Ему хотелось остаться. Защищать ее. И малыша. И Оноре. Но быть рядом с Арманом ему тоже хотелось. И потом, были подробности, известные только ему. Подробности, о которых он должен был рассказать. — Я… — Иди с ними, mon beau[72], — сказала Анни. — С твоей семьей ничего не случится. Нас охраняет полицейский, и никто не осмелится нас тронуть, пока нас защищает такой сильный, красивый, мужественный человек. У него наверняка есть громадная пушка. Жан Ги посмотрел на нее с прищуром, притворяясь озабоченным. — Иди, — прошептала Анни. Ее отец отвернулся, и она поцеловала мужа долгим поцелуем. Выйдя из номера, Жан Ги поговорил с копом и объяснил ему, что если что-нибудь случится с Анни и Оноре, Розлин и девочками, то копу придется иметь дело с ним — с Жаном Ги Бовуаром. — Entendu, — сказал флик и покрепче ухватил свою автоматическую винтовку. — Je comprends[73]. — Это хорошо, что ты понял, — сказал Жан Ги, пока Рейн-Мари, Даниель и Северин Арбур ждали у лифта. — И никому не говори, что мы уехали. — Oui. То есть non. Бедный флик совсем растерялся под напором Жана Ги. Когда кабина лифта пошла вниз, Рейн-Мари вполголоса сказала Арману: — Ты ведь не собираешься с ним встречаться? Он сжал ее руку: — Мы поговорим об этом. Но у нее был свой ответ. Жан Ги молча стоял, глядя, как меняются цифры на табло. Каждый пройденный этаж отмечался звоночком, который должен был поднимать Жану Ги настроение, но только усиливал его беспокойство. — Ты в порядке? — спросил Арман, когда кабина опустилась до первого этажа и продолжила движение вниз. — Да. Позади остался подвал. Потом подподвальный уровень. Чем ниже они опускались, тем сильнее бледнел Жан Ги. — Ты можешь вернуться, если хочешь. — Non. Когда опускаться дальше стало уже некуда, кабина остановилась. Они вышли, и Арман достал из кармана конверт, извлек из него лист бумаги и ключ. Он отпер дверь и повел их по тускло освещенному коридору. Остановился, чтобы свериться с нарисованной от руки картой. И пошел дальше, сворачивая то налево, то направо. Жан Ги следовал за ним, обливаясь холодным потом. «Срывался в бездну страха, в мрак бездонный»[74]. Прекрасное время, чтобы вспомнить эту цитату. Но теперь он наконец понял, что она означает. Трубы шипели, словно где-то под потолком ползали змеи. Стены потрескивали и постанывали. Арман остановился перед металлической дверью. Снова сверился с картой и отпер дверь. Когда загорелся свет, они увидели склад сломанного оборудования. Пылесосы, тележки, ящики. — Откуда ты про это узнал? — прошептала Рейн-Мари. Гамаш закрыл дверь, запер ее на ключ и заговорил нормальным голосом: — От мадам Белан. — От генерального менеджера? — уточнила Рейн-Мари. — Oui. Официант передал это мне, когда приносил еду. — А откуда мадам Белан знала, что вам это понадобится? — спросила мадам Арбур. — Я отправил ей записку с портье… — В конверте, который ты ему вручил? — перебила его Рейн-Мари. — Oui. Я попросил предоставить мне какое-нибудь помещение на самом нижнем уровне, где нет камер. Я знал, что нам рано или поздно понадобится место, где нас не смогут подслушать. Или увидеть. Даниель пристально посмотрел на этого незнакомого ему человека. Того, кто продумывал ситуацию на много ходов вперед. Того, кто нашел уголок порядка среди хаоса. Неужели перед ним тот самый человек в банном халате, который готовит яичницу по утрам в воскресенье? — Почему мы не спустились сюда раньше? — спросил Даниель, когда они поставили ящики в круг. — Потому что мы хотели, чтобы они нас слышали, — ответил Жан Ги. — Значит, ты знал об этом ключе? И о плане спуститься сюда? — Нет, но я доверяю твоему отцу. Даниель посмотрел на Жана Ги с открытым, нескрываемым изумлением. И у него защемило сердце. Его отца и этого человека связывало нечто большее, чем чувство товарищества и дружбы. Даже большее, чем кровные узы. Даниель вдруг понял, что никогда, ни при каких обстоятельствах не сможет соперничать с Жаном Ги. Когда-нибудь, может быть, но не теперь. Теперь было слишком поздно. Он уже давно уступил Жану Ги свое место рядом с отцом. — Поскольку они все равно прослушивали нас, — сказал Арман, — имело смысл использовать это в свою пользу. Говорить им только то, о чем мы хотели их известить… — …и не говорить всего, что мы знаем, — подхватил Жан Ги. — Пусть они думают, что мы гораздо дальше от истины, чем на самом деле. — Вы не сказали им правду о Луазеле, — заговорила мадам Арбур. — Это меня озадачило. — Спасибо, что промолчали, — ответил ей Жан Ги. — Послушайте, я просто пытаюсь держать голову над водой, — зачастила она. — Я понятия не имею, что происходит. Сидя напротив нее на ящике, Арман спросил себя, правда ли это. Дополнительное преимущество этого помещения состояло в том, что, хотя ни одно сообщение не могло быть здесь получено, зато и ни одно сообщение не могло быть отсюда отправлено. Они находились в изоляции. И это было хорошо. Но при этом они находились в ловушке. И это было плохо. — Так что там с Луазелем? — спросил Гамаш. Но прежде чем Жан Ги начал отвечать, Рейн-Мари дотронулась до руки Армана: — Если собрание в ГХС состоится завтра утром, то члены совета директоров уже должны быть в Париже? — Да, вероятно. А что? — И где они остановятся? Большинство из них живут не в Париже. Арман посмотрел на жену с восхищением. Как же он упустил это из виду? — В отеле, — сказал он. — В роскошном отеле, — подчеркнула она. Жан Ги широко раскрыл глаза: — Так вот почему Стивен решил остановиться в «Георге Пятом», а не в «Лютеции» или каком-нибудь другом отеле? Он знал, что здесь разместят членов совета директоров. — Бьюсь об заклад, что Стивен именно здесь договорился встретиться с человеком из совета, — сказал Даниель. — Чтобы поставить точку в сделке и выкупить акции.