Охваченный яростью, он истолковал это так, будто отец боится, что Даниель, зная правду о его службе во Второй объединенной оперативной группе, расскажет все полиции. Теперь он понял, что отец не боялся сына. Он боялся за сына. Оставив семью обследовать отель, Даниель сел в такси: — Набережная Орфевр, тридцать шесть, s’il vous plaît. — Вы уверены, что это умный поступок? — спросил Ксавье Луазель. Район Ла-Дефанс возвышался впереди, как некое великое королевство. — Настолько глупый, что может оказаться гениальным, — ответила Северин Арбур. — Или настолько гениальный, что может оказаться глупым. — Вот с этим я согласен, — сказал Луазель. На метро они доехали до знакомой остановки. Когда они вышли из поезда, Луазель отстал, делая вид, что ведет за ними слежку. Бовуар и мадам Арбур отметились на вахте, показали свои удостоверения. Напряженность возникла, когда охранник стал проводить вторую проверку. Догадались ли в «Секюр Форт» о том, что происходит? Может быть, Луазель все же сдал их, или… В тот момент, когда Бовуар уже прикидывал варианты действий, ни один из которых не предвещал ничего хорошего, их пропустили внутрь. Бовуар и мадам Арбур вышли из лифта на своем этаже и поднялись по лестнице на два пролета в кабинет Кароль Госсет. — Времени у нас, вероятно, совсем немного, — сказал Бовуар. Он попробовал открыть дверь в кабинет, но она была заперта. Тогда он кивком показал на стол секретаря. Они с мадам Арбур принялись вытаскивать ящики. Искали документ, папку, записку. Что угодно, где было бы указано, что конкретно показали пробы воды из шахты. Бовуар сел за стол и принялся пробовать разные коды входа. — Так вот вы где. Бовуар поднял голову. В дверях стоял Ксавье Луазель, а рядом с ним — человек лет сорока пяти. Тренированный. С руками, свободно свисающими по бокам, как у стрелка из старых времен. Это была поза человека, готового и готовящегося к действию. Нетрудно было почувствовать в нем агрессию. Бовуар узнал его, хотя прежде видел только в профиль, да и то мельком. Но он достаточно долго разглядывал изображение, чтобы узнать в нем третьего человека за столом. Того, кто сидел с Клодом Дюссо и главой ГХС, попивая чай из дорогущего фарфора в отеле «Георг V». Бовуар почувствовал, как напряглась Северин Арбур. Услышал ее прерывистое дыхание. — Я вас знаю? — спросил Бовуар. — Я здесь начальник службы безопасности, — ответил человек. — Тьерри Жирар. — Жан Ги Бовуар, а это мой заместитель Северин Арбур. Чем могу вам помочь? — Что вы здесь делаете? — Прошу прощения? — Это не ваш кабинет. — Да, это кабинет мадам Госсет. — Тогда что вы тут делаете? Брови Бовуара раздраженно насупились. Он встал и обошел вокруг стола: — Я думаю, это не ваше дело. — Нам не нравится, когда люди пытаются проникать в чужие кабинеты. — А мне не нравится, когда меня допрашивает охранник, — огрызнулся Бовуар. — Я принадлежу к руководящему звену компании. Мы не знакомы, но это не значит, что вы не в курсе, кто я такой. — Я в курсе, месье. Я не в курсе того, почему вы здесь. — Я ищу мадам Госсет. Если уж вы так эффективны, пожалуйста, узнайте, здесь ли она. Глаза Ксавье Луазеля раскрылись шире. Его явно удивило, что кто-то может так говорить с Тьерри Жираром. Бовуар понял, что вовсе не Луазель поднял тревогу. Напротив, создавалось впечатление, что Луазель сопровождает босса, чтобы защитить их. Жирар сердито смотрел на Бовуара. — Ну, — спокойно сказал Жан Ги. — Мы подождем. Они разглядывали друг друга некоторое время, наконец Жирар достал свой телефон, позвонил, потом убрал его: — К сожалению, мадам Госсет сегодня нет. Давайте мы проводим вас отсюда. Когда они вчетвером спускались в лифте, Бовуар решил форсировать ситуацию. Он повернулся к Луазелю: — А я ведь засек вас вчера вечером. И вы весь день следили за мной. Почему? — Вы ошиблись, месье, — сказал Луазель. — Да. Согласен. Была допущена ошибка. Кабинет комиссара Фонтен, как и все в достославном Тридцать шестом, производил мрачное впечатление. Даниель понял, почему полиция была рада покинуть разрушающееся старое здание, в котором, возможно, обитали крысы. Но он никак не мог понять, почему префект предпочел остаться здесь. Он посмотрел на беспорядочный набор выставленных в витрине предметов. Здесь были фотографии преступников вперемежку с другими, судя по всему семейными. Праздничные снимки и снимки с мест преступлений. Словно жизнь и работа этой женщины тесно переплелись и она больше не делала различий между родной кровью и пролитой. — Вам понравилось? — спросил Даниель, пытаясь сломать лед. — Моя старшая дочь до смерти хочет поехать посмотреть. Она была в Брюсселе, видела Писающего мальчика, но… — Вы это о чем? — прервала его болтовню Фонтен, оторвавшись от своих записей. Он показал на постер с изображением гавани Копенгагена. Флоранс обожала историю о том, что эта гавань когда-то была домом всех русалок. — Я даже не знаю, где это. Никогда не выезжала за пределы Франции. Да и зачем это мне? — Верно. Зачем это вам? Она закрыла папку и посмотрела на него: — Почему вы солгали нам, сказав, что не знали Александра Френсиса Плесснера? — Мне нужно было сразу вам сказать, — признал Даниель. — Прошу прощения. Я думаю, что служащий банка, в особенности работающий с венчурными капиталами, должен быть предельно осторожен. Мы допускаем какую-то утечку, самую малую, и вдруг все потенциальные инвестиции летят к чертям. — И поэтому вы лжете? Полиции? Которая расследует дело об убийстве? — Я совершил ошибку, — сказал Даниель, подаваясь вперед. — Я был потрясен, узнав от вас, что убитый — Александр Плесснер. Но я его едва знал, к тому же наша совместная работа не имела никакого отношения к его смерти. — В чем состояла ваша совместная работа? — Одна маленькая компания вышла на рынок с новой конструкцией гайковерта со сменными насадками. Фонтен вскинула брови: — Гайковерта? Это инструмент такой? — Да. Я искал какой-нибудь проект покрупнее, чтобы вложить деньги, но месье Плесснер считал, что банк должен начать с малых проектов. — Гайковерт со сменными насадками. — Oui. Теперь вы понимаете, почему я был уверен, что это не имеет ко мне никакого отношения. Ведь его убили не гайковертом.