– Не. Там меня караулят парни Кинга. – Кто бы сомневался, – фыркает папа себе под нос. – Ладно, что-нибудь придумаем. Старр, покажи ему, что делать с ценниками. – Ты и правда с ходу его наймешь? – спрашиваю я. – Чей это магазин, Старр? – Твой, но… – Разговор окончен. Покажи ему, что делать с ценниками. Деванте злорадно хихикает, и мне хочется хорошенько его треснуть. – Идем, – бурчу я. Мы садимся в проходе, скрестив ноги и обложившись чипсами. Папа запирает дверь и возвращается к себе в кабинет. Я беру огромную пачку острых «Читос» и клею на нее ценник в девяносто девять центов. – Ты должна показать мне, как это делается, – говорит Деванте. – Я и показываю. Смотри. Я беру другую пачку. Он подвигается ближе и заглядывает мне через плечо. Слишком близко. Он сопит мне в ухо или типа того. Я отодвигаюсь и смотрю на него. – Может, хватит? – Да чем я тебе не угодил? – недоумевает он. – Вчера тоже – подошел, и ты сразу напряглась. Я же тебе ничего не сделал. Я наклеиваю ценник на пачку «Доритос». – Мне – нет, зато Деназии – да. И Кении. И неизвестно скольким еще девушкам из Садового Перевала. – Погоди, Кении я точно ничего не делал. – Разве не ты взял у нее номер, хотя сам встречаешься с Деназией? – С Деназией я не встречаюсь – просто потанцевал с ней на вечеринке. – Деванте качает головой. – Она вообразила себя моей девушкой и бесилась, что я общаюсь с Кенией. Если бы я не завис тогда с ними, то смог бы… – Он сглатывает. – Смог бы помочь Дэлвину. Но, когда я к нему подбежал, он уже лежал на полу весь в крови. Я только и смог, что обнять его… Я вижу, как сама сижу в луже крови. – Я говорил, что все в порядке, хотя знал… – …что у него нет ни единого шанса, – заканчиваю я. Мы молчим. Меня охватывает странное ощущение дежавю. Я вижу себя – я точно так же по-турецки здесь сижу, но вместо Деванте учу клеить ценники Халиля. Мы не смогли ему помочь, и теперь он мертв. Но, быть может, сумеем помочь Деванте. Я вручаю ему пачку «Хот Фрайс». – Как пользоваться этикет-пистолетом[71], показываю один раз, так что соберись. Он широко улыбается. – Я весь внимание, красотка. Поздно ночью, когда мне положено спать, я слышу, как в коридоре мама говорит папе: – Значит, он бегает от Кинга, а ты решил, что лучше всего спрятать его здесь? Деванте. В общем, у папы не получилось «что-нибудь придумать», и он решил поселить Деванте у нас. Пару часов назад папа привез нас домой, а потом поехал обратно – защищать магазин от бунтовщиков. Вернулся он только что и сказал, что наш дом – единственное место, где Кинг не будет искать Деванте. – Я должен хоть как-нибудь ему помочь, – говорит папа. – Я понимаю, так ты хочешь исправить историю с Халилем… – Нет… – Да, – нежно отвечает мама. – Я понимаю, любимый. Я и сама очень жалею, что мы не сумели ему помочь. Но это?.. Это опасно для нашей семьи. – Это временно. Деванте нельзя оставаться в Садовом Перевале. Наш район плохо на него влияет. – Погоди-ка, значит, на него район влияет плохо, а на наших детей – хорошо? – Лиз, перестань. Уже поздно, и сейчас я не хочу ругаться. Я всю ночь проторчал в магазине… – А я всю ночь не спала и волновалась из-за тебя! И из-за того, что мои дети живут в этом районе. – С ними все в порядке. И с гангстерами они никак не связаны. Мама фыркает. – Ага, только до нормальной школы ехать почти час. И не дай бог Секани захочет поиграть на улице! Мне нужно везти его к брату, дабы не переживать, что его пристрелят, как лучшего друга сестры. Самое страшное, что под эту категорию подпадает не только Халиль, но и Наташа. – Ладно, допустим, мы переедем, – кивает папа. – И что потом? Мы станем такими же предателями, как и все те, кто уже свалил, открестившись от родного дома. Вместо того чтобы попытаться изменить хоть что-то, мы убегаем. Этому ты хочешь научить наших детей? – Я хочу, чтобы мои дети наслаждались жизнью. Понимаю, Мэверик, ты пытаешься помочь своему народу – и я тоже, потому каждый день и горбачусь в клинике. Но переезд не означает, что ты предашь людей или больше не сможешь помогать общине. Просто сейчас ты должен решить, что важнее: твоя семья или Садовый Перевал. Я свое решение уже приняла. – Что ты пытаешься сказать? – Я пытаюсь сказать, что сделаю для своих детей все, что потребуется. Потом слышатся шаги и щелчок закрывающейся двери. Почти всю ночь я не сплю, гадая, что это значит. Для родителей. Для нас. Да, они говорили о переезде и раньше, но не ссорились из-за этого так, как теперь, после смерти Халиля. Если они разойдутся, семья станет еще одной вещью, которую отнял у меня Сто-пятнадцать. Одиннадцать В понедельник утром я захожу в Уильямсон и сразу понимаю: что-то происходит. Все молчат. Вернее, шепчутся, скучившись группками в коридорах и вестибюле, словно обсуждают какой-то эпичный финт во время баскетбольного матча. Хейли и Майя подходят ко мне еще до того, как я успеваю отправиться на их поиски. – Ты получила сообщение? – спрашивает Хейли. Это первое, что она говорит. Ни привета, ничего. Мне до сих пор не вернули телефон, так что я отвечаю: – Какое сообщение? Хейли показывает мне свой телефон. На экране – большой групповой чат с сотнями имен. Первое сообщение от старшего брата Хейли, Реми: Протест сегодня на первом уроке Кучерявый и прыщавый Люк отвечает: Аеееее. День без уроков! Я за А Реми пишет: В этом и смысл, тупица У меня замирает сердце. – Они протестуют из-за Халиля? – Ага, – сияет Хейли. – И время идеальное: я вообще не готовилась к контрольной по английскому. Реми впервые в жизни придумал крутую отмазку, чтобы не идти на уроки. То есть это, конечно, жесть, что мы протестуем из-за смерти наркоторговца, но… В эту секунду все правила, которых я придерживалась в Уильямсоне, катятся коту под хвост и из-за кулис выходит Старр-из-Садового-Перевала. – Какая нахрен разница?