– Потому! Ты не видела, что копы сделали с моим папой только из-за того, что я свидетель. – Так ты позволишь им заткнуть себя? Помешать говорить о Халиле? Я думала, он правда для тебя что-то значил. – Значил! – Больше, чем она в состоянии понять. – Я уже говорила с копами, Кения. Это не помогло. Что мне еще делать? – На телик иди, не знаю, – фыркает она. – Расскажи всем, что случилось той ночью. С его позиции они эту историю не освещают вообще. А ты позволяешь им его обсирать… – Стоп… А я, блин, каким боком виновата? – Ты слышала все, что говорят о нем по новостям, как его называют гангстером и так далее, но знаешь, что это неправда. Будь он одним из твоих дружков-мажоров, ты бы уже давно заступилась за него на телике. – Ты серьезно? – Еще как, – кивает она. – Ты променяла его на своих богатеев и прекрасно это знаешь. Ты бы и меня бросила, не тусуйся я рядом со своим братом. – Неправда! – Уверена? Нет. Кения качает головой. – И знаешь, что хуже всего? Халиль, которого знала я, тут же полез бы в ящик, если бы мог тебя защитить. А ты ради него на такое не способна. Ее слова как пощечина. Наотмашь. Она права. Кения берет свои пакеты. – Я это к чему, Старр. Будь у меня возможность изменить хотя бы то, что происходит у меня дома с предками, я бы и это сделала. А ты можешь изменить жизнь всего района, но молчишь. Как трусиха. Она уходит. А за ней и Тим с мистером Льюисом. Тим напоследок поворачивается ко мне и поднимает кулак за «Власть чернокожих». Вот только я не заслужила его поддержки. Я иду к папе в кабинет. Сэвен стоит у двери, а папа сидит на столе. Рядом с ним Секани – он кивает в ответ на все, что говорит ему папа, но выглядит грустным. Я вспоминаю, как родители беседовали о копах со мной, когда мне было двенадцать. Видимо, папа решил не ждать, пока Секани повзрослеет. Тут он замечает меня. – Сэв, иди на кассу. И возьми с собой Секани. Ему пора учиться. – Ну бли-и-ин, – стонет Секани, и я его прекрасно понимаю. Чем больше знаешь о магазине, тем вероятнее, что тебе в нем придется работать. Папа хлопает по освободившемуся уголку стола, и я на него запрыгиваю. В кабинете хватает места только для стола и шкафа с бумагами. Стены увешаны фотографиями в рамках: вот свадебное фото родителей перед зданием суда[77], где у мамы большой круглый живот (со мной внутри); рядом на фотках мы с братьями, совсем еще маленькие. Одна из них сделана лет семь назад, когда родители повели нас в торговый центр за семейным портретом. И Сэвен, и Секани одеты в баскетбольные майки, широкие джинсы и тимберленды. Жесть как безвкусно. – Ты в порядке? – спрашивает папа. – А ты? – Буду, – отвечает он. – Просто злюсь, что вы с братьями это видели. – Все из-за меня… – Нет, малышка. Это началось задолго до того, как копы узнали о тебе. – Все равно, когда узнали, легче не стало. – Я смотрю на свои джорданы и болтаю ногами взад-вперед. – Кения назвала меня трусихой, потому что я молчу. – Она не хотела. Ей сейчас тяжело, вот и все. Кинг каждую ночь лупит Аишу, как боксерскую грушу. – Но она права. – У меня срывается голос; я вот-вот расплачусь. – Я трусиха. И теперь, после того, что они с тобой сделали, я вообще ни черта не хочу говорить. – Эй. – Папа приподнимает мою голову за подбородок, вынуждая на него посмотреть. – Не загоняй себя в ловушку. Этого они и добиваются. Не хочешь говорить – не говори, решение твое. Главное – не позволяй никому себя запугивать. Я ведь объяснял тебе, кого надо бояться? – Никого, только Бога. И тебя с мамой. Особенно когда мама рвет и мечет. Папа тихо смеется. – Да. На этом список исчерпан. Тебе некого и нечего бояться. Видишь это? – Он закатывает рукав, обнажая татуировку с моим детским портретом у себя на предплечье. – Что там внизу написано? – «То, ради чего стоит жить, то, ради чего стоит умереть», – говорю я, не глядя. Я вижу эту надпись всю свою жизнь. – Вот именно. Вы с братьями – это то, ради чего я живу и готов умереть, и я сделаю все, чтобы вас защитить. – Он целует меня в лоб. – Малышка, если ты хочешь говорить, – говори. А я тебя прикрою. Двенадцать Когда он проезжает мимо, я пытаюсь заманить Кира в дом. Я долго стою и наблюдаю, как он медленно ползет по улице, и только в последний миг до меня доходит, что об этом нужно кого-нибудь предупредить. – Пап! Папа отвлекается от сорняков, разросшихся возле болгарского перца. – Они что, серьезно? Танк похож на те, которые показывают по новостям в репортажах о войне на Ближнем Востоке. Величиной он с два внедорожника; голубые и белые прожекторы на корпусе освещают улицу почти как дневной свет. Из танка высовывается полицейский в бронежилете и шлеме и выставляет перед собой винтовку. – Любой, кто нарушит условия комендантского часа, будет незамедлительно арестован, – объявляет оглушающий голос из бронированной машины. Папа возвращается к сорнякам. – Бред собачий. Кир семенит за куском колбасы, которым я размахиваю у него перед мордой, и послушно следует к своему месту на кухне. Потом сидит там, довольно чавкая колбасой и кормом в миске. Когда папа дома, он ведет себя спокойно. Да и мы все, честно говоря, тоже. Если папа дома, значит, мама сможет поспать, Секани перестанет все время дергаться, а Сэвен не будет строить из себя главного. Да и мне, когда он с нами, спится намного лучше. Папа заходит на кухню и сбивает с рук засохшую грязь. – Розы умирают. Кир, ты, случаем, на мои розы не писаешь? Кир сразу оживляется и поднимает голову, но, встретившись взглядом с папой, ее опускает. – Смотри, чтобы я тебя за этим не поймал. А то кое у кого будут неприятности. Кир отворачивается. Я отрываю бумажное полотенце и беру кусок пиццы из коробки на столешнице. За сегодня это уже четвертый. Мама купила две большие пиццы в «Сэлс» по ту сторону шоссе. «Сэлс» держат итальянцы, так что пицца тонкая, хрусткая (есть такое слово?) и вкусная. – Домашку сделала? – спрашивает папа. – Ага, – вру я. Он моет руки в раковине на кухне. – Контрольные на этой неделе есть? – Тригонометрия в пятницу. – Подготовилась? – Ага. – И снова вранье. – Хорошо. – Он достает из холодильника виноград. – Кстати, а у тебя старый ноутбук остался? Который был до того, как мы купили тебе этот дорогущий, с фруктом? Я смеюсь. – С яблоком. Это эппл, пап. Макбук. – Ну, стоил он дороже яблок, это я тебе точно скажу. Так что, старый остался? – Ага. – Хорошо, тогда отдай его Сэвену и попроси, пусть посмотрит, работает ли он. Я хочу отдать его Деванте.