Уилма сказала: «Она нас обманывает насчет еды. Делает вид, что ест, а на самом деле просто убирает еду с тарелки. Говорит, что в школе ела, а ребята мне передают, что нет». «А как личность ты изменилась за последний год?» – поинтересовалась я. «Я теперь совсем другая, это правда. Мне уже не так весело, как раньше, и я постоянно беспокоюсь. Заснуть не могу». «А как ты начала худеть?» Саманта сказала: «Я села на диету». И указала на мать: «Ты же сама меня навела на эту мысль». Уилма горестно покачала головой: «Да, я пыталась худеть вместе с ней. Только я недельку помучилась и бросила, а Саманта так и не остановилась». Я предложила Саманте вести дневник тренировок и диеты, чтобы понять, как именно все происходит. Я подчеркнула, что Саманта не поправится, пока не поймет, что анорексия – ее враг, и пока не примет осознанного решения справиться с ней. Иначе она будет враждебно настроена по отношению ко мне и родным, считая, что ей пытаются что-то навязать. И тогда она будет нам противодействовать, а нужно, чтобы она победила. «Такой ужас смотреть, как Саманта ест на ужин салат и несколько виноградин, ведь я знаю, что она умирает с голоду, – сказала Уилма. – Но мы поняли, что не сможем заставить ее есть. Мы как-то попробовали, а она потом снова похудела, даже быстрее, чем раньше». Я дала Саманте почитать книгу о расстройствах пищевого поведения и назначила ей прием на следующий день в полдень. А при себе она должна была иметь пакетик с обедом. Саманта пришла ко мне в голубой толстовке с изображением белых котят и в синих джинсах, которые, похоже, гладили утюгом. Я вынула свой бутерброд с сыром и яблоко и предложила есть и беседовать одновременно. Саманта показала мне свой обед: два крекера, сельдерей и морковка, а еще гроздь винограда. Она объяснила, что плотно позавтракала и потому неголодна. Я поинтересовалась, что спровоцировало у нее анорексию. «Я порвала с Брэдом, – ответила Саманта. – Мы встречались все годы учебы в средних классах. Я считала, что могу ему доверять и что мы всегда будем вместе». Я отложила свой бутерброд в сторону. «А что, ты думаешь, он встречался с кем-то еще?» «Он дразнил меня за то, что у меня попа, как у слона. Хотел встречаться со стройняшкой». Саманта откусила морковку. «У меня с диетой получилось гораздо лучше, чем у мамы или моих подружек. Я похудела на пять фунтов за первую неделю, а на следующую – на три. В школе два раза в обморок падала». Она улыбнулась при этих воспоминаниях. «Мне стали говорить столько комплиментов. Друзья завидовали, а парни, которые раньше смотрели на меня как на пустое место, стали приглашать на свидания». Самым важным событием для Саманты стало взвешивание. Этим она занималась первым делом, как только открывала глаза утром. Если она похудела, то чувствовала себя великолепно, а если набрала вес – расстраивалась. Ничего больше – ни школьные оценки, ни успехи в области общения – не оказывали такого воздействия на ее самочувствие. Она научилась «кайфовать» от чувства голода. Стала пробегать по пять километров в день, а потом по восемь и по двенадцать. Хотя эти пробежки выматывали ее, истощая ограниченные запасы энергии, она не сдавалась. Выработала для себя систему проверок, которые позволяли ей контролировать потребление пищи. Например, она приглашала к себе гостей на вечеринку и, изнемогая от голода, смотрела, как они поедают лазанью и сливочное мороженое с изюмом и орехами. Пекла брауни на всю семью и ни один не пробовала, когда вынимала выпечку из духовки. Смотрела, как другие люди поглощают пищу со зверским аппетитом, и чувствовала себя выше их. Саманта добилась именно того, что делают анорексичные девушки: она свела все жизненные трудности к одной – контроль собственного веса. У Саманты сформировались собственные ограниченные представления о себе, и окружающие не могли