Блу не в первый раз просили взять колоду. Иногда, когда сеанс был трудным или очень важным, женщины просили Блу первой прикоснуться к картам и прояснить те сообщения, которые они в себе несли. Она с особой остротой ощутила внимание парней, когда взяла у Моры колоду. Поэтому Блу перетасовала карты эффектно, перебрасывая их из руки в руку. Ей отлично удавались карточные трюки, которые не требовали, собственно, дара ясновидения. Гости явно впечатлились, глядя, как карты летали туда-сюда, а Блу подумала, что из нее получился бы превосходный экстрасенс-мошенник. Никто не вызвался сразу быть первым, поэтому она протянула колоду Адаму. Он встретился с Блу взглядом и некоторое время не отводил глаз. И в этом она почувствовала силу и настойчивость, нечто более агрессивное, чем в тот вечер, когда Адам впервые заговорил с ней. Выбрав карту, Адам протянул ее Море. – Двойка мечей, – сказала та. Материнский акцент внезапно стал казаться Блу провинциальным и грубым. Значит, так говорила и она сама?.. Мора продолжала: – Вы уклоняетесь от трудного выбора. Действуете, не действуя. Вы амбициозны, однако вам кажется, что кто-то просит у вас нечто, что вы не готовы дать. Кто-то хочет, чтобы вы поступились своими принципами. Некто близкий. Отец? – Брат, полагаю, – сказала Персефона. – У меня нет брата, мэм, – ответил Адам. Но Блу заметила, что его взгляд метнулся к Ганси. – Хотите что-нибудь спросить? – произнесла Мора. Адам задумался. – Каков правильный выбор? Мора и Персефона засовещались. Наконец Мора ответила: – Правильного нет. Только тот, с которым вы сможете жить. Возможно, есть третий вариант, который вам больше подойдет, но прямо сейчас вы его не видите, потому что слишком заняты имеющимися двумя. Судя по тому, что я вижу, любой другой путь связан с тем, что вам придется выйти за рамки двух имеющихся вариантов и создать третий самому. Также я чувствую, что у вас аналитический ум. Вы много времени посвящаете тому, что учитесь игнорировать свои эмоции, но я сомневаюсь, что сейчас это уместно. – Спасибо, – сказал Адам. Это был не самый подходящий ответ, но и не абсолютно неуместный. Блу нравилось, что Адам вел себя вежливо. Его вежливость отличалась от вежливости Ганси. Когда Ганси вел себя вежливо, это делало его сильнее. Когда Адам был вежлив, он наделял силой других. Казалось правильным оставить Ганси напоследок, поэтому Блу подошла к Ронану, хотя слегка побаивалась его. Он как будто сочился ядом, даже когда молчал. А главное, в его враждебности было нечто такое, что вселяло в Блу желание добиться признания Ронана, понравиться ему. Одобрение человека, который, очевидно, плевать хотел на всех, казалось ценным призом. Чтобы протянуть колоду Ронану, Блу пришлось встать, потому что он по-прежнему стоял у двери, рядом с Каллой. Эти двое как будто готовы были сцепиться. Когда Блу раздвинула карты веером, он обвел взглядом женщин в комнате и сказал: – Я брать не буду. Сначала скажите мне что-нибудь правдивое. – Прошу прощения? – сдержанно произнесла Калла, опередив Мору. Голос Ронана звучал холодно и колко. – То, что вы сказали Адаму, применимо к кому угодно. Каждый живой человек сомневается. Каждый живой человек хоть раз спорил с братом или отцом. Скажите мне то, что не скажет никто другой. Не надо тыкать в меня игральными картами и пичкать всякой психологической чушью. Я желаю услышать нечто конкретное. Блу прищурилась. Персефона высунула кончик языка – это был знак сомнения, а вовсе не нахальства. Мора раздраженно заерзала. – Мы не… Калла перебила ее: – Твоего отца убила тайна, и ты знаешь, что это было. В комнате воцарилась