– Мне надо уехать, – сказал Живов. Ему невероятно хотелось смять ладонями красивую грудь, дотронуться пальцами до аккуратных темно-красных сосков. – Что бы тут ни происходило, мне не нравится. – Так уж и не нравится? Она как будто прильнула ближе. У Живова перехватило дыхание. Блондинка завозилась, одной рукой расстегивая Живову ремень. – А что, если мы предложим вечную жизнь, полную наслаждения, с теми, кто застрял у тебя в голове? Сколько там образов? Десятки? Милые лица с фотографий, красавицы с открыток и с обложек журналов, с плакатов и афиш. Мимолетные видения, оставшиеся в памяти. С каждой из них ты хотел бы заняться сексом. Не дрочить вот так в туалете гостиницы, а по-настоящему, а? Все это время блондинка мягко двигала ладонью, заставляя Живова дрожать от нарастающего возбуждения. Он закрыл глаза, ожидая, что морок рассеется, но этого не произошло, а ощущения, наоборот, стали еще больше, еще глубже. – Это будет вечное наслаждение, – продолжала блондинка негромко. – Считай, персональный рай. – А… – Живов сглотнул. – А что взамен? – То, что ты любишь. Рисовать. Мы будем приносить тебе образы, а ты их будешь рисовать. Делов-то. Блондинка хмыкнула, и в этот момент Живов как-то внезапно и ярко кончил. – Господи! – Он вскочил. Сидящая перед ним на коленях блондинка захохотала. Ее груди и локоны задрожали. Капельки крови – а ведь это наверняка была кровь! – размазались по щекам и шее. В какой-то короткий, едва уловимый миг, сразу после эякуляции, Живов вдруг увидел настоящее лицо этой блондинки. Оно было гниющее, отвратительного болотного цвета, блестящее от слизи, густо покрывающей потрескавшуюся кожу. То было лицо мертвеца, зачем-то выбравшегося из могилы. Затем видение исчезло. Живов заторопился. – Мне надо, это, отлить и умыться, – пробормотал он и рванул в туалет. Провернул замок, схватил с кафеля оброненные карандаши, скетчбук и принялся лихорадочно рисовать. То самое лицо, которое видел сейчас. Быстро. Быстрее. Длинными линиями, почти без штриховки. Размазывал тени подушечкой большого пальца. – Ты скоро? – спросила из-за двери гниющая мертвая тварь. – С-секунду! – прошептал он. – Немного осталось… Запах хлорки. Запах сожженной бумаги. В дверь осторожно постучали. Кажется, ноготками. – Заперся от меня? – Я не нарочно. – Нам пора идти. Выходи, дурачок. Он дорисовал. Как есть. Небрежно, но похоже. Очень похоже. Похлопал себя по карманам и с замиранием сердца вспомнил, что выкурил последнюю сигарету миллион лет назад. Стук-стук. Сигаретная пачка обнаружилась во внутреннем кармане. А в пачке среди катышков влажного табака – старая верная зажигалка. Страшный удар сотряс дверь. Петли с хрустом вышли из коробки, звеня разлетелись шурупы. – Мне надоело ждать, – сказала блондинка. В этот же момент Живов щелкнул зажигалкой и поднес язычок пламени к рисунку. Несколько долгих мгновений казалось, что лист не загорится. Пламя лениво лизало его уголок, а потом вдруг набросилось с невероятной жадностью. Блондинка, оказавшаяся в дверном проеме, вспыхнула тоже. Огонь будто разорвал ее изнутри, вырвался сквозь кожу, сожрал волосы. Живов видел, как лопаются глаза и губы, как с шипением пузырится жир, как сползают на пол куски то ли мяса, то ли сала. Остро запахло болотной гнилью, от которой захотелось стошнить. Огонь обжег пальцы, Живов отбросил лист в сторону и вжался в угол где-то между унитазом и батареей. Блондинка сгорела быстро, будто она была не настоящим человеком, а куклой из соломы, какие делают на Масленицу. Тело ее шумно упало, разбрасывая искры. Огонь мгновенно перекинулся на ворсистый ковер и одеяло на кровати. Внезапно затрещал телефон, стоящий на тумбочке у телевизора. Звук этот вывел Живова из транса. Пора было бежать. Он обошел тело, сжимая в руках скетчбук, и вышел в коридор. За спиной трещал телефон. Живов закрыл дверь, и почти сразу из-под двери потянулись в коридор струйки белого дыма. Интересно, есть ли здесь пожарная сигнализация? Дверь напротив внезапно отворилась. На Живова смотрела обнаженная женщина с огромными черными глазами. Женщина была гладко выбрита, а еще она была с ног до головы измазана в крови. За ее спиной Живов разглядел номер, а в номере кровать – и на этой кровати лежал истерзанный мужчина, с кишками наружу, с раскрытыми ребрами, изломанным черепом и раздвинутыми руками и ногами. На полу около кровати валялись фотоаппараты – тоже изломанные и истерзанные. Живова стошнило прямо к ногам женщины. Он зажал рот и бросился по коридору к