до нее достучаться. Она так загипнотизировала саму себя, что считала анорексию своим союзником. Ко мне на прием она попала до того, как родители и врачи сумели убедить ее, что с анорексией нужно бороться. Это нас она воспринимала как врагов, а не анорексию. Она врала, искажала факты и прятала еду, чтобы защититься именно от тех, кто хотел ей помочь. Психотерапия должна была развернуть ход ее мыслей в обратном направлении. Я нападала на анорексию, а не на Саманту. Когда она доела свой скромный обед, я стала задавать те вопросы, которым научилась у психолога Давида Эпсона: «Если анорексия – твой друг, то почему ты из-за нее так слабеешь и устаешь? Почему же тогда от анорексии у тебя выпадают волосы и прекратились месячные?» «Не понимаю, о чем вы», – ответила Саманта. К концу часового приема я сказала: «Мы будем продолжать изучать тот обман, которым тебя сбивает с толку анорексия и который может стоить тебе жизни». А еще я рассказала Саманте, что буду работать с ней лишь при условии, что она пока прекратит свои многокилометровые пробежки. Я объяснила, что из-за них у нее может случиться сердечный приступ. Саманте было неприятно установленное мной ограничение, но она согласилась. Работать с ней было трудно. Я рекомендовала ей заняться аналитической работой. Нужно было понаблюдать за моделями и звездами кино и ответить на вопрос: «Кто установил, что именно они будут восприниматься нами в качестве стандарта красоты?» Я попросила ее вспомнить о тех женщинах, кого она по-настоящему уважала: волновались ли они о своей внешности и весе? Для Саманты, как и для большинства анорексичных женщин, самый важный шаг к исцелению – осознание, что анорексия им не друг, а враг и возможная причина их смерти. Однажды Саманта осознала, что анорексия – это самообман. Она сообщила: «Анорексия обещала мне счастье, если я похудею, а я несчастна. Анорексия обещала мне великие свершения, а я так плохо себя чувствую, что не в состоянии делать даже то, на что была способна раньше. Анорексия обещала мне друзей, а все на меня злятся. Анорексия лишила меня радости жизни». И в тот день, когда она так сказала, я поняла, что Саманта поправится. Компульсивные обжоры Наша культура воспитывает в нас любовь к еде. Жирная, сладкая еда ассоциируется с любовью, заботой и теплом. Праздники – это печенье и торты, а не морковки. Полноценная эмоциональная жизнь связана с наполнением желудка. Многие слова, которыми мы обозначаем любовь, связаны для нас с едой, например «сладкая моя», «сладенький», «ты ж моя булочка». Еда имеет над нами не только эмоциональную власть, она воздействует с помощью химических соединений, которые вызывают привыкание. Все мы испытывали желание сладко вздремнуть после обильного ужина на День благодарения. Юные женщины, страдающие от компульсивного переедания, привыкли использовать еду в качестве успокоительного, чтобы утешиться, когда огорчены. Это вредно, потому что они не учатся преодолевать эмоциональные потрясения и набирают лишний вес, из-за которого еще больше страдают и теряют контакты с окружающими. В Америке практически невозможно быть тучным и при этом быть довольным собой. И вот человек попадает в замкнутый круг. Обычно от компульсивного переедания страдают женщины, которые сидели на диете. Они соблюдают диету и чувствуют себя несчастными, потом едят и им становится лучше, но от диеты их метаболизм замедляется – и они начинают толстеть. Со временем потеря веса начинает восприниматься как контроль над своей жизнью, а увеличение веса – как бесконтрольное поведение. И вскоре уже не их пищевое поведение, а сама жизнь выходит из-под контроля. Писательница Сьюзи Орбах проводит различие между «желудочным голодом», то есть голодом настоящим, и «голодом во рту», то есть потребностью в чем-то, а не настоящим голодом: во внимании, в отдыхе, в