Он прошел следом за нею в закуток в читальном зале. В этом здании Парижского архива хранилось почти сто километров документов, первые из которых относились к 600 году, а последние — к 1958-му. Но для Гамаша все свелось к одной маленькой записи. К одному имени. Он ожидал увидеть что угодно, но только не это. — Ох, Даниель, — прошептал он. Жан Ги выглянул в окно и постарался представить, что он не в набитом битком лифте. Что он не прижат к стеклу. Он закрыл глаза и вообразил, что сидит с Анни и Оноре в бистро в Трех Соснах. Слушает, как их друзья и соседи смеются и разговаривают. В воздухе висит запах дымка из камина, кофе и сосновой смолы. Он сделал вдох. Но вместо сосны, или кофе, или даже странно успокаивающего запаха земли ощутил аромат «Саваж» от «Диор». И почувствовал, как в него впиваются чужие локти. Невозможно было отрицать тот факт, что он находится в переполненном лифте и что Париж лежит у него под ногами. В буквальном смысле. Лифт поднимался все выше и выше, а пространство все сжималось и сжималось. Запах становился все более и более удушливым. Наконец лифт остановился, и Бовуара вынесло на самый высокий уровень Эйфелевой башни. Ветер щипал лицо. Бовуар подошел к краю, вдыхая свежий воздух. — Почему мы здесь? — спросила Северин Арбур. Бовуар огляделся и, увидев человека, которого искал, жестом подозвал его к себе. — Ксавье Луазель, это Северин Арбур. — Мы знакомы, — сказал Луазель, протягивая свою большую руку. Мадам Арбур посмотрела на его руку, потом на Бовуара: — Он охранник в ГХС. Я видела его, когда отмечалась на проходной. В чем дело? Когда вы приехали ко мне домой, то сказали что-то про люксембургский проект. Я думала, мы поедем в офис, но уж никак не сюда. Она огляделась. Северин Арбур не боялась высоты, что было весьма кстати, потому что она находилась на самой большой высоте, на какой может находиться во Франции человек, не имеющий крыльев. В «Ле Комптуар» было шумно, когда Рейн-Мари и Арман вошли внутрь. Они встретились взглядом с хозяином, и для них загорелась лампочка на маленьком столике в углу. Арман и Рейн-Мари хорошо знали это бистро в Одеоне. Знали хозяина. Знали посетителей. И опознали бы любого незнакомца, который попытается подслушать их разговор. Они заказали два салата «Ницца», и Арман рассказал ей о коротком сообщении, пришедшем от Жана Ги. «За вами слежка». Это ничуть его не удивило. Арман догадывался об этом. Что его озадачило, так это то, насколько искусной была его тень и насколько неуклюже Жан Ги доказал это. Хотя Гамаш не видел хвоста, он знал, что за ними почти наверняка наблюдают, что их подслушивают. Подслушивающая аппаратура была настолько чувствительна, что почти невозможно было уйти достаточно далеко, чтобы помешать кому-то следить за вашим разговором. Но можно было затруднить подслушивание, устроившись в окружении других людей, среди шума и болтовни. Когда они добрались до «Ле Комптуар» и смогли наконец говорить, Рейн-Мари произнесла всего одно слово: — Даниель. — Это хакерская операция. Его имя вставили туда. У Рейн-Мари словно гора с плеч свалилась, но Арман знал, что на самом деле это повод для дополнительной тревоги. — Они хотели, чтобы мы думали, будто он замазан, — сказала она. — Non. Они знали, что мы не поверим. Но им нужно, чтобы мы видели угрозу. И предупреждение. Как голова на колу во время Революции, подумал он. — Чтобы показать нам, что они могут сделать с Даниелем и с любым из нас, если захотят, — сказала Рейн-Мари. — Да. — Арман, этот запрос в Архив был сделан пять недель назад. Неужели они спланировали все так давно? — Как минимум. — Они подготовились к нам, — сказала она. — Точно знают, что мы будем делать. — Не точно, — сказал Арман. — Они не могли предвидеть, что мы будем рядом, когда машина собьет Стивена. Или что мы найдем тело Александра Плесснера. Все это должно было случиться, пока мы находились дома в Квебеке. Ко времени нашего приезда смерть уже списали бы на несчастный случай — дорожное происшествие, виновник скрылся. Тело Плесснера тоже переместили бы в морг. И то, что они искали, было бы найдено. Мы разрушили их тщательно продуманные планы. Они паникуют. — А имя Даниеля в списке запросов? — Им нужно было чье-то имя, — объяснил Арман. — Тот, кто нашел эти документы, не мог использовать свое собственное. — Но откуда они вообще узнали про Даниеля? — Она посмотрела на него и побледнела. — Они знали про тебя. Клод Дюссо знает тебя. Знает Даниеля. Это его рук дело. — Я тоже так думаю. — Но как он узнал, что мы станем искать? — Он не мог этого знать, — сказал Арман. — Тогда не мог. Он готовился ко всем сценариям. Что случится, если я появлюсь, если у меня возникнут сомнения по поводу несчастного случая со Стивеном. Если я начну копать. — И узнаешь про Даниеля. Боже мой. — Потом ее лицо прояснилось. — Может быть, вот в чем положительный момент? Если они нашли старое дело и грозили Стивену оглаской, надеясь, что он отступит, то они явно не знают Стивена. А если они использовали имя Даниеля, чтобы напугать нас, то они определенно не знают нас. Думают, что знают, но на самом деле ничего не знают. Возможно, у них огромные силовые ресурсы, но они слишком уж самоуверенны. В этом наше преимущество. Теперь Арман тоже улыбнулся: — Ты права. Они нас не знают. Официантка принесла их салаты. Когда она ушла, Рейн-Мари спросила: — Как прошел разговор с Даниелем о месье Плесснере? — Он признал, что знает Плесснера. — И что? — И все. Разговор прошел плохо. — Он немного помолчал. — Но я узнал, что́ стояло между нами все эти годы. Рейн-Мари положила вилку и выслушала то, что рассказал ей Арман. Когда он закончил, она откинулась на спинку стула и уставилась на него: — Он услышал это? В тот канун Рождества? — Но не понял. — Он был ребенком. И подумал, что я плачу, потому что расстроена. Любой ребенок подумал бы так. Но я-то плакала от облегчения, когда узнала, что ты отказался от этой работы. Ты ему все объяснил и ему стало легче? — Non. Он мне не поверил. — Он слишком много отдал этому, — сказала Рейн-Мари. — Если он признает, что не прав, это будет означать, что он впустую потратил столько лет, исключив тебя из своей жизни. Дай ему время. По крайней мере, он тебе сказал. По крайней мере, мы теперь знаем. — Oui. Но Арман знал, что такое травма потери родителей. И теперь он знал, что каждый день с восьми лет его собственный сын ждал неизбежного стука в дверь. Как это может повлиять на чувствительного мальчика? Как он жил с постоянным ожиданием горя? Единственная надежда Даниеля, единственный способ выжить состояли в том, чтобы пережить это. Эмоционально «убить» отца и продолжать жить дальше. Продолжать любить тех, кто остался с ним. Это решение было смелым, блестящим. С одним только недостатком. Убив однажды, как он теперь сможет воскресить отца?