– Странно. Наверное, у меня телефон сломался. Верджил вынимает свой мобильник: – Давай я попробую. – Бесполезно. У меня здесь мобильная связь ловится, только если надеть шапочку из фольги и свеситься с пожарной лестницы. Прелести загородной жизни. – Можем воспользоваться телефоном в баре, – предлагает Верджил. – Давай зайдем туда. – Этого еще не хватало, – говорю я, представляя, как мне приходится оттаскивать напарника от виски. – Ты ведь в молодости был патрульным, верно? – Ну да, а что? Я кладу записную книжку в сумочку: – Тогда ты знаешь, где находится Гринлиф-стрит. Район, где живет Дженна, похож на сотни других: лоскутное одеяло из аккуратно подстриженных квадратных лужаек, дома с красными и черными ставнями, тявкающие за невидимыми изгородями собаки. По тротуарам катаются на велосипедах дети. Я останавливаю машину у поребрика. Верджил окидывает взглядом двор перед домом Дженны. – Много чего можно сказать о человеке по тому, какой у него дом, – рассуждает он. – Что, например? – Да ты и сама знаешь. Флаг часто означает, что хозяин консерватор. Если жильцы ездят на «тойоте-приус» – следовательно, хотят казаться либералами. В половине случаев это оказывается чушью собачьей, но в целом интересная наука. – Больше похоже на «холодное чтение». Не сомневаюсь, что и выводы получаются не менее верные. – Ну, как бы там ни было, а я не ожидал, что Дженна выросла в таком элитном районе. Если ты понимаешь, о чем я. Я поняла, что он имел в виду. Везде палисадники, тщательно отделанные дома, баки для раздельного сбора мусора на тротуарах, 2,4 ребенка в каждом дворе – так похоже на вымышленный идиллический городок, где разворачивается действие знаменитого триллера «Степфордские жены». Слишком уж все респектабельно, а в Дженне чувствуется какая-то неустроенность, аура у нее словно бы рваная по краям – ну никак эта девочка не вписывается в здешнюю обстановку. – Как зовут ее бабушку? – спрашиваю я Верджила. – Интересно, с какого перепугу я могу это знать? – раздраженно отвечает он. – Да и не все ли равно. Она сейчас наверняка на работе. – Тогда давай ты лучше останешься здесь, – предлагаю я. – Это еще почему? – Потому что Дженна скорее не захлопнет передо мной дверь, если тебя не будет рядом. Верджил, несмотря на все его закидоны, отнюдь не дурак. Он съеживается на пассажирском сиденье и покорно отвечает: – Поступай как знаешь. Я иду одна по вымощенной булыжником дорожке к розовато-лиловой входной двери, в центре которой красуется на гвоздике деревянное сердечко с надписью: «Добро пожаловать, друзья». Звоню в звонок, и через мгновение дверь распахивается, как по волшебству. По крайней мере, так мне кажется, пока я не замечаю ребенка, который стоит за порогом, засунув в рот большой палец. Ему года три, а я не слишком хорошо умею общаться с малышами. Они напоминают мне мышей, которые запросто могут сгрызть ваши любимые кожаные туфли и оставляют повсюду крошки и экскременты. Неужели это брат Дженны?! Хотя нет, как такое возможно? Я настолько ошарашена, что даже не могу собраться с мыслями и сказать ребенку «Привет!». Малыш вынимает изо рта палец, как заглушку из плотины, и, разумеется, тут же начинается потоп. Откуда ни возьмись появляется молодая женщина и сгребает мальчугана в охапку: – Извините, я не слышала звонка! Что вы хотели? Она не говорит это, а кричит, потому что малыш вопит еще громче, а сама мать уже смотрит на меня сердито, как будто я действительно причинила какой-то вред ее сынишке. Тем временем я пытаюсь понять, кто эта женщина и что она делает в доме у Дженны. Нацепив на лицо свою самую обворожительную телевизионную улыбку, я поясняю: – Я ищу Дженну. – Какую еще Дженну? – Меткалф. Женщина устраивает малыша на бедре: – Наверное, вы ошиблись адресом. Она пытается закрыть дверь, но я выставляю вперед ногу и, порывшись в сумочке, достаю записную книжку. – Гринлиф-стрит, сто сорок пять? – спрашиваю я. – Да, это наш адрес, – отвечает женщина, – но здесь нет никого с таким именем. Она захлопывает дверь у меня перед носом, а я тупо таращусь на записную книжку, которую держу в руках. Ошарашенная, я бреду к машине, проскальзываю на сиденье и бросаю блокнот Верджилу, говоря: – Девчонка обманула меня. Дала неправильный адрес. – Но зачем ей это? – Не знаю, – пожимаю я плечами. – Может, не хотела, чтобы я посылала ей всякую муть по почте. – Или она тебе не доверяет, – высказывает предположение сыщик. – Она нам обоим не верит. И знаешь, что из этого следует? – Верджил ждет, пока я не подниму на него взгляд. – Она на шаг впереди нас. – В каком смысле? – Девчонка достаточно умна, чтобы понять, почему ее отец так странно повел себя. Наверное, она уже и прежде все знала о своей матери и Гидеоне, а теперь сделала то, что нам нужно было сделать давным-давно. – Он протягивает руку, поворачивает ключ в замке зажигания и заключает: – Мы едем в