Принимая душ, он думал о Даниеле. Одеваясь, он думал о Даниеле. Потом, оставив в спальне крепко спящую Рейн-Мари, он пошел в кухню и, стараясь не шуметь, вымыл вчерашнюю посуду. И все это время он думал о Даниеле. О том, что нужно сделать. Что нужно сказать. Оставив кофе на плите, Гамаш отправился на прогулку. Несколько раз оглянувшись как бы невзначай, он установил, что наблюдения за ним нет. «Это даже немного оскорбительно», — подумал он, раскрывая зонтик. Гамаш шагал по знакомым улицам Маре, и дождь, время от времени усиливавшийся, стучал по зонтику. Этот звук своей привычностью приносил успокоение. Кап. Кап. Кап. Гамаш прошел по улице Тампль, как всегда останавливаясь и разглядывая дома. Его бабушка говорила, что улица названа так не в честь еврейского храма, как он мог бы подумать, а в память о тамплиерах. Здесь восемь столетий назад размещалась штаб-квартира рыцарей-тамплиеров. «И здесь, — сказала она мальчику, — они хранили сокровища, награбленные в Святой земле во время Крестовых походов. А когда случился переворот, когда тамплиеров арестовали и пытали, ни один из них не сказал, где хранятся сокровища». «Сокровища?» — переспросил юный Арман. «Их так и не нашли. Считается, что они где-то здесь, на улице Тампль». К тому времени Арман уже понимал, что истинными утраченными сокровищами были человеческие жизни. Вчера вечером, ложась в кровать, Арман надеялся и молился, чтобы, когда он проснется, у него на телефоне было послание от сына с просьбой приехать. Потому что ему нужно кое-что сказать отцу. Но никакого сообщения на телефоне не обнаружилось. Впрочем, письма все же были. Одно — от Изабель Лакост, которая сообщала, что ее инженер-консультант не нашел никаких изъянов в люксембургском проекте. Второе письмо пришло от миссис Макгилликадди, Гамаш еще не успел его прочесть. Письма от миссис Макгилликадди всегда были длинные и путаные. И он не мог заставить себя приняться за него в первую очередь. Гамаш понимал, что должен рассказать Рейн-Мари о завещании Стивена. Но он решил, что не будет ничего говорить Даниелю и Анни. Пока. Погруженный в свои мысли, он не заметил, как дошел до Аркольского моста. Этот мост через Сену вел к больнице Отель-Дьё. Название моста — Аркольский — содержало в себе тайну, как и многое другое в Париже. Некоторые утверждали, что мост назван в честь выдающейся победы Наполеона над австрийцами в сражении при Арколе. Другие говорили, что мост назван в честь одного молодого человека, погибшего во время Французской революции. Этот молодой человек водрузил триколор на баррикаде и крикнул, умирая: «Запомните, меня зовут Арколе». Даниель, в частности, предпочитал последнюю версию, которая говорила о доблести и самопожертвовании. Подобного рода героика находила отклик у молодых. И неопытных. Но это, думал Арман, продолжая свой путь, старая и опасная ложь. Нет ничего правильного и хорошего в смерти за свою страну. Иногда это становится необходимостью. Но всегда остается трагедией, а никак не честолюбивым устремлением. Его злость на сына за ночь рассеялась, и теперь он думал о том, как, вероятно, был напуган Даниель, если прибегнул к такой лжи. Ждет ли он в своей квартире стука в дверь, зная, что рано или поздно кто-то обнаружит его ложь и придет? Арман зашел в больницу Отель-Дьё и провел полчаса со Стивеном. Сначала втирал мазь в его руки и ноги, потом прочитал ему новости со всего мира. Вентилятор продолжал работать, аппараты, к которым был подключен Стивен, постоянно, почти ритмично издавали электронные звуки. Но сам он по-прежнему лежал неподвижно и безмолвно. После короткого разговора с медсестрой и дежурным