— Сюда, пожалуйста. Присядьте. Стул был поставлен на ножки, и, когда де ла Кутю сел, та же большая рука легла ему на спину и осторожно, но твердо наклонила его так, чтобы голова оказалась между коленями. — Дышите. И он задышал. Когда он поднял голову, это был другой человек. Он больше не смотрел на место насильственной смерти просто как на множество мазков кистью. — Лучше? — спросил Арман. Профессор де ла Кутю кивнул и встал, немного пошатываясь. И огляделся. Он знал, что приехал сюда для оценки картин. Из его груди вырвался вздох. — Это Ротко? — Он подошел к картине, чуть не уткнувшись носом в холст. — Тот, который продавался на аукционе двадцать лет назад? Мы понятия не имели, кто его купил. Вы посмотрите на все это. Куратор в недоумении обошел комнату. — Они все были сняты со стен, и их задняя часть была распорота, — сказала Рейн-Мари. — Они порезали картины? Профессор поспешил к другой картине, вытянув перед собой руки, как родитель, который спешит спасти падающего ребенка. Он поднял Вермеера и перевернул картину. Коричневая бумага задника и в самом деле была срезана, но полотно осталось нетронутым. Профессор изучал картину, держа ее на вытянутой руке, и его глаза сияли. Это была классическая бытовая сценка Вермеера: кухонный стол с фруктами и мясом и чья-то мозолистая рука, только что появившаяся из-за рамы. — То, что это Вермеер, видно не только по сюжету, но и по работе со светом, — сказал де ла Кутю почти шепотом. — По пигментам. Боже мой, какая находка. — Сколько это может стоить? — спросил Гамаш. — Арман! — потрясенно воскликнула Рейн-Мари. — Это бесценные вещи, — сказал куратор вполголоса, удивленно качая головой. Он потер руками резную раму темного дерева, лаская ее. Потом вернул картину на стену и стал снимать другие с крюков и тоже переворачивать. Ни одна картина не была повреждена. Наконец, пройдя по всем комнатам, осмотрев работы старых мастеров, импрессионистов, современных художников, он остановился перед Гамашами. Его возбуждение, поначалу близкое к истерике, улеглось. — Эта квартира принадлежит Стивену Горовицу, верно? — Как вы догадались? — спросила Рейн-Мари. Они ему об этом не говорили. — По коллекции. Он делает огромные пожертвования Лувру, и время от времени мы слышим о его очередном приобретении. Его имя никогда не называется, но мир высококлассных коллекционеров и коллекций тесен и сплочен. Я слышал новость, однако мне казалось, что речь шла о дорожном происшествии. А не… — Он посмотрел на очертания тела на полу. — Это был не Стивен, — сказал Гамаш. — Мы просим вас сохранить в тайне то, что вы видите. — А вы знаете, что я вижу? — От созерцания Вермеера куратор перешел к созерцанию Гамаша. — Думаю, что да. Но скажите нам. Профессор де ла Кутю остановил на них критический взгляд: — Насколько я понимаю, вы пригласили меня, чтобы я сделал оценку. На случай его смерти. Арман промолчал. — К сожалению, все это копии. Безусловно, великолепные. Способные обмануть многих, хотя меня удивляет, что они обманули месье Горовица. Даже будучи копиями, они стоят тысячи, но не десятки миллионов. Не бесценные, как мне показалось вначале. — Все они? — Рейн-Мари посмотрела на Армана: он был мрачен, но отнюдь не удивлен. — Ты знал? — Подозревал. Я знал, что большинство оригиналов эпохи Ренессанса не имеют бумажного задника. И сами рамы не старые, хотя очень хороши. Даже если бы Стивен захотел поменять рамы, он бы позаботился о том, чтобы они принадлежали тому же времени. — Это и у меня вызвало подозрение, — сказал куратор. — У поддельного Вермеера рама скреплена скобкой. Месье Горовиц никогда бы не согласился на такое, будь картина подлинником. Арман