Часть 23 из 91 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Я открываю. Кажется, что в гробу лежит не Халиль, а манекен. Кожа у него темнее, а губы розовее, чем должны быть; это из-за посмертного макияжа. У Халиля случился бы припадок, узнай он, как его разукрасят. На нем белый костюм и золотой крестик.
У настоящего Халиля были ямочки. У этой манекенной версии ямочек нет.
Мама вытирает слезы. Папа качает головой. Сэвен и Секани просто смотрят.
«Это не Халиль, – говорю я себе. – И тогда была не Наташа».
На манекен Наташи надели белое платье, усыпанное розовыми и желтыми цветами. И макияж на ней тоже был. Мама мне тогда сказала: «Смотри, она как будто уснула», – но, когда я сжала Наташину руку, глаза ее так и не открылись. Папе пришлось выносить меня из церкви, пока я пыталась разбудить ее криком.
Мы отходим, чтобы на манекен Халиля могли посмотреть и другие. Вскоре церемониймейстер уже провожает нас на свободные места, однако перед ней вдруг возникает кудрявая дама и указывает на первый ряд со стороны друзей. Понятия не имею, кто она такая, но, раз отдает такие указания, значит, не абы кто. А еще это значит, что она в курсе, кто я такая, если посчитала, что наша семья заслуживает особого отношения.
Когда мы садимся, я принимаюсь разглядывать цветы. Тут и большой букет в форме сердца, составленный из красных и белых роз, и буква «К», сделанная из лилий, и оранжево-зеленая икебана (это было его любимое сочетание цветов).
Вскоре цветов для разглядывания уже не остается, и я открываю программу похорон. В ней полно фотографий Халиля, начиная с тех, где он еще кучерявый малыш, и заканчивая фотками месячной давности, на которых он запечатлен с незнакомыми мне друзьями. Есть и наша старая-престарая фотография, и еще одна общая с Наташей. Мы трое улыбаемся, сложив пальцы знаком «пис», и пытаемся выглядеть как гангстеры. Трио-с-района – дружба теснее, чем у Волан-де-Морта в носу. Из трио осталась только я.
Я закрываю программу.
– Поднимемся. – Голос пастора Элдриджа эхом разносится по церкви. Вступает органист, и все встают. – И сказал Иисус: «Да не смущается сердце ваше…» – произносит он, спускаясь в проход. – «…Веруйте в Бога, и в меня веруйте»[54].
За ним шагает мисс Розали. Кэмерон держит ее под руку, и по его пухлым щекам катятся слезы.
Кэмерону всего девять, он на год старше Секани. Если бы одна из тех пуль попала в меня, точно так же плакал бы и мой младший брат.
Тетя Халиля, мисс Тэмми, держит мисс Розали под другую руку. За ними, рыдая, следует мисс Бренда с собранными в хвост волосами, облаченная в когда-то мамино черное платье.
Ее с обеих сторон поддерживают два парня – кажется, двоюродные братья Халиля. На гроб и тот смотреть легче.
– «В доме Отца Моего обителей много. А если бы не так, я сказал бы вам: я иду приготовить место вам, – продолжает пастор Элдридж. – И когда пойду и приготовлю вам место, приду опять и возьму вас к себе, чтобы и вы были, где я».
Когда на похоронах Наташи ее мама увидела дочь в гробу, она упала в обморок. Но маме и бабушке Халиля каким-то чудом удается оставаться в сознании.
– Я хочу прояснить одну вещь, – говорит пастор Элдридж, когда все усаживаются. – Независимо от обстоятельств, сегодня мы празднуем возвращение Халиля домой. И пусть слезы будут литься до вечера, но скажите, многие ли из вас познали эту РАДОСТЬ?..
Он даже не успевает закончить, как отовсюду слышатся одобрительные крики. Хор затягивает радостную песню, и почти все хлопают в такт и славят Иисуса. Мама тоже поет и машет руками, как и бабушка и тетя Халиля. Начинается перерыв на восхваление[55], и люди принимаются бегать по залу и выдавать «тустеп[56] Святого духа», как называет это Сэвен: они дергают ногами, точно Джеймс Браун, и машут согнутыми руками, словно курицы крыльями.
Но если Халиль не празднует, какого хрена празднуют они? И как можно славить Иисуса, если он позволил Халилю получить пулю?
