— И учил их способам эффективно убивать. — Учил главным образом тому, как избегать ситуаций, когда ты будешь вынужден убивать. — Гораздо интереснее, — согласился префект. — И труднее. Гамаш с некоторым удивлением понял, что, пока он вынашивал подозрения в адрес Клода Дюссо, тот, вероятно, тоже имел кое-какие подозрения на его счет. И Гамаш понимал почему. Он оказался на месте двух преступлений. Хотя он и не присутствовал при убийстве Александра Плесснера, но тело обнаружил именно он. И остался целым и невредимым после столкновения с незваным гостем, которого больше никто не видел. Могло бы показаться забавным, что эти двое пожилых мужчин подозревают друг друга в убийствах в стиле спецназа. Если бы не существовала вероятность, что один из них прав. У двери Дюссо заговорил тихо и серьезно, глядя Арману в глаза: — Я благодарен тебе за помощь с месье Горовицем, но прошу тебя, Арман, после твоего разговора с комиссаром Фонтен отойди в сторону. Предоставь действовать нам. Ты слишком близко. — Близко к чему? К истине? — Оставь это. — Ты бы оставил, Клод? Если бы ты находился в Монреале и там случилось бы нападение на человека, которого ты считаешь своим вторым отцом. Ты бы отошел в сторону? — Если бы следствие вел ты, отошел бы. Арман вышел, зная, что он сейчас слышал по крайней мере одну ложь. И сам по меньшей мере один раз солгал. Он позвонил миссис Макгилликадди и попросил ее не отрицать, что в ежедневнике Стивена есть упоминание о заседании совета директоров. — Только, может быть, не говорите, в каком ежедневнике. Покинув универмаг БХВ, Рейн-Мари Гамаш поспешила домой. Она еще раз приняла душ и переоделась, а потом, не давая себе времени поразмыслить, набрала телефонный номер. — Доктор Дюссо? Моника? — Oui? — Это Рейн-Мари Гамаш. — Ой, а я как раз собиралась позвонить вам — хочу пригласить вас с мужем на ужин. — Голос Моники Дюссо звучал тепло и приветливо. — Клод сказал мне, что случилось вчера вечером. Какое несчастье! Рейн-Мари встречалась с Моникой всего несколько раз, но эта женщина вызывала у нее глубокую симпатию. Доктор Дюссо была педиатром и имела практику на Монпарнасе, неподалеку от Парижских катакомб. «Это что-то наподобие кармы, — сказала она как-то Рейн-Мари. — Я живу с человеком, знающим немало тайн, а теперь еще живу над этими таинственными туннелями. Единственное различие между ними в том, что у катакомб есть скрытые глубины». Она тогда рассмеялась и с нескрываемой любовью посмотрела через стол на своего мужа. — А может, вы придете к нам? — сказала Рейн-Мари. — Как-нибудь по-простому. Честно говоря, я только что вернулась домой, и у меня нет желания опять выходить на улицу. Я знаю, что мужчинам захочется поговорить, а я бы предпочла побыть в вашем обществе. — Но вы, наверное, устали. Рейн-Мари действительно устала и теперь с трудом верила, что приглашает гостей на ужин. Но это был единственный способ… — Знаете, работа в кухне меня успокаивает. Приходите, пожалуйста. Никого, кроме нас, не будет. En famille[58]. — Позвольте мне хотя бы десерт принести. На том они и порешили. «Теперь пути назад нет», — подумала Рейн-Мари, пытаясь понять, как к этому отнесется Арман. Она посмотрела на коробочку, лежащую на туалетном столике. Потом открыла нижний ящик комода и спрятала ее под слоями свитеров. Не от Армана, а от гостей, которые придут вечером. Было без двадцати три, когда Жан Ги отметился на выходе. Теперь дежурил другой охранник — не тот, который приходил к нему. Но тоже в хорошей физической форме. Тоже сосредоточенный. Как же Бовуар не замечал этого ранее? На этих мужчинах и женщинах не было ни грамма жира. Они смотрели на тебя проницательными, умными глазами. Внимательными. Подозрительными. Выйдя за дверь, он пошел быстрым размеренным шагом. Ему не терпелось посмотреть на свою распечатку и на то, что он снял на телефон. Впереди был вход в метро. Жан Ги спустился по эскалатору, прошел в помещение станции и остановился в ожидании поезда. Войдя в вагон, он вытащил телефон, чтобы проверить, что же у него получилось. Прежде чем включить телефон, он посмотрел налево и увидел скучающих пассажиров, читающих «Монд» или вперившихся в экраны своих смартфонов. Потом бросил взгляд в другую сторону. И увидел его. Охранника Луазеля. Того, который заходил к нему. Этот человек смотрел на него. Даже не пытаясь скрыть свое присутствие, свой изучающий взгляд. Было без двадцати три, когда Рейн-Мари снова вышла из химчистки. Когда она в первый раз зашла в этот день в химчистку и оставила там свою пропахшую одежду, ей вежливо улыбались. Притворяясь, что не замечают убийственных запахов. На этот раз никакого притворства не было. — Вы работаете на парфюмерной фабрике, мадам Гамаш? — спросила молодая женщина, держа ее одежду двумя пальцами на вытянутых руках. — Нет. Просто я опробовала духи. — Через пожарный шланг? Рейн-Мари рассмеялась и поспешила выйти из чистки. На улице Архивов она повернула к дому Розлин и Даниеля. Потом передумала и пошла в противоположном направлении. Было без двадцати три, когда Арман вошел в больницу Отель-Дьё. Медсестра перекинулась с ним парой слов. Никаких изменений. И это, сказала она, хорошая новость. По крайней мере, месье Горовицу не стало хуже. Обменявшись несколькими словами с охранником у дверей, Арман вошел в палату Стивена. Он поцеловал своего крестного в лоб. Потом подошел к изножью кровати и открыл бумажный пакет, приготовленный для него Рейн-Мари. Откинув одеяло с ног Стивена, Арман брызнул увлажнителем себе на руки и принялся осторожно массировать ноги Стивена, рассказывая ему о событиях дня. О семье. О миссис Макгилликадди. — А Жак из «Лютеции» передает: «Fluctuat nec mergitur». Я думаю, это означает: «Оплати свой счет в отеле, поц». Арман подождал, словно рассчитывая на какую-то реакцию. Он укрыл ноги Стивена, надел очки и, сев рядом с кроватью, принялся читать вслух о небывалом урожае винограда в Бордо и об атомных электростанциях, вводимых в строй по всему миру с целью отказаться от ископаемого топлива. Потом он нашел сообщение информационного агентства Франс Пресс — историю о черепахе из Марселя, которая умела предсказывать победителей на скачках. Он стал читать ее вслух, чтобы досадить Стивену. Но, прочитав несколько предложений, Гамаш замолчал. Он снял очки, взял своего крестного отца за холодную руку и стал ее согревать в своих ладонях. Потом Арман закрыл глаза и прошептал: — Радуйся, Мария, благодати полная! Радуйся, Мария, благодати полная! Он повторял эти слова снова и снова. Он знал и остальную часть молитвы, но повторял только первую строку. — Радуйся, Мария, благодати полная! А потом уронил голову на руку Стивена и принялся шептать, повторяя раз за разом: — Помоги мне, Господи, помоги мне. Рейн-Мари тихо вошла в больничную палату и остановилась в полутьме, наблюдая.