– Во время разговора Халиль был зол? – Не зол, а раздражен, – отвечаю я. – Он решил, что коп до него докапывается. – Это он сам тебе сказал? – Нет, было и так понятно. Мне самой так показалось. Черт. Гомез подается вперед. На зубах у нее пятна яркой помады, а изо рта пахнет кофе. – Это почему? Дыши. В комнате не жарко, просто ты нервничаешь. – Потому что мы не делали ничего плохого, – говорю я. – Халиль не превышал скорости и вел спокойно. У полицейского не было причины нас останавливать. – Ясно. Что произошло потом? – Полицейский заставил Халиля выйти из машины. – Заставил? – переспрашивает она. – Да, мэм. Он его вытащил. – Потому что Халиль медлил, верно? Мама издает гортанный звук, словно хочет что-то сказать, но сдерживается. Затем сжимает губы и принимается кругами гладить меня по спине. Я вспоминаю, что говорил папа: «Не позволяй им навязать тебе чужое мнение». – Нет, мэм, – отвечаю я Гомез. – Он вышел из машины сам, но дальше полицейский все время его толкал. Она еще раз повторяет свое «ясно», но ясно ей быть не может – она этого не видела, а потому, скорее всего, мне не верит. – Что случилось потом? – Полицейский трижды обыскал Халиля. – Трижды? Ага. Я считала. – Да, мэм. И ничего не нашел. Тогда он приказал Халилю оставаться на месте, пока он проверит его права и техпаспорт. – Но Халиль не стоял на месте, правда? – Да, но и сам в себя он не стрелял. Черт. Долбаный язык без костей. Детективы переглядываются. С секунду они безмолвно друг с другом разговаривают. На меня надвигаются стены. Легкие снова сдавливает. Я оттягиваю воротник футболки. – По-моему, на сегодня хватит, – говорит мама и, поднимаясь, берет меня за руку. – Но, миссис Картер, мы еще не закончили. – Да мне все равно… – Мам, – говорю я, когда она переводит взгляд на меня. – Все нормально. Я продолжу. Тогда она одаривает детективов таким взглядом, каким одаривает нас с братьями, когда мы испытываем ее терпение, и садится обратно, но руку мою уже не отпускает. – Ладно, – говорит Гомез. – Значит, он обыскал Халиля и приказал ему не двигаться, пока будет проверять права и техпаспорт. Что дальше? – Халиль открыл пассажирскую дверь и… Бах! Бах! Бах! Кровь. По моим щекам текут слезы. Я вытираю их рукавом. – Полицейский застрелил его. – Ты… – начинает Гомез, но мама тычет в нее пальцем. – Пожалуйста, дайте ей секунду. – Звучит как приказ, а не просьба. Гомез не отвечает. Уилкс продолжает что-то записывать. Мама вытирает мне щеки. – Как будешь готова, – шепчет она. Я сглатываю комок в горле и киваю. – Ладно. – Гомез делает глубокий вдох. – Старр, ты знаешь, почему Халиль подошел к двери? – Мне кажется, он подошел, чтобы спросить, все ли у меня в порядке. – Кажется? Я не телепат. – Да, мэм. Он уже начал спрашивать, но не закончил, потому что полицейский выстрелил ему в спину. На губы мне падает еще пара соленых слезинок. Гомез вновь подается ко мне через стол. – Мы все хотим докопаться до сути этого дела, Старр. И мы ценим твое сотрудничество. Я понимаю, что сейчас тебе очень тяжело. Я снова вытираю лицо рукой. – Да. – Да. – Она улыбается и говорит в том же сахарном, сочувственном тоне: – А теперь скажи, как считаешь: Халиль продавал наркотики? Пауза. Какого хрена? Слез больше нет. Серьезно, глаза мгновенно высыхают. И прежде чем я успеваю что-то сказать, подключается мама: – Какое отношение это имеет к делу? – Это просто вопрос, – говорит Гомез. – Ты что-нибудь об этом знаешь, Старр? Все ее сочувствие, все ее улыбки и понимание были лишь приманкой… Они хотят узнать, что случилось на самом деле, или оправдать коллегу? У меня есть ответ на ее вопрос. Я все поняла, когда увидела Халиля на вечеринке. Он никогда не носил новую обувь. И украшений (маленькие цепочки за девяносто девять центов из магазина косметики не в счет). К тому же мисс Розали уже все подтвердила. Но какое, нафиг, отношение это имеет к его смерти? Неужели это оправдывает убийство? Гомез склоняет голову набок. – Старр? Пожалуйста, ответь на вопрос. Я не собираюсь помогать им оправдывать убийство моего друга. Выпрямившись, я смотрю Гомез прямо в глаза.