Я закрываю лицо руками, стараясь заглушить людской гам и звуки барабанов и труб. Какой же бессмысленный бред.
После восхваления школьные друзья Халиля – те, что стояли на парковке в футболках, – запускают презентацию. Они вручают его семье академическую шапочку и мантию – их Халиль надел бы через несколько месяцев – и плачут, рассказывая смешные истории, которых я ни разу не слышала. И при всем при этом в первом ряду со стороны друзей сижу я. Гребаная фальшивка.
За друзьями к трибуне поднимается дама с кудрями. На ней юбка-карандаш и пиджак – одежда скорее деловая, нежели церковная, – а еще футболка «Покойся с миром, Халиль».
– Доброе утро, – говорит она, и все отвечают на приветствие. – Меня зовут Эйприл Офра, я из «Права на правду». Мы – небольшая организация из Садового Перевала, которая требует отчетности о действиях полиции. Сегодня мы прощаемся с Халилем, и наши сердца обременены правдой о том, как он потерял свою жизнь. Перед началом церемонии меня проинформировали, что, несмотря на убедительные показания, полученные от свидетеля, полицейское управление не намерено брать под арест офицера, убившего этого молодого человека.
– Что? – выдыхаю я, и по всей церкви разносятся приглушенные голоса.
После всего того, что я рассказала копам, его не будут арестовывать?
– А еще полиция не хочет, чтобы вы знали, – продолжает мисс Офра, – что Халиль был безоружен.
Теперь народ возмущается во весь голос. Кто-то что-то выкрикивает, и в толпе даже находится некто достаточно смелый, чтобы прокричать в церкви «хрень собачья».
– Но мы не сдадимся, пока не добьемся справедливости, – заключает мисс Офра, перекрикивая гам. – После службы я прошу вас вместе с нами и семьей Халиля принять участие в мирном марше к кладбищу. Наш маршрут пройдет мимо полицейского участка. Халиля обрекли на молчание, но ради него мы сделаем все, чтобы наши голоса были услышаны. Спасибо.
Паства встает и сопровождает ее уход овациями. Вернувшись на свое место, мисс Офра переводит пристальный взгляд на меня.
Если мисс Розали рассказала о том, что я была с Халилем, пастору – значит, и ей тоже. И она, судя по всему, хочет со мной поговорить.
Пастор Элдридж пытается открыть Халилю ворота в рай. Я не говорю, что Халиль в рай не попал – этого я знать не могу, – но, даже если нет, пастор делает для этого все возможное: он обливается потом и дышит так тяжело, что мне больно на него смотреть.
В завершение панегирика[57] он говорит:
– Если кто-то хочет посмотреть на тело – сейчас самое…
Он умолкает, уставившись на входные двери. По церкви разносится шепоток.
Мама оглядывается.
– Что такое?..
Кинг и его шайка выстроились на пороге церкви в своих серых одеждах и банданах. Рука Кинга лежит на спине у женщины в приталенном черном платье, едва прикрывающем бедра. В волосах у нее слишком много канекалона[58] (нитки доходят до задницы), а на лице – косметики.
Сэвен отворачивается. Я бы тоже не хотела видеть свою маму в таком виде.
Но зачем они здесь? Короли приходят только на похороны Королей.
Пастор Элдридж прочищает горло.
– Как я уже сказал, если кто-то хочет взглянуть на тело – сейчас самое время.
Кинг и его парни важно идут по проходу, и все взгляды прикованы к ним. До невозможности гордая Аиша шагает рядом, не понимая, до чего дико она выглядит. Она косится на моих родителей и ухмыляется. Как же я ее ненавижу! Причем не только из-за ее отношения к Сэвену; когда она поблизости, между родителями возникает невысказанное напряжение. Как сейчас: мама убирает плечо, чтобы оно не касалось папиного, и у нее вздуваются желваки. Аиша – ахиллесова пята их брака, но заметная, только когда наблюдаешь за ними шестнадцать лет подряд, как я.
Кинг, Аиша и его шайка поднимаются к гробу. Один из Королей протягивает Кингу сложенную серую бандану, и тот кладет ее на грудь Халилю.
Мое сердце замирает. Халиль тоже был Королем?..
– Черта с два! – подскакивает с места мисс Розали.
Она подходит к гробу и убирает бандану с груди Халиля. Затем рвется к Кингу, но на полпути ее удерживает папа.
