Она протягивает мне руку – судьба в буквальном смысле сталкивает меня лицом к лицу с этой женщиной, которую я так упорно старалась отыскать. – Серенити Джонс, – представляюсь я. – Это я нашла вашу дочь. Элис Немного же осталось от моей малышки. Как ученый, я знаю, что тело, погребенное в неглубокой могиле, разлагается быстрее. Что хищники могут растащить по частям скелет. Останки ребенка более пористые, в них больше коллагена, и в кислой почве они истлевают быстрее. И тем не менее я оказываюсь не готовой к тому, что вижу, когда у меня перед глазами возникает кучка узких костей – этакий набор палочек для настольной игры. Позвоночник. Череп. Одно бедро. Шесть фаланг. Остальное пропало. Буду честна: я не хотела ехать сюда. В глубине души я ожидала, что этим дело не ограничится, что меня завлекают в ловушку и, как только я спущусь с трапа самолета, на меня тут же наденут наручники. Но это был мой ребенок. И много лет я ждала именно этого логического конца. Как я могла не приехать? Детектив Миллс уладил все формальности, и я прилетела прямо из Йоханнесбурга. Я смотрю, как гробик с останками Дженны опускают в зияющую пасть земли, и думаю: «И все-таки – это не моя дочь». После непродолжительной церемонии погребения детектив Миллс спрашивает, не принести ли мне чего-нибудь поесть. Я качаю головой: – Нет, спасибо. Я очень устала. Мне нужно немного отдохнуть. Но вместо того чтобы вернуться в мотель, отправляюсь в Хартвик-Хаус, где уже десять лет живет Томас. Сообщаю медсестре в приемной: – Я приехала навестить Томаса Меткалфа. – А кем вы ему приходитесь? – Женой. Она удивленно смотрит на меня. – Что-нибудь не так? – спрашиваю я. – Нет-нет, все в порядке. – Медсестра берет себя в руки. – Просто у него редко бывают посетители. Третья комната слева по коридору. На двери палаты наклейка со смайликом. Толкаю дверь и вижу сидящего у окна мужчину; на коленях он держит книгу, крепко обхватив ее руками. Сперва я думаю, что ошиблась комнатой – это не Томас. Томас не был таким седым, сутулым, узкоплечим, со впалой грудью. Но потом он оборачивается, и улыбка полностью меняет его – из-под новой наружности проглядывают черты человека, которого я помню. – Элис, – говорит он. – Где тебя носило? Да уж, вопрос в лоб и такой нелепый, учитывая все произошедшее, что я издаю смешок и отвечаю: – Да так: то тут, то там. – Мне очень много всего нужно сказать тебе. Я даже не знаю, с чего начать. Но тут дверь открывается и в палату заходит санитар: – Я слышал, Томас, что у вас посетитель. Не хотите ли спуститься в общую комнату? – Здравствуйте, – произношу я, напоминая о своем присутствии. – Я Элис. – Я же говорил вам, что она придет! – самодовольно заявляет Томас. Санитар качает головой: – Будь я проклят, мэм! Чего только я о вас не слышал. – Думаю, мы с Элис лучше побеседуем наедине, – сообщает Томас, и я чувствую, как у меня начинает сосать под ложечкой. Я надеялась, что за десять лет острые грани разговора, от которого нам никуда не деться, сгладились. Как можно было быть такой наивной? – Нет проблем, – отвечает санитар, подмигивает мне и, пятясь, выходит из палаты. Сейчас Томас спросит, что случилось той ночью в заповеднике. И мы вернемся к тому страшному, наэлектризованному до предела моменту, на котором расстались. Ладно, будь что будет. – Томас, – с места в карьер начинаю я, – прости меня! Мне очень, очень жаль. – Еще бы, – кивает он. – Ты же соавтор статьи. Я знаю, работа важна для тебя, и вовсе не собираюсь ограничивать твои усилия, но ты лучше других должна понимать: необходимо опубликовать результаты первыми, пока кто-нибудь другой не украл твою гипотезу. – Что? – изумленно моргаю я. Он протягивает мне книгу, которую держит в руках: – Ради бога, будь осторожна! Тут повсюду