подошел к самой маленькой картине в коллекции, снял ее со стены и протянул куратору: — А это оригинал? — Милая картинка, — заметил де ла Кутю, наклоняясь к картине. — Акварель. Пейзаж. Вероятно, период от начала до середины двадцатого века. Подписано «В. М. Уайтхед». — Профессор перевернул картину. — Забавно, что сзади у нее нейлоновая нить и пластиковые крючки. — Он вернул картину Гамашу. — Возможно, это оригинал, но он ничего не стоит. — Не совсем так, — возразил Арман, вешая картину на стену. — Жаль, — сказал куратор. — Кто-то, вероятно, пробрался сюда, пока месье Горовица не было в Париже, и методически заменил оригиналы копиями. Вероятно, делал это в течение длительного времени. Какая потеря. Как вы думаете, убитый спугнул фальсификатора? — И был убит, — сказал Арман. — Возможно. Вы представляете, сколько это могло бы стоить, будь это оригиналы? Куратор нахмурился, размышляя: — Вермеер оставил очень мало картин. Эта? В Лондоне или Гонконге, вероятно, около ста миллионов долларов. — Он описал полный круг. — Вся коллекция могла бы стоить полмиллиарда, я не говорю о тех картинах, которые у него, вероятно, есть в других домах и офисах. — Он перевел потрясенный взгляд на Армана. — Вы думаете, что… — Что они все подделки? — Арман кивнул. — Я попросил его помощницу оценить их. Сейчас она находится у него дома с куратором из Музея изящных искусств в Монреале. Они закончат там и перейдут к картинам в офисе. — Mon Dieu, — прошептал куратор. У него закружилась голова, он сел и оглядел комнату. Неожиданно на его лице появилось недоуменное выражение. — Вы обратили внимание, что все полотна — либо пасторали, либо бытовые? Ни истязаний, ни смертей. Даже сцен охоты нет. Ха. Это не может быть совпадением. Интересно почему. Арман настолько привык к картинам Стивена, что даже не обращал на это внимания. Ни он, ни Рейн-Мари. Но теперь, когда куратор указал на такую особенность коллекции, они согласились с ним. Стивен, изгоняющий дьяволов, завесил свои стены от пола до потолка мирными сценами. — Прошу прощения, что принес вам эту плохую новость, — сказал де ла Кутю. — Вы сообщите властям или это сделать мне? — Я сообщу. Вы можете пока не распространять эту информацию? — Конечно. Клара сказала мне, что вы высокий чин в Квебекской полиции. Надеюсь, вы найдете того, кто это сделал. Он посмотрел на очертания тела на полу. Они посадили профессора де ла Кутю в такси, и машина тронулась в сторону Лувра. — Бедняга Стивен, — сказала Рейн-Мари, когда Арман взял ее за руку. — Он будет огорчен. — Сомневаюсь, — тихо ответил он. Она посмотрела на него и подумала: Арман смиряется с реальностью того, что Стивен почти наверняка не вернется домой и не узнает, что его коллекция, труд всей его жизни, похищена. Они дождались просвета в потоке машин на улице Севр и перебежали улицу. Жак хотел было посадить их за уединенный столик в баре «Жозефина», но Арман показал ему на столик рядом с группой шумных посетителей, говоривших на испанском: — Может быть, здесь? Метрдотель поднял брови, но усадил их за этот столик. Рейн-Мари поймала себя на том, что оглядывает бар, пытаясь понять, в каком месте были сделаны те фотографии, что она видела в архиве. У нее скрутило желудок, и она поняла, почему Зора ненавидела это место. Была ли Зора одной из того множества заключенных концентрационных лагерей, которых привезли прямо сюда? Искала ли она здесь свою семью, бродя по этим коридорам? В большом танцевальном зале, в барах, ресторанах, в гостевых комнатах? Тщетно. Когда Жак принял у них заказ и ушел, Арман наклонился к Рейн-Мари. Но едва он собрался заговорить, как пришло еще одно сообщение.