба! – Кристиан, хочу напомнить, что это не я избила его во время спарринга. Не я сломала ему ребра и отправила в лазарет на три дня. – Он – идиот. – Именно. – Но ему осталось доучиться полтора года. Его семья потратила последние деньги, чтобы выучить его тут. – Так что же он оказался таким идиотом, чтобы одной глупостью перечеркнуть все годы обучения и все затраты? – Он был влюблен в мою сестру, – сглотнув, признался Кристиан. – Я понимаю, эта история болезненна для всех. Но скажи, я-то в чем виновата? – Ни демона ты не понимаешь! – выплюнул он. – Интересно, если бы на его месте оказалась твоя подружка, как бы ты поступила? – Я смутно представляю ситуацию, в которой Лесси опустится до такого. Если хочешь представлять, то представь на моем месте близкого тебе человека. Ты бы отступился? – На твоем месте была моя сестра. – Ее тоже отпинали? – язвительно осведомилась я, понимая, что ступаю на очень хрупкий лед. Разговор может уйти совсем не туда, куда его следовало увести. Мама будет недовольна. – Нет, Селест просто умерла! – выплюнул он и, развернувшись, ушел. А я приложила все усилия, чтобы не разрыдаться. Сейчас я сама готова была придушить собственного брата. Почему в неприятности попал он, а обвиняют меня? Где логика? Из-за чего чужая боль превращается в мою? Кофе и вафля уже остыли и стали не такими вкусными, Кристиан окончательно испортил настроение, поэтому удовольствия от трапезы я не получила. С Лесси мы встретились только на паре. Подруга светилась и всем видом показывала, как жаждет поделиться со мной новостями, но я зашла за секунду до звонка. А леди Риана строга к болтунам. Ее предмет был одним из основных в этом семестре. Она должна была рассказать нам о специфике темных и светлых сил, а также о том, откуда появился хаос. Сегодня мы продолжили вводную тему, которую я пропустила. Леди говорила о различиях светлой и темной магии. – Итак, каково основное различие? – спросила она у аудитории.