Этот человек мог оказаться кем угодно, но он абсолютно точно был отцом моего ребенка. – Ну что ж, – сказала я, чувствуя себя неуютно. – День выдался длинный. Ты не против, если я приму душ? В ванной у Томаса, к моему удивлению, царил патологический порядок. Зубная щетка лежала в ящике параллельно с тюбиком пасты. Упаковки с таблетками в шкафчике для лекарств были расставлены в алфавитном порядке. Я включила воду и стояла, как призрак, перед зеркалом, пытаясь разглядеть в нем свое будущее, пока тесное помещение не наполнилось паром. Душ я принимала долго, и очень горячий; кожа распарилась и порозовела, а в голове созрел план, как побыстрее слинять обратно, потому что мой приезд сюда, совершенно очевидно, был ошибкой. Не знаю, о чем я только думала. Вообразила, что Томас чахнет по мне, находясь на другом континенте? Что он тайно желает, чтобы я перелетела половину земного шара и мы с ним начали с того места, где остановились? Похоже, вследствие произошедшего в организме гормонального всплеска мой разум слегка помутился. Когда я вышла из ванной с расчесанными волосами, завернутая в полотенце, оставляя отпечатки мокрых ног на деревянном полу, Томас как раз застилал простыней диван. Если мне требовалось более ясное доказательство, что африканское приключение было нелепой ошибкой, а вовсе не началом серьезных отношений, то пожалуйста, вот оно – прямо у меня перед глазами. – О, – сказала я, а внутри у меня что-то оборвалось. – Спасибо. – Это для меня, – пояснил Томас. – Ты можешь занять постель в спальне. Жар подступил к щекам. – Ну, если ты так хочешь. Все очень просто: в Африке все насквозь пронизано романтикой. Там в обычном заходе солнца можно без труда усмотреть длань Господню. Там, наблюдая за медленным размашистым бегом львицы, забываешь дышать и любуешься склонившимся над водой жирафом, который напоминает гигантский треножник. А такой переливчатой синевы на птичьих крыльях не встретишь больше нигде. В самую жару можно увидеть, как пузырится воздух. Когда находишься в Африке, чувствуешь себя первобытным человеком, качающимся в колыбели мира. Так стоит ли удивляться, что при таких обстоятельствах и воспоминания тоже окрашиваются в розовый цвет? – Ты моя гостья, – вежливо произнес Томас. – Важно, чего хочется тебе. Так что решай ты. Чего мне хотелось? Я могла улечься в постель и провести ночь одна. Или рассказать Томасу про ребенка. Вместо этого я подошла к нему и позволила полотенцу соскользнуть на пол. Мгновение Томас просто смотрел на меня. Потом провел пальцем по изгибу моей шеи, от уха к плечу. Однажды, когда еще училась в колледже, я ходила ночью купаться в залитую биолюминесцентным светом бухту в Пуэрто-Рико, где буквально светилась вода. При каждом движении рукой или ногой в глубине рассыпался фейерверком новый поток мерцающих искр, как будто я создавала звездопад. Такое же ощущение возникло и от прикосновения Томаса, я словно бы глотнула света. Мы натыкались на мебель и на стены, но до дивана так и не добрались. Когда все закончилось, я лежала в его объятиях на грубом деревянном полу. – Что ты там говорил про Сирах? Что эта слониха – глава комитета по встрече гостей? – Если хочешь, – засмеялся он, – я могу привести ее, чтобы она тебя лично поприветствовала. – Да ладно. Не стоит беспокоиться, я не такая уж важная гостья. – Ну-ну, не прибедняйся. Ты лучше всех! Я повернулась в кольце его рук: – Не думала, что ты вновь захочешь сделать это. – Я тоже не был уверен в том, как ты ко мне относишься, – сказал Томас. – Я не строил никаких планов, понимаешь? Просто не позволял себе мечтать, что произошедшее с нами чудо повторится. – Он запустил руку мне в волосы. – О чем ты думаешь? Вот что было у меня на уме: гориллы лгут, чтобы отвести от себя обвинения. Шимпанзе тоже привирают. А мартышки забираются высоко на деревья и изображают, что им грозит опасность, даже когда ее нет и в помине. Но слоны совсем другие. Слониха никогда не станет притворяться. Однако вслух я произнесла совсем другое: – Я думаю, займемся ли мы когда-нибудь этим в постели. Невинная ложь. Еще одна? Земля в Африке часто выглядит запекшейся, ее холмы потрескались от засухи, а долины подрумянились на солнце. По сравнению с саванной этот заповедник был роскошным Эдемским садом: зеленые холмы и росистые луга, цветущие поляны, мускулистые дубы, расставившие ветви во все четыре стороны. И конечно, здесь были слоны. Пять азиатских, один африканский, и еще одна слониха должна была прибыть со дня на день. В отличие от дикой природы, социальные узы здесь не были обусловлены генетикой. Стада состояли из двух или трех слонов, причем животные сами выбирали, с кем им бродить по территории. Томас объяснил мне, что среди слонов попадаются такие, кто ни с кем не