Она положила нож и прикоснулась к его руке жестом, столь же священным, как крестное знамение. — Как вы знаете, месье Горовиц занимает весь верхний этаж. И отсюда нельзя увидеть его окна, — сказал месье. — Они выходят на улицу, а не во двор. — Полицейские все еще там, ищут что-то, — сказала мадам. — Мы предполагаем, что они захотят потом поговорить с нами. — Еще не говорили? — спросил Бовуар, кинув взгляд на Гамаша. — Нет. — И вы не видели, чтобы кто-то посторонний заходил вчера во двор? — спросил Арман. — Никто вам не звонил? — Разве убийцы спрашивают у консьержей разрешения войти? — спросила мадам, и Жан Ги улыбнулся. — Нет, не спрашивают, — согласился Арман. Этот дом был типичным для квартала, в котором он стоял. Большая деревянная дверь с тротуара открывалась прямо во двор. Обитатели дома проходили по двору к другой двери — за ней находился лифт, хотя большинство, если могли, пользовались лестницей. Лифт был клеточного типа, тесный, старый, хлипкий. — А сегодня утром? — спросил Гамаш. — Никого не видели? — Я видел тебя и мадам Гамаш, — сказал месье. — Это было часов в девять. Я вышел поздороваться, но вы уже вошли в здание. Это вы обнаружили тело? — Oui. — Pauvre[64] мадам Гамаш, — сказала мадам. — Вы должны передать ей кусочек пирога. Гамаш хотел было вежливо отказаться, но понял, что это обидит хозяйку. Он принял кусок теплого pain au citron, завернутый в вощеную бумагу, и положил себе в карман. — А больше никого не видели? — спросил Бовуар. — Никого чужого, — ответил месье. — Из Прованса приехали дети семьи, живущей на третьем этаже, но мы их хорошо знаем. Женщине на втором этаже доставили что-то из «Ле Бон Марше». Мы знаем доставщика. Часто его видим. Он приехал и сразу же уехал. — И вы не видели, как пришел месье Плесснер? — спросил Жан Ги. Они посмотрели на него недоумевающе. — Убитый, — пояснил Жан Ги. — Нет, — сказала мадам. — Но по пятницам всегда куча дел, я делаю уборку, а месье разбирается с мусором. — На первом этаже потек радиатор, — сказал месье. — Пришлось исправлять. В старых домах всегда что-нибудь не так. Но то, что случилось днем ранее, подумал Арман, когда они вышли от стариков, было из разряда «совсем не так». Во дворе Гамаш прикоснулся к руке Бовуара, безмолвно попросив не спешить. В пространстве двора доминировало одно-единственное дерево — с толстым стволом, высокое, сучковатое. В окнах трепетали занавески, в оконных ящиках цвели ярко-красные герани и светло-голубые фиалки. Даже Бовуар, не очень ценивший красоту, мог по достоинству оценить то, что видел здесь. А видели они одну из многих особенностей Парижа, спрятанную за простыми деревянными дверями, где обнаруживались такие дворы и потайные сады. Париж был городом фасадов. Красоты, как очевидной, так и скрытой. Героизма, как очевидного, так и скрытого. Ужасных деяний, как очевидных, так и скрытых. — А не мог ли Александр Плесснер, — начал Арман тихим голосом, чтобы никто из обитателей дома, чьи окна выходили во двор, не услышал его, — сам впустить убийцу в квартиру? — Но с какой стати? — По двум причинам, — сказал Гамаш. — Либо Плесснера перекупили и убийца был фактически сообщником… — Но зачем тогда убивать? — спросил Бовуар. — Тем более когда документы еще не найдены? Квартира была перевернута вверх дном. Им отчаянно было нужно что-то найти. И очевидно, они этого не нашли. — Или, — продолжал Гамаш, — Плесснер работал со Стивеном, помогал ему найти что-то. Стивен спрятал улику у себя в квартире и послал Плесснера за этой вещью. И еще поручил ему встретиться здесь с кем-то. С кем-то, кому они доверяли. — Но кому они могли настолько доверять? — А кому учат доверять с самого детства? — Уж во всяком случае не человеку с конфеткой. — Бовуар задумался, потом посмотрел на тестя. — Полицейскому. — Oui. Стивен готов был поверить любому копу, но высокого звания… — Самого высокого звания, — сказал Бовуар. Он огляделся и еще больше понизил голос. — Префекту полиции? — Стивен не пошел в квартиру сам из страха, что его увидят и опознают. Поэтому он послал Плесснера, которого никто не знал, и договорился с высокопоставленным копом, Клодом Дюссо или с кем-то еще, чтобы тот встретил Плесснера здесь. — Впустил его через пожарную лестницу, чтобы никто не увидел. — Возможно. — Но опять же, зачем убивать месье Плесснера, прежде чем улика будет обнаружена? Квартира вся вверх дном. Это явно не Плесснер сделал. — Может быть, он что-то заподозрил, — сказал Гамаш. — Может быть, Плесснер отказался делать то, что собирался, и его убили, когда он попытался уйти. Часть деталей укладывалась в эту версию. Другая часть — нет. — Подведем итог, — сказал Бовуар. — С люксембургским проектом, возможно, что-то не так, а возможно, все так, ГХС может быть участником, а может не быть. Александр Плесснер, может быть, работал со Стивеном, помогая ему раскрыть какое-то мошенничество, а может, и не работал. И префект полиции, может, замешан в этой истории, а может, и нет. — Именно, — подтвердил Гамаш. — Знаете, — заметил Бовуар, — не могу сказать, что по-настоящему скучаю по расследованию убийств. Гамаш тихо хмыкнул от удовольствия. Они подошли к лифту, и Бовуар побледнел: — Вы первый. — Я пойду пешком, merci, — сказал Гамаш. — И я тоже. Бовуар шел, перешагивая через две ступеньки, и поднялся наверх, тяжело дыша. Гамаш шел медленно и поднялся наверх с новым вопросом. Что, если Стивен обнаружил Александра Плесснера, своего друга и коллегу, за обыском своей квартиры и убил его? Не этим ли он занимался в те часы перед ужином? Глава двадцать первая — О господи, — сказала Анни, опускаясь в кресло в своей гостиной. — Так уже лучше. Они с Оноре вздремнули немного, а потом она пригласила на чай Даниеля и Розлин с девочками. — Ладно, — сказала она, глядя на брата. — Что происходит? — Ты о чем? — О твоих ответах следователю. Не очень удовлетворительных. — Она практически обвинила меня, нас, в убийстве Стивена ради денег. Тебя это не расстроило? — Это ее обязанность, — возразила Анни. — Она задавала законные вопросы. Мы ведь знаем правду. — Скажи это папе. Он там нагромоздил еще кучу вопросов. — Он пытался спасти тебя, придурок. Извини, это ребенок говорит. — Она положила руку себе на живот. — Ты носишь антихриста? — спросил Даниель, и Анни рассмеялась.