шпионы. Смотрю на обложку: это известная детская книга «Зеленые яйца и ветчина», сочинение доктора Сьюза. И спрашиваю: – Это твоя статья? – Да, но она зашифрована, – шепчет Томас. Я пришла сюда в надежде найти еще одного выжившего, кого-то, кто взял бы на себя груз памяти о худшей ночи моей жизни и помог мне сбросить его с плеч. Вместо этого я нахожу Томаса запутавшимся в ловушке прошлого и абсолютно не способным принять будущее. Хотя, может быть, это и к лучшему. – Ты знаешь, что сегодня сотворила Дженна? – спрашивает Томас. На глаза накатывают слезы. – Нет. Расскажи мне. – Она вынула из холодильника все овощи, которые терпеть не может, и заявила, что отдаст их слонам. Когда я сказал, что овощи полезны для нее, она ответила, что это эксперимент, а слоны – контрольная группа. – Он улыбается мне. – Если наша девочка в три года уже такая умница, какой же она станет в двадцать три? Когда-то, еще до того как все пошло наперекосяк, дела в заповеднике разладились и Томас заболел, мы были счастливы вместе. Помню, как муж держал на руках нашу новорожденную дочь и от восторга не мог произнести ни слова. Он любил меня, и Дженну тоже очень любил. – Она будет восхитительной, – произносит Томас, отвечая на свой риторический вопрос. – Да, – соглашаюсь я, с трудом выдавливая из себя слова. – Наверняка так и будет. В мотеле я скидываю туфли, снимаю жакет и наглухо закрываю жалюзи. Сажусь на вращающийся стул у стола и смотрюсь в зеркало. Вижу лицо человека, который так и не обрел душевного покоя. Как ни странно, я вовсе не ощущаю того умиротворения, которое надеялась почувствовать, если когда-нибудь получу известие, что моя дочь найдена. Предполагалось, что, когда это произойдет, я приму все как есть и перестану наконец дергаться. Но как бы не так! Похоже, я навсегда завязла в этом состоянии неопределенности. Пустой экран телевизора словно бы насмехается надо мной. Не хочу включать его. Не желаю слушать диктора, который будет рассказывать об очередных ужасах, случившихся в этом мире, где запас трагедий неисчерпаем. Раздается стук в дверь, и я испуганно вздрагиваю. У меня здесь нет знакомых. Это может означать только одно: за мной наконец пришли из полиции, потому что копы знают, что я натворила. Набираю в грудь побольше воздуха и вместе с ним наполняюсь решимостью. Ничего страшного, все в порядке. Я этого ждала. И не важно, что случится дальше. По крайней мере, я знаю, где покоится Дженна. А малыши-слонята в Южной Африке под присмотром надежных людей, которые сумеют их вырастить. Так что я готова идти. Открываю дверь. На пороге стоит женщина с розовыми волосами. Сахарная вата – вот что они мне напоминают. Я кормила ею Дженну, а она была такой сластеной. На африкаанс это угощение называется «spook asem» – «дыхание призрака». – Здравствуйте, – говорит гостья. Как же ее зовут? Имя еще такое необычное. Сирена? – Я Серенити. Мы с вами сегодня уже встречались. Та самая женщина, которая нашла останки Дженны. Я смотрю на нее и размышляю про себя: «Ну и чего, интересно, ей надо? Может, хочет получить вознаграждение?» – Я сказала, что нашла вашу дочь, – продолжает она дрожащим голосом, – но это неправда. – Детектив Миллс упомянул, что вы принесли ему зуб… – Да. Но дело в том, что сперва меня нашла сама Дженна. Чуть больше недели назад. – Она мнется. – Я экстрасенс. Может, это последствия стресса: все-таки сегодня я видела извлеченные из земли кости своей дочери; может, я просто отчаянно завидую Томасу, который попал в ловушку собственного разума и оказался запертым там, где с ним как будто ничего и не происходило; может, виной всему двадцать два часа перелета и разница во времени. Так или иначе, но ярость гейзером закипает во мне. Я хватаю Серенити за плечи и хорошенько ее встряхиваю: