Голова Армана лежала на руке Стивена. Его голос был приглушен простынями. Но Рейн-Мари знала, что он делает. «Ш-ш-ш, ш-ш-ш, — подумала она. — Шепчи, кто смеет. Арман Гамаш читает свою молитву». Глава семнадцатая В самом начале четвертого Ирена Фонтен и ее заместитель вошли в квартиру Даниеля и Розлин. Дверь им открыл мужчина лет тридцати с небольшим. Бородатый, высокий, основательный. Это то, что было очевидно. Но Фонтен умела видеть и то, что другие могли упустить. Его глаза, хотя и серьезные, были задумчивыми, даже теплыми. Вот человек, которого легко любить, подумала она. Которому легко доверять. А это означало, что она немедленно прониклась недоверием к этому Даниелю Гамашу, невзирая на тот факт, что он приходился сыном старшему инспектору Гамашу. Правда, комиссар Фонтен была далеко не уверена, что она доверяет отцу. Войдя в гостиную, она увидела остальное семейство — все стояли лицом к ней. Большая комната казалась еще больше благодаря трем окнам от пола до потолка, выходившим на крыши с жестяной кровлей, мансарды, колпаки над дымовыми трубами. Отсюда открывался вид на вечный Париж. Перед началом разговора ее заместитель записал сведения обо всех, кто находился в комнате. Рейн-Мари Гамаш работала старшим библиотекарем и архивариусом, пока не ушла в отставку. Анни была адвокатом. Судебным адвокатом, получившим степень в Квебеке, но имеющим разрешение на работу во Франции. В настоящее время она находилась в отпуске по беременности. Розлин работала в дизайнерской фирме, а Даниель — в банке. Фонтен подумала, что он очень похож на отца. Если сбрить бороду, сходство будет удивительное. Может быть, по этой причине сын и отрастил бороду. Чтобы не видеть отца в зеркале, чтобы не разглядывать его в начале и конце каждого дня. Когда их попросили назвать адреса проживания, Даниель заерзал на стуле и переглянулся с Розлин. — Мы должны вам кое-что сказать, — сказал он, обращаясь ко всем присутствующим. — Мы здесь надолго не останемся. Мы переезжаем. — Переезжаете? — спросила Рейн-Мари. — Домой? В ее голосе безошибочно послышалась надежда, глаза засияли. — Наш дом здесь, мама, — ответил Даниель. — Нет, мы приняли предложение купить квартиру в Шестом округе. — Три спальни, — сказала Розлин. — У девочек будет по спальне. И это близко к их школе в Сен-Жермен-де-Пре. — Но они же ходят в школу здесь, за углом, — удивилась Анни. — До следующего семестра, — сказала Розлин. — Их приняли в коллеж Станислава. Глаза у всех широко раскрылись, включая и двух следователей. Маленькие мальчики и девочки в темно-синей и крахмально-белой форме были такой же частью Парижа, как Мадлен[59] и ее приключения. Мальчиков и девочек, торжественно держащихся за руки, можно было увидеть, когда они пересекали бульвары Шестого округа и играли в Люксембургском саду. Это была, без сомнения, лучшая частная школа в Париже. А возможно, и во всей Франции. И одна из самых дорогих. — Но как?… — начала было Рейн-Мари и замолчала на полуслове. — Как мы их туда устроили? — спросил, сияя, Даниель. — Да. Ясно было, что она собиралась задать другой вопрос. Как они собираются оплачивать школу? И новую квартиру? Но некоторые вопросы лучше было держать при себе. Во всяком случае, не задавать их в присутствии следователя убойного отдела. — Поздравляю, — сказал Арман. — Это замечательная школа. Девочкам там понравится. Но Анни недовольно смотрела на брата, не разделяя энтузиазма родителей, каким бы вынужденным он ни был. — Черта с два замечательная, — заявила Анни, не в силах сдержаться. — Мы решили поселиться рядом с вами в двух улицах, а вы теперь уезжаете? — Недалеко, — сказал Даниель. — Вы снимаете эту квартиру? — спросила Фонтен. — Да. Будет непросто с субарендой, — сказал Даниель и спросил у сестры: — Может, вы ее снимете? — Может, ты… — начала Анни. — Может, мы поговорим об этом позже? — вмешалась ее мать. Но она уже опоздала со сменой темы. — Прежде у вас была аренда, а теперь вы покупаете квартиру? — уточнила комиссар Фонтен. — Квартира побольше, район получше. — Да, — сказал Даниель. — И обеих своих дочерей отдаете в коллеж? Если Даниель не расслышал этих тонких намеков, то от уха его отца они не ускользнули. Он оставался спокойным, хотя и насторожился. Даниель взял Розлин за руку и улыбнулся, открыто и без малейшего лукавства: — Oui. Извини, мама, я знаю, ты надеялась, что мы вернемся в Монреаль, но теперь Париж стал нашим домом. Арман легонько прикоснулся к руке Рейн-Мари. Это была правда. Они всегда надеялись, даже ожидали, что Даниель, Розлин и дети в один прекрасный день вернутся в Квебек. Но теперь это казалось невозможным. Париж забрал у них сына и внуков. А теперь он забирал у них и Анни с ее растущим семейством. Город в этом не был виноват. Он ничего не мог с собой поделать и светился, как всегда. Но в этот миг Рейн-Мари ненавидела Париж. И любовь Армана к этому городу тоже пошатнулась. — Хрень собачья, — сказала Анни, когда Жан Ги сжал ее руку. Комиссар Фонтен наблюдала за ними. Но как она ни старалась, ей не удалось увидеть семью, раздираемую ненавистью и обидами. Во всяком случае, их реакция на сообщение Даниеля была вызвана только любовью. Они хотели быть ближе к своим родным, а не дальше от них. Выслушав их воспоминания о том, что случилось предыдущим вечером, комиссар Фонтен вновь обратилась к Даниелю. За несколько минут, проведенных ею здесь, она поняла, что сын похож на отца только внешне. Оба они, père et fils[60], казались добрыми людьми. В них не чувствовалось никакой угрозы. Но если у старшего Гамаша это принимало форму уверенности и властности, то у младшего это обретало форму обаяния. Обаяние, при всей его привлекательности, могло быть поверхностным. Часто и было таковым. Нечто вроде добродушной обертки, в которой скрывается что? Неуверенность? Чувство незащищенности? — Перед тем как месье Горовица сбила машина, он провел десять дней в Париже. Вы с ним встречались в это время? — Нет, — удивленно ответил Даниель. — Впервые вчера вечером. Я решил, что он только-только прилетел. — Кто-нибудь из вас получал от него в этот период какие-либо сообщения? — спросила Фонтен. Все отрицательно покачали головой. Жан Ги Бовуар поднялся и подошел к окну. — Я вас утомляю, месье Бовуар? — спросила Фонтен. — Non, désolé. Я хотел убедиться, что вижу детей с их няней в парке. Он вернулся на свое место рядом с Анни и, сунув руку в карман, принялся играть склеившимися монетками. Он хотел показать их Оноре. Но забыл про них. — Месье Горовиц собирался на следующей неделе присутствовать на заседании совета директоров, — сказала Фонтен. — Нас интересует, есть ли какая-либо связь между этим фактом и нападением на него.