– Ты тоже знал? – Папа смотрит на меня, и в глазах его читается смесь злости и боли. – Ему ты сказала, а мне нет? Вот что случается, когда у тебя два папы. Рано или поздно ты обидишь одного из них и будешь чувствовать себя отвратно. – Давай выйдем, – строго говорит мама. – Быстро. Папа сердито косится на Криса и вслед за мамой идет на задний двор. И хотя двери там из толстого стекла, я все равно слышу, как она на него кричит. – Ладно, Деванте, – говорит дядя Карлос. – Пойдем, я покажу тебе подвал и стиральную машинку. Деванте окидывает Криса взглядом. – Парень, значит? – усмехается он и поворачивается ко мне. – Можно было догадаться, что у тебя бойфренд белый. – А потом уходит за дядей Карлосом. И как, блин, это понимать? – Прости, – говорю я Крису. – Мой папа ужасно себя повел. – Могло быть и хуже. Хорошо хоть не убил. И то правда. Я жестом приглашаю его сесть за стол, а сама занимаюсь напитками. – А что это за парень с твоим дядей? – спрашивает Крис. Содовой у тети Пэм не водится. Только сок и вода – обычная и газированная. Впрочем, я уверена, что у бабули в комнате есть заначка «Спрайта» или «Колы». – Деванте, – отвечаю я и беру две маленькие пачки яблочного сока. – Он впутался в неприятности с Королями, поэтому папа привез его пожить с дядей Карлосом. – А чего это он так на меня пялился? – Смирись уже, Мэверик. Да, он белый! – доносится с заднего двора мамин голос. – Белый, белый, белый! Крис краснеет. И краснеет, и краснеет, и краснеет. Я протягиваю ему пачку сока. – Именно поэтому Деванте так на тебя смотрел. Ты белый. – Окей? – произносит он вопросительно. – Это что, тоже какой-то прикол чернокожих, который мне не понять? – Если честно, малыш, услышь я такие слова от кого-нибудь другого – я бы жутко выбесилась. – Какие слова? «Прикол чернокожих»? – Ага. – А разве это не оно? – Не совсем, ведь не только чернокожие так говорят. Аргументы могут звучать по-разному, но суть всегда одна. Возьмем хоть твоих родителей. Разве они не были против, что мы встречаемся? – Ну не сказать, чтобы против, но мы это обсудили. – Значит, «прикол» не только чернокожих, верно? – Справедливо. После, сидя за столом, я слушаю подробный пересказ Криса о том, что происходило сегодня в школе. Бастовать никто не решился, поскольку возле школы патрулировала полиция, готовая чуть что применить силу. – Хейли с Майей про тебя спрашивали, – говорит Крис. – Я сказал, что ты заболела. – Могли бы написать и спросить сами. – Думаю, им стыдно за вчерашнее. Особенно Хейли. Ох уж этот белый стыд. – Он подмигивает мне. Я смеюсь. Мой белый парень говорит о белом стыде. Мама орет: – И мне очень понравилось, как ты настоял на том, чтобы вывезти из Садового Перевала чужого ребенка, а собственных вывозить не хочешь – пускай горят в этом аду! – Хочешь, чтобы они жили в пригороде во всей этой фальши? – фыркает папа. – Любимый, даже если это фальшь, я с радостью променяю ее на твою реальность. Меня уже от всего этого тошнит! Дети учатся здесь, и в церковь ходят здесь, и друзья их здесь. Мы даже можем позволить себе переезд, но ты хочешь оставаться в грязи! – Потому что в Садовом Перевале к ним не будут относиться как к черт знает кому. – Да ведь уже относятся! Погоди еще, скоро Кинг устанет искать Деванте и решит заняться кем-нибудь другим. Как думаешь, за кем он придет? За нами! – Я же сказал: я с ним разберусь, – говорит папа. – Переезжать мы никуда не будем. Даже не обсуждается. – О, неужели? – Ужели. Крис натянуто улыбается. – Неловко-то как. Мои щеки пылают, и я рада, что из-за смуглой кожи этого не видно. – Ага. Кошмар. Он берет меня за руку и по очереди касается кончиков моих пальцев своими. А после, сцепив наши ладони, раскачивает их туда-сюда. Папа заходит в дом и хлопает дверью, а потом яростно таращится на наши с Крисом руки. Крис меня не отпускает. Плюс одно очко моему бойфренду. – Старр, с тобой мы поговорим позже, – произносит папа и с этими словами уходит прочь. – Если бы это был ромком, – говорит Крис, – ты бы была Зои Салданой, а я – Эштоном Кутчером. – А? Он потягивает сок. – Старый такой фильмец, «Угадай, кто?» называется. Наткнулся на него пару недель назад, когда болел. Там Зои Салдана встречалась с Эштоном Кутчером, а ее отцу не понравилось, что она мутит с белым. Про нас, в общем. – Только у нас не комедия, – замечаю я. – А могла бы быть. – Это вряд ли. Но забавно, что ты смотрел ромком. – Эй! – притворно оскорбляется он. – Фильм угарный. Скорее даже комедия, чем ромком. Папу там играет Берни Мак. Он очень крутой, один из «Настоящих королей комедии»[86]. Мне кажется, само его присутствие уже означает, что этот фильм нельзя называть ромкомом. – Ладно, плюсую за то, что ты знаешь Берни Мака и «Настоящих королей комедии»… – Это должны знать все. – Ага, и все-таки ты посмотрел ромком. Но не бойся, я никому не скажу. Я подаюсь вперед, чтобы поцеловать его в щеку, но он поворачивает голову, так что у меня не остается иного выбора, кроме как поцеловать его в губы. Вскоре мы целуемся взасос прямо на кухне у моего дяди. – Кхм-кхм! – кашляет кто-то, и мы с Крисом мгновенно отстраняемся друг от друга. Я думала, мне было стыдно, когда мой парень услышал ругань моих родителей. Ан нет. По-настоящему стыдно мне стало только теперь, когда мама застукала нас за поцелуями. Снова. – Может, дадите друг другу подышать? – спрашивает она. Крис краснеет до самого кадыка и бормочет: – Мне пора. А после быстро уходит, коротко попрощавшись с мамой. Когда мы с ней остаемся вдвоем, она многозначительно вскидывает брови. – Противозачаточные принимаешь? – Мам!