врачом Арман поцеловал Стивена в лоб, сказал ему, что он добрый и сильный. Отважный и любимый. — И я знаю, что ты всегда говорил правду, — прошептал он. С этими словами он ушел. Медсестра и врач еще не сказали ему об этом, однако он видел по их глазам, что скоро, очень скоро его попросят принять решение. Но он не мог об этом думать. Пока не мог. Пекарня на его пути к дому была открыта, и он купил полдюжины свежих круассанов. Когда он вернулся, Рейн-Мари уже встала. — Пять? — спросила она, заглянув в пакет. — Один, наверно, выпал. — Конечно выпал, старший инспектор. Ты спал? — спросила она, стряхивая крошки с его пальто. — Отлично спал. — И что твои эмоции по поводу Даниеля? — Успокоились. Ты была права, что не пустила меня. Я поеду к нему после завтрака. Он сделал большой глоток ароматного, крепкого кофе, пока Рейн-Мари намазывала земляничный джем на свой круассан. — Вчера я разговаривал с миссис Макгилликадди по поводу завещания Стивена, — сказал Арман. — Год назад он составил новое. За вычетом нескольких внушительных даров в свой фонд и одного миссис Макгилликадди… — Арман сделал паузу, — все остальное он завещал нам. Рейн-Мари положила круассан на тарелку и уставилась на мужа. Сказать, что она испытала шок, было бы лицемерием. Но все же если она и задумывалась об этом, то предполагала, что Стивен оставит небольшое наследство Анни и Даниелю. А им — ничего. И уж конечно — не все. — Его состояние будет поделено равными долями между Анни, Даниелем, тобой и мной. Прежде чем она успела спросить или побороть искушение спросить, он добровольно поделился информацией: — По словам миссис Макгилликадди, после вычета налогов и комиссионных это составит по нескольку сотен миллионов долларов каждому. Рот Рейн-Мари чуть приоткрылся, губы побелели. Арман подумал, что она вот-вот упадет в обморок. — Арман, — прошептала она. — Мы не можем… Он кивнул. В точности это чувствовал и он сам. Но из этого был выход. — Если хочешь, когда придет время, мы откроем какой-нибудь фонд. Анни и Даниель пусть сами решают, захотят ли они вложить в него деньги. — Да-да, — сказала Рейн-Мари. — Ой, я знаю. Приют для бездомных котов. И финансистов. Арман рассмеялся. Шутка ему понравилась. Потом он позвонил Даниелю, и тот ответил на четвертый гудок. Да, они дома, и отец может приехать. В голосе сына слышался холодок. «Он знает, — подумал Арман. — Или подозревает». — Хочешь, чтобы я поехала с тобой? — спросила Рейн-Мари. — Нет, лучше, если я сделаю это сам. — Ты уверен? — Она поймала его взгляд. — Ты готов ко всему, что скажет Даниель? Ты не… — Не сделаю ли я еще хуже? Постараюсь не сделать. Планка стояла довольно низко, но все же Арман не был полностью уверен, что преодолеет ее. — А что будешь делать ты? — Сегодня воскресенье. Архив закрыт. Идеальное время, чтобы пойти туда. Я уже связалась с главным архивариусом. Она будет ждать меня в десять. Ты скажешь Даниелю про завещание? — Нет. И Анни тоже не скажу. Пока Стивен жив. Она повязала шарф ему на шею, поцеловала его и отпустила под дождь. И не сказала того, что он и так знал. Долго это не продлится. Глава двадцать седьмая Некоторое время Арман провел на полу, играя с внучками, которые все еще были в своих канадских пижамках и требовали, чтобы их называли Бутончик и Рассвет. — А что означает мамино имя? — спросила Бутончик, забираясь на спину деда. — Розлин означает «роза», — ответил он. — А папино? — спросила Зора. — Вашего папу зовут Даниель, — сказал их дедушка. — И это означает «Господь мне судья». Это заставило их замолчать, правда ненадолго. Флоранс сползла с его спины на пол, а Зора принялась наливать дедушке чай.