Я поднялся, прикрыл входную дверь. Ника стояла в дверях, скрестив руки так, что ее груди поднимались двумя овалами над краем майки. – Убьешь меня тоже? – Пойдем. – Зачем? И главное – куда? Если хочешь чего-то – можем устроить все прямо здесь. Я покачал головой, вытер кровь с губ. – Надо идти. Накинь что-нибудь, нам недалеко. Почему-то я ожидал именно такой ее реакции. Ника ощупала меня медленным, внимательным взглядом, будто запоминала новые черты моего лица, все эти шрамы, впадины, бугорки, нездоровую шелушащуюся кожу, кривой нос, плохо сросшуюся нижнюю губу. – Он заслужил. Я давно хотела это сделать. Еще бы. Ника скрылась в комнате, вернулась спустя пару минут в джинсах и в рубашке, застегивая на ходу пуговки. Волосы собрала в пучок на затылке. – Как ты узнал, что мы… здесь? Мы же только сегодня переехали. Я кивнул на дверь, позволил Нике выйти первой. Мне не хотелось разговаривать с ней прямо сейчас. Я чувствовал: если позволю словам контролировать мои эмоции, то ничего путного не выйдет. Поэтому я молча взял Нику под локоть и повел по лестнице на этаж ниже. Знакомая дверь. Я провернул ключ. Мы вошли в серость коридора. Планировка такая же, как у новой квартиры Ники. Разве что в коридоре не лежит труп, потому что я распилил его, упаковал в мешки и сложил в багажнике авто. – Это чья квартира? – Я заметил, что Ника нервно закусила нижнюю губу. Она считала, что владеет ситуацией, но потеряла все ниточки управления в тот момент, когда я закрыл за ее спиной дверь. Она все еще оставалась лучшей девушкой на свете, я все еще мог смотреть на нее часами, наслаждаться ее внешностью до безумия, но – она больше не управляла. – Одна девочка, студентка, снимает, – буркнул я. – Неважно. Она тут больше не живет, съехала… пару дней назад. …с того момента, как я узнал, куда и когда собираются въезжать Ника и Вадик. Ника не двигалась, разглядывая меня. – К чему все это? – спросила она. – Это твоя месть за случившееся, да? Изнасилуешь, что-то еще сделаешь и потом прирежешь? Ты об этом мечтал весь год? – Нет. Совсем нет. Даже наоборот. Пока я лечился, все время думал о том, что ты так и осталась несчастной. Я тоже не спешил уходить из коридора. Позволил себе насладиться последними минутами общения. – Я не несчастная… – Почему же? Муж тебя не удовлетворяет, своих многочисленных любовников ты предпочла забыть. Порвала со всеми? Убежала, не оставила контактов, перестала звонить, да? – Даже тебе… – Этот флер романтичности уже не срабатывает. Просто прими это как факт – ты несчастна. Попытка устроить нормальную жизнь с Вадиком после произошедшего не удалась. Даже переезд в новую квартиру… всего-навсего бегство. – Ты привел меня сюда, чтобы нотации читать? Закусила губу, приподняла бровь, чуть склонила голову. Я почувствовал возбуждение. За спиной Ники висело зеркало. Я видел свое отражение – и оно отрезвляло. – Пойми же, я хочу сделать тебя счастливой. Я все понял, Ник. Я знаю, как это сделать. Пойдем. Я снова взял ее за локоть. Ощутил запах ее духов – мягкий чайный аромат. Рот наполнился слюной. Захотелось прикоснуться к ее губам своими губами, провести языком по ее зубам. Каждому из ее любовников хотелось того же самого. Они искали контакты Ники, пытались связаться с ней, не верили, что она исчезла навсегда… и каждый неизменно натыкался на меня. Мы прошли в комнату, я включил свет и показал Нике то, что лежало на кровати. – Ты же сама говорила, что идеальная мозаика – это когда каждый фрагмент на месте, когда ты видишь полную картину и наслаждаешься ее целостностью. Вот я и решил собрать тебе идеального мужчину. Из всех твоих бывших любовников. От каждого понемногу. Ника зажала рот рукой и подалась вперед, словно падала. Я подхватил ее за талию, удержал. Нику стошнило, сквозь пальцы брызнули россыпью желтоватые капли. – У Толика член большой, ага, вот он, – сказал я, наматывая на кулак хвост ее волос. – Сева, говоришь, любит пожестче? Ну, я решил, что его руки пригодятся, чтобы шею твою сдавливать. Кто там еще был? Найдешь все фрагменты, а? Артем качок, крутой парень, шашечки на животе, все дела. Он, сука, долго сопротивлялся. Я разглядывал вместе с Никой ее идеального мужчину, собранного из частей тел ее бывших любовников: вымытых и аккуратно сшитых. Пришлось потратить много времени, чтобы собрать воедино никому не нужные кусочки вечности. Я дернул Нику за волосы, задирая ей голову. Ника пыталась вывернуться, воткнуть пальцы мне в лицо, но второй рукой я плотно прижал ее к себе, так, чтобы мои губы оказались у ее горла. От Ники теперь пахло не только чайными