– Ты уверена, зайчонок? Я киваю, пока совсем не оробела. – Хорошо, – вздыхает мама. – Но я пойду с ней. – Конечно, так тоже можно, – говорит дядя Карлос. – Да мне плевать, можно или нет. – Мама смотрит на меня. – Одна она туда не пойдет. Эти слова согревают меня, как объятия. Дядя Карлос приобнимает меня одной рукой и ведет в маленькую комнату, где нет ничего, кроме стола и нескольких стульев. Спрятанный где-то кондиционер громко гудит и гоняет по комнате ледяной воздух. – Ну все, – говорит дядя Карлос. – Я подожду снаружи, ладно? – Ладно, – отвечаю я. Он, как обычно, дважды целует меня в лоб. Мама сжимает мою руку – так крепко, что я понимаю, о чем она думает: «Я с тобой». Мы садимся за стол и все еще держимся за руки, когда входят два детектива: молодой белый парень с блестящими черными волосами и латиноамериканка с морщинами вокруг рта и взъерошенной короткой стрижкой. У обоих на поясе пистолеты. Держи руки на виду. Не делай резких движений. Говори только тогда, когда к тебе обращаются. – Здравствуйте, Старр, миссис Картер, – произносит женщина, протягивая руку. – Я детектив Гомез, а это мой напарник, детектив Уилкс. Я отпускаю мамину ладонь, чтобы пожать руки детективам. – Здравствуйте. Мой голос тут же меняется. Это всегда случается с «чужими» людьми, будь то в Уильямсоне или где-то еще. Я веду себя по-другому, и голос звучит иначе; я тщательно подбираю и проговариваю слова. Ни за что не позволю никому подумать, что я девчонка из гетто. – Очень приятно с вами познакомиться, – говорит Уилкс. – Учитывая обстоятельства, я бы так не сказала, – отвечает мама. Лицо и шея Уилкса наливаются краской. – Он имел в виду, что мы многое о вас слышали, – поясняет Гомез. – Карлос всегда сентиментальничает насчет своей прекрасной семьи. Нам кажется, будто мы с вами уже давно знакомы, – подчеркнуто произносит она. – Пожалуйста, присаживайтесь. – Гомез указывает на стул, а потом они с Уилксом садятся напротив. – Просто чтобы вы были в курсе: наш разговор записывается, но лишь потому, что нам необходимы записи с показаниями Старр. – Ладно, – говорю я. Голос снова веселый и бойкий. Я такой никогда не бываю. Детектив Гомез произносит дату, время, имена людей, находящихся в комнате, и еще раз напоминает, что наш разговор записывается. Уилкс что-то строчит в своем блокноте. Мама гладит меня по спине. Пару секунд слышно только, как карандаш скользит по бумаге. – Ну хорошо. – Гомез усаживается поудобнее и улыбается; морщины вокруг ее рта становятся глубже. – Старр, не нервничай. Ты не сделала ничего плохого. Мы просто хотим понять, что произошло. «Я знаю, что не сделала ничего плохого», – думаю я, но вслух говорю: – Да, мэм. – Тебе шестнадцать, верно? – Да, мэм. – Как долго ты знала Халиля? – С трех лет. Его бабушка с нами нянчилась. – Ух ты, – говорит она, растягивая слова на манер дружелюбной училки. – Это долго. Ты можешь рассказать нам, что случилось в ночь инцидента? – Вы имеете в виду, в ту ночь, когда его убили? Черт. Улыбка Гомез блекнет, а морщины почти исчезают; она говорит: – В ночь инцидента, да. Начинай, когда будешь готова. Я смотрю на маму. Она кивает. – Мы с моей подругой Кенией пошли на вечеринку к парню по имени Дарий, – говорю я. Тук-тук-тук. Я барабаню пальцами по столу. Стоп. Не делай резких движений. Я прижимаю руки к столу и держу их на виду у полицейских. – Он устраивает вечеринки на каждые весенние каникулы, – говорю я. – Халиль меня заметил и подошел поздороваться. – Ты знаешь, зачем он пришел на вечеринку? – спрашивает Гомез. А зачем вообще ходят на вечеринки? Чтобы тусоваться. – Полагаю, он хотел развлечься, – говорю я. – Мы с ним поболтали о том, что происходит у нас в жизни. – Например? – У его бабушки рак. До того разговора я об этом не знала. – Ясно, – кивает Гомез. – Что случилось потом? – Потом на вечеринке началась перестрелка, поэтому мы вместе уехали на его машине. – Халиль имел отношение к перестрелке? Я поднимаю бровь. – Не-а. Блин. Скажи по-нормальному. Я выпрямляю спину. – То есть нет, мэм. Когда она началась, мы разговаривали. – Ладно, значит, вы остались вдвоем. И куда поехали? – Он предложил подвезти меня домой или в папин магазин. Но мы не успели решить куда, потому что нас остановил Сто-пятнадцать. – Кто? – Тот полицейский. Это номер его жетона, – объясняю я. – Я его запомнила. Уилкс что-то пишет. – Ясно, – говорит Гомез. – Можешь рассказать, что случилось потом? Не думаю, что смогу когда-нибудь забыть о произошедшем, но рассказать – не то же самое, что помнить. Рассказывать трудно. В глазах щиплет. Я моргаю, уставившись в стол, а мама продолжает гладить меня по спине. – Смотри прямо, Старр. У моих родителей есть пунктик насчет того, что нужно всегда смотреть в глаза собеседнику. Они утверждают, что глаза говорят больше, чем слова, и если мы смотрим собеседнику в глаза и отвечаем серьезно, то он не будет сомневаться в наших намерениях. Я смотрю в глаза Гомез. – Халиль съехал на обочину и выключил зажигание, – продолжаю я. – Сто-пятнадцать включил фары. Он подошел к окну и попросил Халиля показать права и техпаспорт. – Халиль подчинился? – спрашивает Гомез. – Сначала он спросил полицейского, почему он нас остановил. А потом показал права и техпаспорт.