Смысла в дальнейших расспросах подполковник не видел. Оставалось найти всех этих людей – Станислава, Афанасия и его женщину: возможно, кто-то из них и является убийцей. Надо же – из-за квартиры! Артем работал следователем больше двадцати пяти лет и знал, что и за меньшее убивают, однако почему-то ему казалось, что причина гибели Киры не может оказаться столь банальной. Может, дело в разговоре с Агнией? Она заронила в его душу зерно сомнения, и теперь Карпухин сомневался, что взял верный след. * * * – Не понимаю, – недовольно бормотал Митин, – зачем вам обыскивать квартиру моей дочери? Я ведь могу отказаться? – Это не обыск, – попытался объяснить Павел Трофименко, памятуя наказ Карпухина во что бы то ни стало добиться разрешения осмотреть вещи Нины Митиной. – Понимаете, Нина занималась журналистским расследованием… – Расследованием? – нахмурился Митин. – Мне об этом ничего не известно! – О врачебной халатности. – В больнице, где ее убили? – Нет, в другой. Но дело, которое расследовала ваша дочь, необходимо довести до конца. К ее смерти это отношения не имеет, но… – В таком случае я говорю «нет», – перебил Митин. – Сейчас меня волнует только одно дело – то, что довело мою дочь до могилы. Лучше бы с таким же рвением вы занимались им, ведь виновник очевиден! – Вы кого сейчас имеете в виду? – осторожно поинтересовался Павел. – Да бросьте! – фыркнул Митин. – Больницу, разумеется! Разве есть сомнения в том, что во всем виноват главврач, который совершенно не интересуется тем, какой персонал нанимает на работу? Женщина, ворующая наркотики для своего сына, способная допустить смерть пациентки, перепутав склянки с препаратами… Да и с психикой у нее, судя по всему, не все ладно было: неужели нормальный человек сунет голову в духовку? – Откуда вам известны такие подробности? – Я читаю газеты, молодой человек. Кстати, вам тоже советую: иногда там еще с вечера пишут о том, о чем вы, полиция, узнаете только утром! * * * – Вы просите меня? – вздернул бровь Леонид, в прямом смысле глядя на Карпухина свысока. В патологоанатоме было около двух метров росту, в то время как подполковник едва дотягивал до ста семидесяти пяти. – Ну да, можно и так сказать, – со вздохом выдавил из себя он. Он так не любил этого человека, что просить его о чем-то было сродни поеданию гусениц с подливой из саранчи (кажется, это блюдо любят китайцы, но Карпухин предпочитал традиционную русскую кухню!). – Вы же занимаетесь расследованием в отношении профессора Георгиади? Агния Кирилловна считает… – Агния так считает? – прервал подполковника Кадреску. – Что ж, тогда я, пожалуй, соглашусь. Но почему вам кажется, что я преуспею лучше вас? – Во-первых, потому, что вы не имеете отношения к полиции. Папаша раздражен и жаждет возмездия. Виновница случившегося, судя по всему, мертва, и ему даже не на кого направить свой гнев… Во-вторых, я не могу распыляться людьми без четких гарантий того, что дело имеет шансы возбудиться – мое начальство этого не одобрит. И в-третьих, я из органов, а потому не могу использовать методы, доступные вам, как частному лицу. – Любые методы? – уточнил Кадреску. – Любые законные, – кивнул подполковник. – Что дал ваш разговор с редактором «Новой жизни» – какие-нибудь имена, зацепки? – Да нет, но я могу поболтать с коллегами Нины – может, им она рассказывала больше, чем боссу? – Хороший план, – одобрил Карпухин. – Действуйте, но не забывайте держать меня в курсе. * * * Я поскреблась в дверь заведующей, сжимая в руке конверт, оставленный на посту посыльным. – Что случилось, Агния Кирилловна? – спросила Охлопкова. – Вам нужна консультация? – Нет… Я тут получила странное послание. – Странное? – Прочтите сами, – и