– Катись отсюда, бес! – кричит она. – И эту дрянь забирай с собой! – Она бросает бандану в затылок Кингу.
Тот замирает. И медленно оборачивается.
– Слушай, ты, су…
– Эй! – останавливает его папа. – Кинг, мужик, просто уходи! Уходи, ладно?
– Старая ведьма, – рычит Аиша. – Как ты смеешь вести себя так с моим мужчиной, после того как он предложил оплатить эти похороны!
– Пусть оставит свои грязные деньги при себе! – кричит мисс Розали. – И ты свою пятую точку уноси за дверь. Пришла в дом Божий одетая как проститутка! Да ты проститутка и есть!
Сэвен качает головой. Не секрет, что мой старший брат – это результат одного вечера, который папа провел с Аишей после ссоры с мамой. Аиша и тогда была девушкой Кинга, но тот сам велел ей «сходить развлечь Мэверика», не подозревая, что в итоге родится Сэвен – причем как две капли воды похожий на папу. Жесть, знаю.
Мама тянется через меня и гладит Сэвена по спине. Иногда, когда его нет рядом и мама думает, что мы с Секани не слышим, она говорит папе: «До сих пор не верится, что ты переспал с этой шлюхой». Но только когда Сэвена нет. Если он рядом, для мамы ничего уже не имеет значения: она любит его больше, чем ненавидит Аишу.
Короли уходят, и народ перешептывается. Папа провожает дрожащую от ярости мисс Розали к скамейке.
Я перевожу взгляд на манекен в гробу. Неужели после всех тех ужасных историй, которые папа рассказывал про гангстерские разборки, Халиль стал Королем? Как такое вообще могло прийти ему на ум?
Все это никак не вяжется. В машине у него была трава, а ее толкают Послушники из Сада, а не Короли. К тому же он не остался никому помогать, когда на вечеринке у Большого Дэ началась перестрелка.
Но бандана… Однажды папа рассказал нам, что это традиция Королей – они венчают погибшего товарища банданой, словно он представляет их банду в раю. Видимо, Халиль стал одним из них, раз его удостоили такой чести.
Я бы могла его отговорить, я это точно знаю, но я его бросила. Нафиг сторону друзей – меня вообще не должно быть на этих похоронах.
До конца службы папа сидит возле мисс Розали, а после, когда гроб начинают выносить, выводит ее под руку вместе с остальной родней Халиля. Тетя Тэмми зовет нас к ним присоединиться.
– Спасибо, что пришла, – говорит она мне. – Ты очень много значила для Халиля, надеюсь, ты это понимаешь.
У меня так сдавливает горло, что я не могу рассказать, как много значил для меня он. Мы следуем за гробом вместе с семьей Халиля. В глазах у всех гостей стоят слезы. Они плачут по нему, ведь он и правда в этом гробу и уже никогда не вернется.
Я никому об этом не рассказывала, но первым мальчиком, на которого я запала, был Халиль. Сам того не зная, он поведал мне, что такое бабочки в животе, а потом разбил сердце: в четвертом классе он втюрился в Аймани Андерсон, старшеклассницу, которая, разумеется, о нем даже не думала. Именно рядом с ним меня впервые начало волновать, как я выгляжу.
Но плевать на влюбленность, Халиль был одним из моих лучших друзей, и не важно, виделись ли мы каждый день или лишь раз в год. Время – ничто по сравнению с тем, что мы пережили вместе. Однако теперь он в гробу, как и Наташа.
По моим щекам катятся градины слез, и я всхлипываю – громко и мерзко, – и, когда я иду между рядами, все это видят и слышат.
– Они меня бросили, – шепчу я в слезах.
Мама обнимает меня одной рукой и прижимает мою голову к своему плечу.
– Я знаю, малыш, но мы здесь. Мы никуда не уйдем.
В лицо мне дует теплый ветер, и я понимаю, что мы на улице. Снаружи даже больше народу, чем внутри; у многих плакаты с фотографией Халиля и подписью «Правосудие Халилю». Его одноклассники держат плакаты, на которых написано «Я следующий?» и «Хватит это терпеть!». Вдоль улицы ютятся новостные фургоны с длинными антеннами.
Я снова зарываюсь лицом в мамино плечо. Какие-то люди (кто – не знаю) касаются моего плеча и говорят, что все будет хорошо; а потом кто-то молча гладит меня по спине, и я понимаю, что это папа.
book-ads2