Теннесси. Готов поспорить на сто баксов: Дженна уже там. Элис Умереть от горя – величайшая жертва, но с точки зрения эволюции совершенно неоправданная. Если бы горе было таким всепоглощающим, некоторые биологические виды просто исчезли бы с лица земли. Нельзя сказать, что подобные случаи неизвестны в царстве животных. Я слышала о внезапно скончавшейся лошади, следом за которой ушел в мир иной ее давний сосед по стойлу. Была одна пара дельфинов, которые работали вместе в парке аттракционов; когда умерла самка, самец несколько недель плавал кругами, не открывая глаз. После того как у Мауры погиб детеныш, боль утраты отобразилась во всем ее облике и в том, как осторожно она двигалась, словно трение воздуха о кожу было для нее мучительным. Она не уходила далеко от места, где закопали слоненка, по ночам не возвращалась в сарай. У нее не было соплеменниц, которые могли бы ее утешить и вернуть в мир живых. Я решила, что не позволю Мауре пасть жертвой горя. Гидеон приделал к изгороди огромную щетку, подаренную нам Департаментом общественных работ, после того как муниципалитет приобрел новую машину для мойки улиц. Раньше Маура наверняка с удовольствием бы потерлась о нее боками. Однако сейчас слониха даже не посмотрела в ту сторону, откуда доносился стук молотка. Грейс пыталась подбодрить Мауру, предлагая ей любимую пищу – красный виноград и арбуз, но та вообще перестала есть. Пустой взгляд слонихи и то, как она вся словно бы съежилась и усохла, заставили меня вспомнить о Томасе, как через три дня после смерти слоненка он сидел у себя в кабинете и бессмысленным взглядом смотрел на пустую страницу гроссбуха. Физически он был там, но мыслями находился где-то совсем в другом месте. Невви считала, что нужно запустить в вольер Хестер, вдруг она сможет как-то утешить Мауру, но, по-моему, время для этого еще не настало. Я видела, как матриархи нападали на слоних из своего стада, если те слишком близко подходили к их живому и здоровому слоненку. Кто знает, на что способна погруженная в горе Маура ради защиты умершего детеныша? – Не сейчас, – сказала я Невви. – Сделаем это позже, как только увижу, что она готова двигаться дальше. С научной точки зрения, бесспорно, было интересно зафиксировать, сколько времени слониха будет оправляться от утраты без поддержки стада. Но чисто по-человечески это надрывало мне сердце. Много часов я описывала поведение Мауры, поскольку именно в этом и заключалась моя работа. Я брала с собой Дженну всякий раз, когда Грейс не могла присматривать за ней, потому что Томас был очень занят. Пока все мы действовали как заторможенные, попав в ловушку окружавшей Мауру вязкой тоски, Томас вдруг резко переключился в режим образцовой деловитости. Он был так собран и энергичен, что я даже подумала: уж не привиделся ли мне в тот вечер после смерти слоненка образ супруга, впавшего в ступор за письменным столом? К сожалению, рассчитывать на пожертвования от восхищенных рождением в заповеднике малыша спонсоров не приходилось, однако у Томаса появилась новая идея, как пополнить бюджет, и она его полностью захватила. Если говорить начистоту, я была согласна взять на себя часть забот по управлению заповедником, чтобы немного разгрузить супруга. Я была готова на все, лишь бы только не видеть его раздавленным и сломленным, каким-то чужим и непостижимым. Мне хотелось верить, что такой Томас существовал лишь до нашего с ним знакомства, а с моим появлением в его жизни все изменилось к лучшему, что теперь депрессия уже больше не вернется. И, дабы не сыграть ненароком роль спускового крючка для нового нервного срыва, я охотно бралась выполнять то, что он считал необходимым. Я решила всячески поддерживать мужа. Через две недели после смерти слоненка – вот как я начала отсчитывать время – я поехала в оптовый магазин Гордона забрать наш заказ на неделю. Но когда начала расплачиваться кредиткой, платеж не прошел. – Попробуйте еще раз, – предложила я, но результат оказался прежним. Смутившись – ни для кого не было тайной, что у заповедника вечно не хватало средств, – я сказала Гордону, что доеду до банкомата, сниму деньги и заплачу наличными. И вновь попытка оказалась неудачной, автомат не выдал мне ни одной купюры. «Счет закрыт», – появилась на экране надпись. Тогда я отправилась в банк, чтобы выяснить, в чем дело. – Ваш муж снял все деньги с этого счета, – сказала мне служащая. – Когда? – ошарашенно спросила я. Она сверилась с компьютером: – В прошлый четверг. В тот же день он обратился за второй ссудой под залог. Лицо у меня запылало. Я – жена Томаса. Как он мог принять такое решение, даже не посоветовавшись со мной? У нас на попечении семь слонов, их рацион будет серьезно урезан, если сегодня не купить продукты. Кроме того, трое наших сотрудников рассчитывают в пятницу получить зарплату. И насколько я могла судить, больше денег у нас не было.