духами, но и рвотой. Едкий запашок, который преследовал меня в больнице день и ночь. Гнался за мной в снах и видениях. Этот же запах смешивался с запахом разложения, крови, дымящихся внутренностей моих жертв. Я почти привык к нему, а потому обрадовался, учуяв его сейчас. Ника в какой-то мере вдруг стала мне еще ближе. – Я сделал его для тебя. Наслаждайся. Я протащил ее, сопротивляющуюся, к кровати, заломил руки, уронил лицом в подушку и крепко связал лодыжки и запястья. Перевернул. Ника плюнула мне в лицо, хотела закричать, но получила пощечину и затихла. Не в ее стиле просить о помощи. Она ведь еще во что-то верила. – Убери меня… от этого. – Почему же? С каждым из них тебе было приятно. Я пропустил еще одну веревку у нее между ног и под узелками, намотал на шею, затянул конец на металлической перекладине. Теперь, если Ника попробует дернуться, веревка затянется и перекроет кислород. – Девять человек, – сказал я, отходя. – Ты говорила, что любишь каждого из нас. Вот тебе один за всех. Монстр Франкенштейна или как его… На Никиной щеке расплылось красное пятно от пощечины. – Ты сам по себе стал уродлив, как монстр, – процедила она. – Одним больше, другим меньше. – Каждый из нас был уродлив, потому что позволял себе любить такую, как ты. Но ты ведь просила меня кое о чем, в больнице? Помнишь? Ты приходила и просила, чтобы я отпустил тебя. Но я же не мог оставить тебя совсем одну. Поэтому и подобрал замену. Мне больше не хотелось ее целовать. Я просто разглядывал ее божественно красивое личико без изъяна, и чувствовал отрешенное равнодушие вперемешку с легким восхищением. Так восхищаются картинами или вкусом хорошего кофе. – Знаешь, в этом идеальном человеке не хватает одной детали. Она не сильно важна, но определенно украсит общую картинку. – Чего же? – Тебя! Я сходил на кухню и вернулся с молотком и пилой. Увидев, что я принес, Ника все же начала кричать. Я заткнул ей рот плотно свернутым полотенцем, потом перетянул ее правую руку жгутом, двумя крепкими ударами вышиб локоть и начал пилить между суставами, разрезая мягкую живую плоть. Ника билась в истерике, натянутая веревка рвала кожу в кровь на ее нежной шее. Глаза вылезали из орбит, а слезы смешивались с соплями и стекали по щекам и скулам. – А все потому, что идеал без тебя невозможен, – говорил я, орудуя пилой. – Я – один из кусочков вечности. С запахом клубничной смазки и разбитым черепом. Ты мое удовольствие, моя настоящая любовь. Я хочу просыпаться каждое утро, брать пилу и играть в сладкую бесконечную игру с твоим сексуальным телом. Добавлять детали мозаики к сложившемуся образу, что лежит рядом с нами, сшитый, источающий сладкий запах гнили. Мы станем единым целым. Все вместе. Это проклятие или счастье, не разобрать. Скучающий – Справитесь? – спросила Валентина с надеждой. – Обижаете! – Юля улыбнулась и прижала маленькую Зою к груди. – Ну какие, скажите, от нее хлопоты? Зоя в Юлиных руках казалась крохотным розовым комочком. Недавно ей исполнилось пять месяцев. Сейчас она крепко спала, напившись смеси, причмокивала пухлыми губками, а кулачки подтянула к подбородку. Вылитый ангел. Родители Зои в кои-то веки выбрались из дома на природу – отправились с друзьями за город, поесть шашлыков, искупаться в озере, собрать грибов и ягод. Осенняя погода располагала. Валентина и Руслан долго не решались оставить дочку больше чем на день. За те неполные два месяца, что Юля работала у них няней, оба стабильно прибегали домой в полшестого вечера, ни минутой позже. И вот отважились. – Скоро холода, – хлопотливо говорила Валентина, наматывая шарф поверх пальто. – Потом разве что на Новый год выберемся, правда же?.. Ну, Юля, смесь знаете где, бутылочки я прокипятила, пеленки, тьфу, что я вам рассказываю? Вы с Зоей больше меня времени проводите. Думаете, наверное, вот родители пошли. Чуть из роддома – сразу на работу… Ничего такого Юля не думала. Зоины родители ей нравились – милые молодые люди, из поколения родившихся в восьмидесятые. Ей двадцать пять, ему около тридцати. Они снимали однокомнатную квартирку на краю Москвы, копили на ипотеку, держали на кухне в клетке попугайчика, а в комнате покрасили стены в яркие цвета, чтобы дочка, стало быть, радовалась. В общем, оптимисты, а это всегда хорошо. Пощебетав еще немного, Валентина успокоилась, шепнула на прощание: – Я позвоню вечером. – И они вместе с мужем выскользнули из квартиры. Зоя чуть шевельнулась от щелчка дверного замка, но не проснулась. Она вообще была девочкой спокойной, много спала и не капризничала. Радость для родителей и счастье для няни.