новых ощущениях, комфорте или любови. Компульсивные обжоры испытывают именно эту разновидность голода. Все чувства кажутся им голодом. Люди, страдающие от компульсивного переедания, едят, когда устали, волнуются, сердятся, страдают от одиночества, скучают, страдают или не знают, как поступить. Лечение компульсивного переедания схоже с лечением булимии. Молодым женщинам нужно осознать свои подлинные потребности и не называть это голодом. Если они беспокойны, то им нужна стимуляция; если устали, то надо отдохнуть; если злятся, то нужно изменить обстановку или выйти из той ситуации, которая провоцирует в них злость. Конечно, те, кто страдает от компульсивного переедания, должны научиться контролировать свое пищевое поведение. Часто им помогают группы поддержки, например «Анонимные обжоры». Вайолет жила на улице, когда мы познакомились, но вскоре попала в приют для женщин без определенного места жительства. У нее жизнь была труднее, чем у большинства страдающих от компульсивного переедания, но проблемы были те же. Вайолет ассоциировала еду с любовью и заботой. Как и многие люди, страдавшие от навязчивого желания переедать, она была доброй, трудолюбивой и старалась всем угодить. У нее хорошо получалось заботиться об окружающих, но когда ей самой понадобилась помощь, рядом не оказалось никого. И спасала только еда. Вайолет, 18 лет Я познакомилась с Вайолет в 1990-х, когда работала в местном приюте для бездомных. В течение дня бездомные и люди, временно испытывающие трудности с жильем, приходили туда принять душ, позвонить, забрать почту, переждать непогоду и поиграть в карты. Я там была волонтером, и моя работа заключалась в том, чтобы варить им кофе и раздавать пончики и булочки. Я установила правила: никаких бранных слов, никакого алкоголя, непристойностей и оружия. Большинство наших постояльцев были мужчины, но со временем я увидела, как все больше женщин и даже целые семьи обращаются за помощью в наш центр. Комнату заполнял сигаретный дым и висел там голубоватым облачком до середины утра. Меня поразило, сколько бездомных подсели на кофеин, сахар, сигареты и алкоголь. На Вайолет я сразу же обратила внимание, потому что посетители такого возраста в нашем приюте были редкостью. На вид ей было лет восемнадцать, а может быть, и того меньше. Она была неряшливо одета, в джинсах, футболке и пластмассовых шлепках. Как и у большинства наших постояльцев, у нее были плохие зубы. Когда я впервые увидела ее, она играла в карты за столом с нашими постоянными подопечными. Они шутили с ней, предлагали закурить и давали советы по выживанию. Потом, когда мужчины отправились на свои улицы, я подсела к Вайолет. Она только что сбежала из последнего, так сказать, приемного дома. До того у нее их было шесть, и с нее хватит. Она жила и в резервации с больной матерью, страдавшей алкоголизмом, и в приюте для неблагополучных детей, потому что больше некуда было деться. Она была уже готова жить самостоятельно и заявила: «Лучше останусь на улице, лишь бы никто не говорил мне, что надо делать». Я выразила опасение, что если она будет одна, то ее могут изнасиловать, а она странно на меня посмотрела: «А вы думаете, что этого еще не случилось?» Вайолет приходила в приют несколько месяцев подряд. Как многие бездомные, она сдавала кровь за деньги и была «волонтером» для экспериментов по апробации новых лекарственных средств в фармацевтической компании. Она плела кожаные браслеты, которые продавала на улице. Вайолет зарабатывала достаточно, чтобы купить еду себе и друзьям. Покупала подарки детям, если они оказывались у нас в приюте. Однажды утром она показала мне шрамы у себя на руках и ногах, которыми ее наградил бывший любовник матери и один из приемных отцов, который придерживался суровых представлений о том, что такое дисциплина. Как-то она сказала: «Вы – мозгоправ. Вот интересно, что скажете о моей привычке съедать все подряд, что не прибито гвоздями?» Она рассказала мне, насколько еда связана у нее с чувством комфорта. Лучшие воспоминания ее детства связаны с бабушкой, к которой она ездила в гости. Там было спокойно, чисто и можно было отдохнуть. Она рассказала, что бабушка хорошо готовила и у нее всегда были печенюшки и «ангельский торт», которыми она угощала Вайолет. «У мамки никогда не было еды, одно бухло. У бабули всегда было что-то вкусное». Она закурила. «У меня было столько плохих домов. Еда – единственное, чем я спасалась. Как бы мне ни было плохо, как поем – так сразу мне лучше. Но еды никогда не хватало. И сейчас это меня беспокоит. Ем, пока пузо не заболит, и все равно не могу остановиться». Я сказала: «Похоже, что ты сама все прекрасно понимаешь». Она улыбнулась в ответ: «Я знаю, что это плохо, а что делать-то?» Вайолет не приходило в голову, чем еще кроме еды она могла удовлетворить эту насущную потребность. Я знала, что она способна позаботиться о себе, не нанося вреда здоровью. Поскольку она была такой трудолюбивой, я знала, что она может найти себе нормальную работу и жить более благополучно. Я стала говорить с ней об этом, но Вайолет замахала руками: «Ой, не надо мне в душу лезть!» Я извинилась: «Уж такие мы люди, мозгоправы…», а потом отвлеклась, потому что кто-то из посетителей нашего центра попросил сделать ему кофе. Несколько недель спустя Вайолет мне призналась, что связывает свое обжорство со страхом перед сексом. «Мне кажется, что если я достаточно растолстею, то, может быть, мужики оставят меня в покое, – сказала она и засмеялась. – Это что-то вроде оружия, мягкое такое оружие, но довольно хорошо помогает». Как-то раз я заметила: «Ты здесь душа компании». Ей было приятно слышать это. Я продолжала: «Я не хотела бы, чтобы ты изменилась, разве что ты могла бы прислушаться к разумным советам других людей». Она взглянула на меня: «Каким например?» Я ответила: «Уйти с улицы. Я помогу тебе, когда будешь морально готова». Хотела бы я сказать, что у истории Вайолет был хороший конец, но через несколько месяцев она куда-то уехала из Калифорнии на сбор фруктов с мужчиной, с которым познакомилась у нас в центре. Из Калифорнийской долины она прислала мне открытку, где говорилось: «Скучаю по моему мозгоправу. Обязательно вернусь. Не беспокойтесь обо мне». Больше я никогда ее не видела. Ситуация Вайолет – это крайний случай, но общие закономерности в ней напоминают то, что происходит с большинством людей, страдающих от компульсивного переедания. Она научилась ассоциировать еду с любовью и с помощью пищи успокаивалась и чувствовала себя лучше. Ее сексуальные страхи были такими же, как и у других людей, которые ели и не могли остановиться. Многие считают, что подобное расстройство началось у них из-за эпизода, связанного с сексуальным насилием. А другие боятся своей повышенной сексуальности и считают, что избыточный вес их от этого защитит. Если бы у меня была возможность провести с Вайолет курс психотерапии, я бы научила ее внимательнее прислушиваться к собственным ощущениям, прежде чем заглатывать пищу. Без сомнения, она очень настрадалась за свою непростую жизнь. Ее бросали, она подвергалась физическому и сексуальному насилию. И тогда она поняла, что на людей нельзя полагаться, а вот еда никогда не подведет. Я бы научила ее уважать собственные чувства, а не прятаться от них. Я бы посоветовала ей заняться спортом, чтобы преодолевать депрессию, управлять стрессом и лучше чувствовать собственное тело. Я бы научила ее устанавливать границы в общении с окружающими и даже обращаться за помощью. Мы бы нашли деньги, чтобы она вернулась в школу и доучилась, или помогли бы ей получить профессиональное образование, чтобы она смогла устроиться на работу. Я бы нашла ей хорошего