ладит; некоторые особи предпочитают одиночество; другие же завязывают приятельские отношения и становятся не разлей вода. Меня удивило, что в этом приюте для животных следуют тем же принципам, каких придерживались и мы в Ботсване. В Африке мы не раз готовы были броситься спасать раненого слона, но не делали этого, чтобы не нарушать жизнь дикой природы. То есть сознательно отказались от навязывания своих услуг слонам и считали за счастье, что можем ненавязчиво понаблюдать за ними. Точно так же и здесь Томас и его сотрудники хотели дать ушедшим на покой слонам как можно больше свободы, вместо того чтобы контролировать каждую мелочь и управлять их существованием. Немолодых обитателей заповедника невозможно было выпустить на волю, но их существование было максимально приближено к естественным условиям. Привезенных сюда слонов бо́льшую часть жизни понукали крюками, били и держали в цепях, чтобы добиться от них желаемого. Томас верил в свободные отношения. Он и другие работники заповедника заходили в вольеры, чтобы дать слонам корм или произвести необходимые медицинские процедуры, но любое воздействие на животных здесь производилось только посредством раздачи угощений и закрепления позитивных рефлексов. Томас провез меня по заповеднику на квадроцикле, чтобы я немного сориентировалась. Я сидела сзади, обхватив его руками за талию и прижавшись щекой к теплой спине. Ворота в изгородях тут были сделаны такого размера, чтобы транспорт проезжал без проблем, а слоны сбежать не могли. Азиатским и африканским слонам отвели разные вольеры, и в каждом имелись свои сараи, хотя сейчас в помещении для африканцев пока находилась только Хестер. Вообще говоря, «сараи» не слишком подходящее слово для обозначения этих сооружений: они были огромные, как ангары, и такие чистые внутри, что хоть ешь с пола. Бетонный пол с подогревом, чтобы зимой у слонов не мерзли ноги, на дверях полоски из плотной ткани вроде тех, из которых сделаны щетки на автомойках, чтобы удерживать внутри тепло, но при этом дать слонам возможность свободно входить и выходить. Каждое стойло было оснащено автопоилкой. – Содержать все это, наверное, недешево, – пробормотала я. – Небось обходится тебе в кругленькую сумму? – Сто тридцать три тысячи долларов, – ответил Томас. – В год? – На каждого слона, – сказал он и засмеялся. – Боже, хотел бы я, чтобы это было за год! Увидев объявление о продаже земли, я вложил все деньги, которые имел, чтобы только ее получить. А где брать средства потом? Мы показывали всем, какие трюки умеет выполнять Сирах, приглашали соседей и журналистов посмотреть на наш заповедник. В результате мы получаем пожертвования, но это капля в море. Только на корм уходит целое состояние. Мои слоны в Тули-Блок годами страдали от засух, так что на их спинах узлами макраме проступали позвонки, а сквозь кожу на боках виднелись ребра. Южная Африка отличалась от других областей; обитавшие в Кении и Танзании слоны всегда казались мне более упитанными и довольными жизнью. Но у моих слонов была хоть какая-то еда. Территория этого заповедника была обширной и зеленой, но имевшейся здесь растительности не могло хватить для пропитания слонов, к тому же они не могли бродить по слоновьим тропам сотни миль и искать себе корм, да и матриархов, которые могли бы показать дорогу, у них тоже не было. – Что это? – спросила я, указывая на бочонок, привязанный стропами к решетчатой стенке стойла. – Игрушка, – объяснил Томас. – В дне бочонка есть отверстие, а внутри – шар с угощениями. Дионна должна засунуть хобот в дырку и крутить шар, если хочет достать что-нибудь вкусное. В этот момент, будто откликнувшись на зов, сквозь шуршащие ленты на дверях в ангар вошла слониха – довольно маленькая, рябая, с редкими волосками на макушке. По сравнению с привычными для меня ушами африканских слонов уши у нее были крошечные и рваные по краям. Надбровные дуги скальными навесами выступали над большими карими глазами с такими густыми ресницами, что позавидовала бы любая фотомодель. И сейчас глаза эти были устремлены на меня – незнакомку. Слониха как будто пыталась рассказать мне какую-то историю, но я не владела ее языком. Вдруг она встряхнула головой: точно так же бросали в лицо чужакам предупреждение слоны в Тули-Блок, когда мы невзначай вторгались на территорию стада. Я невольно улыбнулась, потому что маленькие уши Дионны не выглядели особо устрашающими. – А разве индийские слоны тоже так делают? – Нет. Но Дионна выросла в зоопарке в Филадельфии вместе с африканскими слонами, вот и научилась так себя вести. Правда, моя красавица? – сказал Томас, давая слонихе обнюхать свою руку, а потом неизвестно откуда извлек банан. Дионна аккуратно взяла его и засунула себе в рот. – Не знала, что африканских и