лестнице. – Стой! – завопила женщина. – Убегает! Стой, говорю! Живов не оглядывался. Коридор казался таким длинным, что по нему можно было бегать полумарафоны. Сзади раздались торопливые шаги. Хлопнуло несколько дверей. Резко дыхнуло болотным смрадом, вперемешку с дымом. – Стой! – голос оказался невероятно близко. Кто-то попытался схватить Живова за руку, Живов пихнул локтем мягкое, податливое, полуобернулся, ударил не глядя, потом скатился по лестнице на первый этаж, свернул к холлу, к спасительной двери в холод, в зиму. А у двери стояла черноволосая девушка из его недавних грез. Живов остановился, потому что понял – она разорвет его на куски голыми руками. Выпотрошит. Высосет до остатка. Со второго этажа сбежало еще несколько девушек, все обнаженные и окровавленные. С какого-то черного ведьмина шабаша. – Зачем же уходить? – спросила черноволосая. – Все же хорошо шло, ну? – Мне здесь не нравится, – выдохнул запыхавшийся Живов. – А тебя никто и не спрашивает. За спиной девушки на деревянном обороте двери проступили темные линии и слились в размытое лицо. – Людей не спрашивают, кому счастье, кому смерть, а кому вечная жизнь, – продолжила девушка. – У них нет выбора. Ты родился с талантом, и с того момента, как впервые нарисовал чье-то лицо, превратился в человека, которому повезло. Пойми. Ты не стал закуской. Не стал чьим-то персональным рабом – а девочки любят рабов! Тебя не использовали как пса. Твой талант раскрылся ярче, и потому мы обещаем тебе вечное наслаждение. Непроходимое желание. Все, что захочешь от любой из нас. Девушки, обступившие Живова, протянули руки и принялись поглаживать его плечи, спину, дотрагиваться до лица и живота. – Они все хотят тебя. Подумай об этом, – сказала девушка. Живов и рад бы был подумать. Но он отчетливо запомнил лицо блондинки. Ее истинное лицо в гниющих влажных струпьях на губах и щеках. Показалось, что руки, ощупывающие его, тоже гниющие, старые, разлагающиеся. Это были руки давно умерших старух, которые успели сгнить еще при жизни. Руки лезли в ноздри, в рот, в ширинку, хватали Живова, тащили за собой. А черноволосая девушка в дверях улыбалась. И рисунок женщины на двери тоже улыбался. Живов заорал, рванулся из цепких объятий. Пихнул кого-то, потом ударил. В два шага оказался у окна, прыгнул, словно в фильмах, запутался в занавеске, проломил телом раму, слыша, как звенит разлетевшееся на осколки стекло. Зима подхватила его колючим ветром, холодом и темнотой. Живов глотнул свежего воздуха, от которого закружилась голова. Поднялся, побежал, не разбирая дороги. Под ногами ломался снег. Кое-где было скользко, Живов едва не упал, взмахнул руками, словно птица, развернулся и увидел, что отбежал не так уж и далеко. Гостиница находилась метрах в ста за спиной. Во всех без исключения окнах горел яркий белый свет. На втором этаже из окон валил дым, и Живову вдруг сделалось приятно оттого, что он убил ту мерзкую тварь в номере. Приятно и невероятно жутко. Внезапно на крыльце показался силуэт, одетый в огонь, словно в яркие развевающиеся одеяния. Он прыгнул, приземлился в снег и тут же вскочил, разгоняя темноту. Кружащийся огненный вихрь. Еще один силуэт спрыгнул вниз. Ночь внезапно растворилась в болезненных воплях, скрипах, чудовищных, невообразимых звуках. На всех этажах открывались окна, и из них выпрыгивали светящиеся силуэты. Они сливались в единое тело, в какую-то невероятную огненную диву, с головой, руками и ногами, с огромными дрожащими грудями и хищно распахнутой промежностью. Лицо у этого существа состояло из черных линий. Живов понял, что убежать не получится. Он достал скетчбук, карандаш и принялся рисовать. Огромная огненная дива сделала шаг в его сторону. Зашипел тающий снег, подняв облака густого пара. Кончик карандаша сломался. Живов впился зубами в дерево, сгрызая его, обнажая кусочек грифеля, продолжил рисование дрожащими руками. Линии выходили размытые, неправильные. А и плевать. У Живова не было времени. Он не успевал. Сигаретная пачка запуталась во внутреннем кармане. Зажигалка выскользнула в снег. Живов наклонился и понял, что вокруг очень ярко и жарко. Вокруг тает снег. Вокруг слышны крики, вопли, стоны. ШЛЕП. Что будет, отстраненно подумал Живов, когда огненная дева дотронется до него? Что она сделает с ним? Какую страсть сможет показать? В какие миры наслаждения отправит? Пальцы обняли зажигалку, но Живов больше не торопился. Черные линии гигантского лица надвинулись на него. В уголках глаз искорками начало вспыхивать новое желание.