Через неделю после этого я узнал, что Ника изменяет мужу не только со мной. Возвращаясь с переговоров, я забежал в кафе перекусить и увидел через несколько столиков Нику с незнакомым мужчиной. Они мило болтали и пили кофе. Ника курила и смеялась. Мужчина держал ее за руку. Один из предохранителей в душе перегорел. Забыв о работе, я стал наблюдать. Мужчина поцеловал ее в губы, взяв за подбородок – так делают любовники в дешевых зарубежных мелодрамах, – но, кажется, это Нике очень понравилось. Она потянула мужчину к выходу из кафе. Я последовал за ними и проследил маршрут до многоквартирного дома в шести остановках метро от моей работы. Оставшийся день я провел дома. Порез на шее еще не затянулся, я раздирал его ногтями, желая, чтобы пошла кровь. Так было легче отвлечься. Я не хотел, но представлял, что вытворяет Ника в чужой постели. Я написал ей несколько сообщений, разослал их по соцсетям, а потом то и дело нажимал F5. Одной рукой, значит, долбил по клавише, а второй тер под подбородком. Кровь потекла по футболке, затекла за шиворот. Ника ответила в три часа ночи, сообщив, что не готова сейчас общаться. В пять утра она приехала. – Когда ты видел? – спросила с порога, зашла, не разуваясь. Зацокала каблуками по паркету. – Сегодня, в кафе. Поцелуи, то да се… Ника рухнула в кресло, закинула ногу на ногу. Трясущейся рукой достала сигарету и зажигалку. Закурила. – У меня Вадик прочитал все, что ты накатал, – сказала она. – Он теперь все знает. – Плевать. – Я пожал плечами. – Что сделает мне твой Вадик? – Шею сломает, вот что. Он же на голову больной. Обе Чеченских прошел, наркотой потом торговал, пока не озаконился. Знаешь, почему я сейчас здесь, а не в больнице с многочисленными переломами? Потому что Вадик свалил пить с друзьями. Понимаешь? Он напьется до того момента, пока у него мозг не выключится. Сначала меня убьет, потом тебя, потом… остальных. – Остальных? Сколько же тебе надо? – Чего? – Она крепко затянулась. – Секса? Не знаю. Не в количестве дело, а в качестве. Ты вылизываешь замечательно, я в восторге. У Толика, прости, конечно, двадцать четыре сантиметра, я кончаю еще до того, как он целиком запихнет свою хреновину. Миша очень нежный в постели. Я с ним как принцесса. Ну, в общем, понятно. Каждый из вас – мой кусочек вечности. Вы складываете мою жизнь в единое целое. Как мозаику собираете. Я это дело люблю. Ни за что бы с вами не рассталась. Ни с одним. – Зачем ты мне все это рассказываешь? – Казалось, ноги влипли в пол. – Мы же с тобой влюблены друг в друга раз в неделю. Настоящей, мать ее, любовью. А тебе понадобилось лезть дальше, хотеть большего. И, потом, несправедливо, что меня одну отправят на больничную койку. Когда Вадик будет ломать тебе шею, думай о том, что я могла вытворять с каждым из своих дорогих возлюбленных. Она неторопливо докурила и ушла. А я стоял в коридоре, так ни разу не пошевелившись, и невероятно тяжелые мысли уничтожали один предохранитель за другим. Новые соседи над головой затихли, когда я раздвигал ребра, чтобы вычерпать внутренности и сложить их в мешок. Запах по комнате летал такой, что стало подташнивать. Никак к нему не привыкнуть. Желудок сводило раз за разом. Не помогала даже влажная марлевая повязка. Я застыл, прислушиваясь. Тишина. Запустил руки между ребер, погрузившись во влажную и скользкую мякоть. Мешок наполнялся быстро. Через полчаса я закончил. Осталось распилить в области позвоночника. Я устало размялся, пройдя по комнате. Вадик пришел рано утром после нашего с Никой разговора. Она сказала ему адрес. Он выломал входную дверь, стащил меня с кровати и молча бил кулаками и ногами, будто замешивал тесто. От Вадика несло перегаром и потом. Изо рта его летели слюни. Я потерял сознание в тот момент, когда услышал хруст внутри головы. Наверное, он не хотел меня убивать. Люди в ярости вообще не анализируют ситуацию. Но врач сообщил, что я был в двух миллиметрах от смерти – осколок черепа над бровью замер на этом расстоянии от мозга. Два миллиметра до смерти. Я валялся какое-то время в коме. Меня переворачивали пожилые медсестры, мне вводили катетер. Кто-то протирал свободные участки кожи влажной тряпкой. Под гипсом ужасно чесалось. Скрепы, фиксирующие нижнюю челюсть, казалось, были накалены и плавили мне зубные нервы. Темнота поглощала. Боль и темнота – две мои новые подруги. Еще я думал о Нике. Я последовал ее совету и все это время размышлял о том, что она могла вытворить с каждым из своих возлюбленных. Ника приходила ко мне в снах. Она задирала юбку зеленого цвета и садилась мне на лицо. Я чувствовал запах клубничной смазки, сочившийся сквозь трусики. – Мы теперь любовники по крови, – шептала Ника, и голос ее продирался сквозь паутину боли. – Мы смешались. Мы стали единым целым. Картинка получилась что надо! Ее голос заставлял меня плакать. И он же помог мне выжить, потому что я хотел скорее выбраться из больницы, поехать домой, взять нож или что-нибудь тяжелое и разыскать свою чудесную, милую, страстную любовницу. Ника приходила ко мне каждые три дня. Не во сне, а наяву. Садилась у края койки, брала за руку, водила пальцами по моей коже. Говорила: – Надеюсь, ты когда-нибудь меня простишь. Еще она говорила: – Вадик хороший человек, просто у него иногда срывает крышу. И еще он долбаный импотент и совершенно не разбирается в женщинах. Они ему неинтересны, ну, знаешь, с определенной точки зрения. Понимаю, что меня это не оправдает, но… нам же было хорошо вместе, правда? Ты когда-нибудь придешь в себя и простишь. Потому что я жду. Мне надо, чтобы ты сказал… Она склонялась к моему уху и шептала: – …чтобы ты сказал, что отпускаешь меня! А я не отпускал. Ведь мы теперь вместе. Поклялись на крови. Я – один из кусочков вечности, помнишь? Тебе ведь для чего-то нужен был именно этот кусочек, который вылизывает тебя с ног до головы, от шеи до пяток. Может быть, без меня у тебя бы ни за что не получилось единого целого? Мне кажется, Ника не знала, что я ее слышу. Она думала, что раз я в коме, то похож на овощ, у которого мысли не задерживаются в голове. В какой-то момент она решила, что может рассказать мне все о своей жизни, о любовниках, которые ее окружали, о беззаботном времяпровождении среди секса, страсти, смазки, запаха пота и мужских тел. Я стал ее тайным слушателем, которому можно исповедаться. Диктофоном без пленки. Молчаливым психологом, из тех, кому никто ничего не обязан. – У меня есть мальчик, Сева, который любит прям жестко, – говорила Ника. – Он мне связывает руки за спиной, кладет на живот и орудует там сзади, как бешеный зверь. Мне даже иногда больно. Я прошу его сжимать мне шею, чтобы чувствовать, как становится трудно дышать. У меня, знаешь, головокружение начинается, темнеет перед глазами, но это же и есть с ним самый кайф. Севе всего двадцать два года, он жеребец, каких поискать. Еще она говорила: – Когда мне скучно, я иду к Валентину. Он интеллигентишка. Болтает обо всем на свете. Во время секса постоянно спрашивает, как бы мне хотелось, что я чувствую, что будет, если он сделает так-то и так-то. Но с ним весело. По-женски весело. Я могу ему рассказывать все, что угодно, не скрывая, а он будет помалкивать, потому что думает, что влюблен. Однажды она добавила, чуть задумчиво, будто долго собиралась с мыслями: – Знаешь, я настоящая сука. Использую мужиков, как хочу. Собрала вокруг себя влюбленных идиотов и заставила плясать под свою дудку. Иногда я думаю, что надо бы все это бросить, завязать, остаться с Вадиком и быть ему верной. Но потом сразу понимаю, что не могу без вас. Вы все вместе – мой идеал. Образ, который я создала. Я всегда знаю, к кому ехать и когда, чтобы получить максимальное удовольствие. Сучка же натуральная, да? Я, конечно же, не ответил, потому что до моего выхода из комы оставалось три недели. К тому времени Ника рассказала мне все, что хотела, и исчезла. Она насытилась обществом почти-мертвого-человека и переключилась на кого-то другого. Я для нее был кусочком незавершенного пазла, но кусочком ненужным, вроде уголка голубого неба, и мое отсутствие не портило общей картины. Поэтому мною можно было пренебречь. Всего получилось семь мешков. Я вынес их на улицу и сложил на заднем сиденье автомобиля. Ночной воздух обжигал легкие свежестью и прохладой. На небе высыпали яркие звезды – миллиарды звезд. Они умиротворяли. Я оперся о бампер, достал сигареты и закурил. От нервного напряжения болезненно пульсировало в голове. Дым разъедал легкие, словно где-то внутри сидело существо с опасной бритвой и наказывало за каждую затяжку. Нашел взглядом окна квартиры сверху. Горело только одно – на кухне. Гости выпровожены, можно отдохнуть. Самое время, чтобы нанести визит вежливости. Я докурил, потушил сигарету о бампер, быстро поднялся на нужный этаж. На лестничном пролете было полутемно и тихо. У лифта висело пыльное зеркало в полный рост, и я увидел себя – в майке и трико, в тапочках на босу ногу, с зачесанными назад волосами, чтобы хорошо были видны рваные шрамы, похожие на разбегающиеся тропинки. Один – к правой брови, второй к переносице, третий параллельно бровям, к левому виску. Красавцем меня теперь сложно назвать. Левую скулу мне так и не вправили как следует, она торчала под натянутой кожей, будто хотела разорвать ее и вырваться наружу. На правое ухо не хватило денег. Каждый, кто видел меня без грима, без темных очков и в прекрасном освещении, немел от страха и отвращения. Это всегда давало мне фору. Я вдавил кнопку звонка, потом, для вида, постучал пару раз. Глазок прикрыл большим пальцем. – Кто там? – Соседи справа. Музон услышал, думаю, давай познакомимся, что ли? – голос мой звучал развязно и весело. Щелкнул замок, дверь приоткрылась, выпуская яркий свет из коридора, который развеял тени и обнажил мое уродство. На пороге стоял Вадик, хороший человек, но импотент, получивший в жены самую лучшую женщину на свете. Я воткнул нож ему в шею, провернул, выдернул, воткнул еще раз. Капли крови оросили мою разгоряченную кожу. Не привыкать. Солоноватый привкус на губах. Растерянный взгляд Вадика бегал по моему лицу. Я толкнул его, навалился всем телом, уронил прямо в коридоре и продолжал наносить удар за ударом, кромсая плоть, не разбирая, по лицу, по шее, в грудь! Я прижал его лоб ладонью и полоснул ножом от уха до уха. Вадик захрипел, но не горлом, а будто звуки эти донеслись откуда-то изнутри него, будто это освобожденная черная душа рвалась наружу, хрипя и постанывая. Я поднял взгляд и увидел в дверях в кухню Нику. Прошло чуть больше года с того момента, как она ушла из больницы в последний раз, но как будто все это было вчера. Застывшая красота, великолепие линий и изгибов. Ночные шортики и майка только подчеркивали ее безумное обаяние, раззадоривали меня и заставляли пожирать ее взглядом. – Ты вернулся, – сказала Ника, разглядывая Вадика, который слабо шевелился подо мной и скреб согнутыми пальцами по паркету. Голос ее звучал сонно и задумчиво. Я знал, что она не убежит, не начнет кричать и уж тем более не станет сопротивляться. Не в ее стиле. Кто из нас более сумасшедший, интересно?