я подсунула ей документ. Пробежав его глазами, она подняла их на меня, явно озадаченная. – Вас вызывают в суд в качестве свидетеля? – Да! – в отчаянии воскликнула я. – Почему именно меня? – Даже предположить не могу… Я звоню нашему юристу: пора и ему поработать наконец! В обеденный перерыв меня нашел маленький, юркий пацанчик с аккуратными усиками и с толстенной кожаной папкой под мышкой. Он оказался штатным юристом больницы, Арсением Широковым. Я ни разу не сталкивалась с этой службой, хотя смутно сознавала, что, как и во всякой крупной организации, она должна существовать. – Необходимо продумать нашу стратегию, – затараторил Арсений, как только мы поздоровались. – Иск предъявлен не к конкретной личности, а ко всей больнице, и это со стороны семьи весьма умный ход… – Почему? – перебила я. – Что взять с рядового работника, да к тому же еще и мертвого? – Погодите, ведь вина Киры не доказана! Арсений уставился на меня, как уж на мангуста. – Агния Кирилловна, вы же понимаете… – начал он и осекся, сообразив, что я-то как раз ничего и не понимаю. – Вы должны понимать, – продолжил он, откашлявшись, – что Шемякина, как бы это сказать, э-э-э… умерла вовремя: с ее смертью поиск «виновных», крови которых так жаждет семья Нины Митиной, теряет актуальность! – Вы хотите сказать, что Кира должна стать козлом отпущения?! – Если хотите, – пожал плечами юрист. – Знаю, это кажется не слишком честным, однако, сами посудите, ведь никто не пострадает, верно? Сын Киры – записной торчок, ему на доброе имя матери наплевать, а больше никому и дела нет… – Есть, – перебила я, и Арсений вперил в меня взгляд, словно внезапно узрел архангела Гавриила. – Что, простите? – Я говорю, есть дело. Мне не все равно, если Киру станут обвинять в том, чего она не совершала! – Агния Кирилловна, но политика больницы… Шемякина ведь подворовывала наркотики… вернее, списывала все подчистую, а это равносильно воровству – и вам об этом известно! – Да, но то, что именно она перепутала наркоз, еще не доказано! – Но никто и не станет это доказывать, ведь это… это просто нецелесообразно! Ну как вам объяснить?! – Не надо мне ничего объяснять! – разозлилась я, видя, что Арсений принимает меня за дурочку, которой все надо втолковывать десять тысяч раз. – Я отлично понимаю, что вы пытаетесь сделать – списать на Киру все грехи. Не выйдет! Докажете ее вину – отлично, не докажете – идите к черту! По всему видно, юрист не ожидал такой реакции. Мне даже стало его жалко, ведь парнишка молодой и тоже человек подневольный: как можно ожидать, чтобы он пошел наперекор главному человеку в больнице, Доброву? Ведь именно от него зависит карьера Арсения! Поэтому я смягчила тон: – Вы лучше скажите, что от меня потребуется на этом суде? – Суда не будет… вернее, Добров не хочет, чтобы суд состоялся, – тут же поправился юрист. – Но повестка… – Мы должны сделать все, чтобы Митин согласился решить дело миром. – То есть больница ему заплатит? – Да. Вопрос только в сумме. Мы – не Америка, и на большую сумму Митин рассчитывать не может даже по суду. Надо прикинуть, сколько ему могут дать, если процесс состоится, и заплатить чуть больше. – А если Митин окажется не таким сговорчивым, как ожидает Добров, и процесс все-таки состоится, то что потребуется от меня? – я помахала в воздухе повесткой. – Скорее всего, дать характеристику работе Шемякиной, ведь вы дольше других с ней работали. – И все? – Принимая во внимание ваше к ней отношение, это может оказаться м-м-м… несколько затруднительно. – Почему? – Вы слишком лояльны к ней, а руководство больницы хочет не этого. – Добров желает, чтобы я опорочила Киру? Арсений не ответил, но все и так выглядело кристально ясно.