азиатских слонов можно держать вместе, – заметила я. – Вообще говоря, этого делать нельзя. Дионна пострадала во время слоновьей потасовки, и после этого ее пришлось держать в зоопарке отдельно. Но места у них там в обрез, поэтому ее и прислали сюда, в заповедник. У Томаса зазвонил мобильник. Он ответил на звонок, отвернувшись от меня и Дионны: – Да, это доктор Меткалф. – Он прикрыл трубку ладонью и, обернувшись, проговорил одними губами: – Насчет новой слонихи. Я махнула ему, чтобы не обращал на меня внимания, а сама подошла к Дионне. В природе я держалась начеку даже с теми слонами, которые привыкли видеть меня, не забывая, что это дикие животные. И сейчас я протянула к слонихе руку так же осторожно, как знакомилась бы с бродячей собакой. Дионна могла ощутить мой запах и с того места, где находилась, то есть с другой стороны стойла. Да она, вероятно, унюхала меня, еще находясь снаружи. Хобот поднялся, изогнувшись буквой «S», его кончик поворачивался из стороны в сторону, как перископ. Потом она просунула его сквозь перекладины в стенке стойла. Я застыла неподвижно, позволяя слонихе ощупать мое плечо, руку, лицо – считать с меня информацию посредством касания. При каждом вздохе я ощущала запах сена и банана и наконец тихо произнесла: – Приятно познакомиться! А Дионна провела кончиком хобота по моей руке от плеча вниз, дунула, и мне в руку выкатилась малинка. Я засмеялась. – Вы ей понравились, – раздался чей-то голос. Я обернулась и увидела у себя за спиной молодую женщину, напоминающую эльфа: коротко стриженные льняные волосы и нежная кожа, такая бледная, что на ум невольно пришел мыльный пузырь, который вот-вот лопнет. Неужели сотрудница заповедника? На мой взгляд, эта женщина была слишком миниатюрной, чтобы поднимать тяжести, а без этого при уходе за слонами не обойтись. Она выглядела юной и хрупкой, будто стеклянная фигурка. – Вы, наверное, доктор Кингстон, – сказала она. – Пожалуйста, называйте меня просто Элис. А вы… Грейс? Женщина кивнула. Дионна затрубила. – Обиделась, что я не обращаю на тебя внимания, да? – Грейс погладила слониху по лбу. – Завтрак скоро будет готов, ваше величество. Томас вернулся в ангар: – Прости. Мне срочно нужно отлучиться в офис. Это насчет доставки Мауры… – Иди спокойно по своим делам и не волнуйся за меня. Правда, я уже большая девочка, и вокруг меня слоны. Что может быть лучше! – Я глянула на Грейс. – Если хотите, могу вам помочь. Женщина пожала плечами: – Я не против. Если она и заметила краткий поцелуй, которым одарил меня Томас, прежде чем потрусить вверх по холму, то никак этого не прокомментировала. Следующий час я провела вместе с Грейс. Когда она описала мне распорядок дня в заповеднике, я убедилась, что мое первоначальное мнение о ней как о женщине слабой и хрупкой было ошибочным. Слонов здесь кормили дважды: в восемь утра и в четыре часа дня. Грейс закупала продукты и готовила еду для каждого постояльца отдельно. Она выгребала навоз, мыла стойла из шланга с высоким напором воды, поливала деревья. Ее мать Невви пополняла запасы зерна для слонов, собирала еду, которая оставалась в вольерах, чтобы ее потом свалили в компостную яму; кроме того, она ухаживала за садом и огородом, где выращивали фрукты и овощи для слонов и тех, кто о них заботился, а также вела в офисе документацию. Гидеон следил за воротами и состоянием территории заповедника, отвечал за работу бойлера, ведал инструментами, чинил квадроциклы, стриг траву, укладывал на хранение сено, таскал ящики с продуктами, оказывал первичную ветеринарную помощь слонам и занимался обустройством их жизни. Все трое по очереди дежурили в заповеднике по ночам. И сегодня был самый обычный день, когда не происходило ничего экстраординарного и ни одному из питомцев не требовалось особое внимание. Помогая Грейс готовить завтрак для слонов на кухне в сарае, я подумала, в который уже раз, насколько легче была моя работа в заповеднике дикой природы. Мне приходилось только наблюдать, записывать и анализировать собранные сведения да иногда помогать рейнджерам или ветеринарам, если речь шла о раненых животных. Я не управляла дикой природой. И разумеется, мне не приходилось финансировать этот процесс. Грейс рассказала мне, что, вообще-то, не собиралась уезжать так далеко на север. Она выросла в Джорджии и терпеть не могла холод. Но потом Гидеон устроился на работу к ее матери, и, когда Томас попросил помочь ему с организацией заповедника, Грейс молча отправилась вместе со всеми. – Значит, вы не работали в цирке? – спросила я. Грейс бросала картофелины в слоновьи корзины. – Я собиралась стать учительницей начальных классов, – призналась она. – Но ведь наверняка в Нью-Гэмпшире тоже есть школы? Она как-то странно посмотрела на меня и сказала: