— Они над ней смеялись. — А вот и нет. — Почему смеялись? — Из-за ее имени. Младшая сестра замолчала, но ее лицо снова сморщилось, и она еле удерживалась от слез. — Они говорят, оно странное. И она странная. — Я его ненавижу, — сказала Зора. — Ненавижу мое имя. И их ненавижу. — Кто-нибудь рассказывал тебе о твоем имени? — спросил у нее дедушка. — И почему ты его носишь? — Так звали бабушку, — пробормотала Зора. — Вроде бы. Арман опустился на колени. — Да, так звали твою прабабушку. — Он посмотрел на других детей, наблюдавших за ними, потом на Даниеля. — Мы можем прогуляться немного все вместе? Даниель кивнул и протянул дочери руку, а Рейн-Мари взяла за руку Флоранс. Пока они шли по парку, Арман рассказывал Зоре про другую Зору, умалчивая о худшем, о кошмарах войны — для этого еще не пришло время. Он рассказал ей, какой храброй была ее тезка. И какой любящей. Забавной и доброй. И сильной. — Зора — красивое имя, — сказала Рейн-Мари. — Она означает «заря». Каждое имя означает что-то особенное. — А что означает мое имя? — спросила Флоранс. — Оно означает «цвести», — сказал Даниель. — «Расцветать». А ты знаешь, что тебе нужно, чтобы расцветать? — Конфетку? Ее отец рассмеялся: — Non. Цветам нужно солнце. Он посмотрел на Зору. Флоранс проследила за его взглядом и кивнула. Но ничего не сказала. — И может быть, — сказал Даниель обеим девочкам, — немного мороженого. Но сначала… — он наклонился к ним, — поцелуйчик. Они завизжали и со смехом бросились прочь. Арман наблюдал за своим сыном в роли отца и улыбался. Да, гораздо важнее быть хорошим отцом, чем хорошим сыном. Он немного отстал и подождал Жана Ги: — Нам нужно поговорить. Рейн-Мари пошла в Marché des Enfants Rouges, чтобы купить еду на вечер, а Даниель и Розлин повели девочек домой есть мороженое. Анни и Оноре отправились домой вздремнуть. — Идешь с нами? — спросила Анни Жана Ги. — Ты не возражаешь, если я поговорю с твоим отцом? — Вовсе нет. Не забудь ключ. — Ключ, — сказал Жан Ги, когда они с Арманом сели в такси, — это коробочка с наполеонами. Меня без них в дом не впускают. Арман улыбнулся. Рейн-Мари называла ключом острую пиццу с сосисками. — Hôtel Lutetia, s’il vous plaît, — сказал он водителю и закрыл стеклянную перегородку между ними. Они впервые остались один на один после возвращения Жана Ги из офиса ГХС Инжиниринг. — Что ты узнал? — Ну? — спросил Клод Дюссо. — Что ты узнала? — Ничего конкретного, месье, — ответила по телефону Фонтен. Дюссо услышал в ее голосе неуверенность. — Но?.. — Но мне кажется, у месье Гамаша есть какие-то подозрения. Он был вежлив, но не думаю, что полностью откровенен. — Понятно. Как он прореагировал на досье Стивена Горовица? — Рассердился. Как вы и предсказывали, это сместило акценты. — Хорошо. Может быть, он сосредоточится на этом и не будет слишком соваться в расследование. — Кстати, он спрашивал про коробку. Я сказала, что ее у меня нет. Ну почему вы просто не можете сказать ему, чтобы он не вмешивался? — Я пытался. Не получилось. К тому же лучше, если он будет у нас под присмотром. Сегодня я иду к ним на ужин. Может быть, выясню что-нибудь. Отключившись, Дюссо откинулся на спинку кресла и задумался. Поначалу он разозлился на Монику за то, что она приняла приглашение Гамашей на ужин. Этот визит как минимум обещал быть неловким. А теперь он решил, что это не такая уж плохая идея. Глава двадцатая Сидя на заднем сиденье такси, Гамаш просматривал распечатки, сделанные Бовуаром. Люксембургский проект фуникулера. Тут были чертежи и масса технического текста, понять который Гамаш не имел ни малейшей надежды. Сняв очки, он посмотрел на Жана Ги: — У тебя есть идея, кто стирал все эти электронные письма и отчеты о ходе работы? — Нет, но это явно делал кто-то знакомый с системой. — По крайней мере, это подтверждает, что ГХС есть что скрывать. Хотелось бы мне знать, что было в тех письмах. Бовуар улыбнулся и включил свой айфон. Оба сосредоточенно прищурились, когда появилось видео, которое он снял в офисе. — Электронная почта? — спросил Арман. — Да, и отчеты. Я снимал их, пока они стирались. — Молодец. Но такси все время подпрыгивало на дороге, видео было слишком дерганым, письма мелькали слишком быстро — словом, они ничего не успевали разобрать. — Черт, — сказал Бовуар, останавливая видео. — Придется посмотреть дома. — Эти письма, они ведь адресованы Кароль Госсет? — сказал Гамаш. — Твоему боссу? Одному из старших менеджеров? Это… — Необычно? Очень. Она курирует некоторые проекты, но только самые крупные. — И именно она цитировала Одена, да? О трещине в чашке, ведущей в страну мертвецов. О том, что малое, повседневное может быть разрушительным. Странно, что она это сказала. О чем вы тогда говорили? Жан Ги мысленно вернулся назад: — О моей работе. Пригласили ли меня в качестве полицейского.