стоматолога. Красота – самое главное для американских женщин. Это необходимое и достаточное условие для успеха в обществе, важное для представительниц всех возрастов, но требование быть красивой довлеет над женщинами с раннего подросткового возраста. Девочки беспокоятся из-за того, как они одеты, как накрашены, их волнует состояние кожи и волос. Но больше всего они беспокоятся из-за своего веса. Среди сверстников очень ценится стройность. Такое повышенное внимание к внешности было и в моей юности. Но девушек стали активно убеждать, что нужно быть стройными, начиная с 1990-х. Тогда произошел переход от глубоких взаимоотношений с близким окружением, когда люди хорошо знали друг друга, к поверхностным в больших городах. В общении с близким окружением внешность – лишь одна из множества характеристик человека. Со временем каждый проявляет себя с самых разных сторон. В городе, где живет множество незнакомых людей, внешность человека – это параметр, по которому можно сразу же что-то быстро о нем узнать. И потому ценность человека все больше определяется тем, как он выглядит. В 1990-е вездесущие средства массовой информации постоянно транслировали мнение, что привлекательная женщина обязательно должна быть стройной. Девушки сравнивали свое тело с идеальными образами, навязанными массовой культурой, и оставались недовольны. Диеты и неудовлетворенность своей фигурой стали нормальным явлением среди подростков. Когда неестественная худоба стала считаться привлекательной, девушки стали вести себя неестественно, чтобы похудеть. К несчастью, беспокойство девушек по поводу своей фигуры нельзя считать нерациональным. Были проведены психологические исследования критериев привлекательности. Выявилось негативное отношение к полным людям, которые, по мнению психологов, в современной культуре считаются изгоями. По данным одного из таких исследований, 11 % американцев считают, что если есть предположение, что ребенок родится с избыточным весом, то лучше сделать аборт. Уже к пятилетнему возрасту маленькие дети выбирали картинки со стройными людьми, когда их просили указать на тех, кто выглядит красиво. В начальной школе к толстым детям относятся хуже, чем к хулиганам. Учителя недооценивают интеллектуальные способности учеников с избыточным весом и преувеличивают способности стройных. У полных студентов меньше шансов получать стипендию. Девушки в ужасе при мысли, что могут растолстеть. Они слышали, как в школьных коридорах обзывают толстушек. Если ты толстый, то с тобой не будут дружить, тебя будут презирать и унижать. Всем кажется, что они еще недостаточно стройные. Юные женщины чувствуют себя виноватыми, стыдятся своего тела и потому постоянно занимают оборонительную позицию. В 1980-х и 1990-х количество пищевых расстройств резко увеличилось. Когда я беседовала со старшеклассницами, они засыпали меня признаниями о своих расстройствах пищевого поведения. Когда я спрашивала у студенток колледжа, нет ли у них знакомых, страдающих от расстройств пищевого поведения, в ответ поднимался лес рук. По данным исследований, каждый день в Америке половина девушек сидят на диетах, а каждая пятая юная женщина страдает от какого-нибудь расстройства пищевого поведения. Сегодняшние девушки все еще живут под влиянием лукизма – культуры, предполагающей дискриминацию по внешним данным. Булимия до сих пор является самым частым расстройством пищевого поведения, хотя ее распространенность за последнее время несколько снизилась. С 1990-х психотерапевты и врачи узнали гораздо больше о лечении этого заболевания. У нас разработано множество великолепных программ лечения, одна из них в Центре Ренфроу[33]. Теперь люди гораздо лучше информированы об опасности расстройств пищевого поведения. С недавнего времени резко увеличилось число женщин с избыточным весом. Возрастает число подростков, страдающих диабетом. Привычная американцам еда содержит большое количество сахара и жира, а многие подростки ведут малоподвижный образ жизни, сидя взаперти с гаджетами. Набрав вес, девушки с трудом могут от него избавиться. К полным девушкам до сих пор относятся пренебрежительно, но у нас в культуре теперь появилась обнадеживающая новая тенденция – бодипозитив. Множество уверенных в себе женщин пишут, создают блоги и ролики в YouTube о том, что значит быть полной в условиях современной культуры, но при этом быть успешной, учиться принимать себя такой, какая ты есть, и добиваться профессиональных высот. Интернет оказывает на подростков еще большее давление, заставляя их стремиться быть красивыми. Через социальные сети на девушек обрушивается поток рекламы косметики и диет, и никуда не деться от изображений девушек с идеальной кожей и безукоризненными ногами. Сегодняшние девушки больше настроены на пластическую хирургию и судорожно тренируются, чтобы добиться скульптурно совершенных форм. В Американском обществе пластической хирургии сообщили, что с 2000 по 2012 год количество операций возросло на 98 %. Как сказала Марта из нашей фокус-группы: «Куда ни глянь, везде сплошные искусственные титьки и попы». Мэдди так описала то, что происходит в студенческом мире в наши дни: «Все постоянно сравнивают себя с другими. Я оцениваю размеры фигуры каждой девушки, которая попадается мне на глаза, буквально за пять секунд и решаю, кто симпатичнее – она или я. Все девушки это делают. Это просто выматывает». «Я стараюсь напоминать себе, что каждая девушка, и я в том числе, создана по образу и подобию Божьему, – продолжала она. – Но это трудно. На футбольных матчах все парни таращатся на девчонок из танцевальной группы поддержки, но я уверяю вас, что и девчонки на них смотрят, просто чтобы сравнить себя с ними». «Большинство моих знакомых девчонок стройнее меня, – добавила Мэдди со вздохом. – Я вижу, как стыдят за неопрятность тех, у кого фигура далека от идеала. Большинство девчонок смотрят сверху вниз на тех, кто толще, чем они. Сейчас самое важное – это худые бедра. Если у тебя идеальная фигура, то, когда стоишь, бедра не должны соприкасаться друг с другом. У моих подружек мания носить корректирующий пояс-корсет для похудения. Я тоже себе купила. Жесть как неудобно, я в нем просто задыхаюсь, но я же должна быть в тренде!» Звезды YouTube становятся такими же популярными, как и звезды кино. Многие из них – гуру красоты, которые рассуждают о фитнесе и правилах макияжа. Они прикладывают титанические усилия, чтобы хорошо выглядеть. Некоторые из них предлагают мастер-классы, которые помогут выглядеть максимально сексапильно. В 2019 году девчонки смотрят видеоролики от Pixiwoo, Michelle Phan и Luxy Hair и тратят карманные деньги на косметику. Большинство из них уверены, что просто обязаны быть красивыми. «Косметика очень важна в жизни девушек, – сказала Аспен. – Почти все девушки наносят как минимум базовый тон и красят ресницы, потому что без косметики чувствуют себя голыми». В наших фокус-группах мы обсуждали непрерывное психологическое давление, которое оказывают на девушек, когда внушают, что надо непременно быть красивыми. Оливия сказала, что хотя она и не хотела краситься, друзья заставляли ее это делать. Лучшая подруга заявила, что она без косметики выглядит как яйцо. Оливию беспокоило, что друзья скажут, что она страшная, когда ненакрашенная. Потому она в конце концов выпрямила волосы и стала красить ресницы. И, естественно, она сказала, что у нее «нет выбора, краситься или нет». Иззи заявила, что когда она выкладывает свое фото в «Инстаграме», то старается, чтобы у нее точно появилось хотя бы десять лайков за пятнадцать минут. Если нет, то она удаляет снимок. Другие девушки хором заговорили, что делают то же самое.