мертвая тишина. Персефона и Мора уставились на Каллу. Ганси и Адам – на Ронана. Блу – на руки Каллы. Мора часто просила Каллу поучаствовать в сеансах, а Персефона обращалась к ней, чтобы истолковать сон. Но очень редко кто-либо просил Каллу воспользоваться одной из самых странных ее способностей – психометрией. Калла обладала поразительным даром: она могла, взяв в руки предмет, определить его происхождение, ощутить мысли владельца и увидеть те места, где этот предмет побывал. Калла убрала руку, которую вытянула, чтобы коснуться татуировки Ронана – в том месте, где рисунок нырял под воротник. Ронан лишь слегка повернулся, глядя туда, где секунду назад были ее пальцы. Комната как будто опустела. Ронан был на голову выше, но рядом с ней казался юным, как долговязый лесной кот, еще не набравший вес. А Калла была львицей. Она прошипела: – Кто ты такой? Блу застыла, увидев улыбку Ронана. В ней ощущалась страшная пустота. – Ронан? – беспокойно спросил Ганси. – Я подожду в машине. Без дальнейших объяснений Ронан вышел, захлопнув дверь с такой силой, что на кухне зазвенела посуда. Ганси с упреком взглянул на Каллу. – У него умер отец. – Знаю, – ответила Калла. Ее глаза превратились в щелочки. Голос Ганси звучал достаточно искренне, чтобы, миновав вежливость, перейти к грубости. – Я не знаю, как вы это выяснили, но, по-моему, мерзко говорить человеку такие вещи. – Человеку? По-моему, змее, – прорычала Калла. – Зачем же вы тогда пришли, если полагаете, что мы не способны сделать то, за что просим деньги? Он попросил конкретики – он ее получил. Извините, если ничего миленького не получилось. – Калла, – произнесла Мора, и в ту же секунду Адам сказал: – Ганси… Он пробормотал что-то на ухо другу и откинулся на спинку. Ганси шевельнул челюстью. Блу увидела, как он вновь превратился в Пижона с Мобильником; до сих пор она не осознавала, что Ганси был другим. Блу пожалела, что обращала на него слишком мало внимания. В противном случае она могла бы понять, чтó в нем изменилось. Ганси сказал: – Извините. Ронан слишком прямолинеен, и, честно говоря, он не очень хотел сюда ехать. Я вовсе не подразумевал, что вы не настоящие экстрасенсы. Мы можем продолжать? Блу подумала: он говорит как старик. И так формально держится по сравнению со своими приятелями. Что-то в нем приводило ее в замешательство; сходные ощущения вызывал у Блу Ронан. Рядом с Ганси она чувствовала себя столь бесконечно иной, что ей как будто приходилось оберегать от него свои эмоции. Блу не мог нравиться Ганси; или дело было не в нем, а в том, что заключалось во всех троих, – в том, что заглушило дар Моры и до краев наполнило комнату, грозя захлестнуть Блу. – Всё нормально, – сказала Мора, хотя при этих словах она и взглянула на разгневанную Каллу. Когда Блу подошла к Ганси, то мельком заметила стоявшую возле дома машину – невероятного оранжевого цвета, того оттенка, в который Орла не отказалась бы накрасить ногти. Блу ожидала от ученика Агленби чего-то другого – они предпочитали блеск новизны, а эта машина обладала блеском старины, но, тем не менее, она явственно принадлежала Вороненку. Блу вдруг показалось, что она падает – всё происходило слишком быстро, чтобы она успела что-то понять. В этих парнях было нечто странное и запутанное – такое же, как забытая в «Нино» тетрадь. Их жизни представляли собой паутину, и Блу каким-то образом, совершив нечто, запуталась в ней. Крылось ли это нечто в прошлом или предстояло в будущем – неважно. В этой комнате, в присутствии Моры, Каллы и Персефоны, время словно шло по кругу. Она остановилась перед Ганси. С такого расстояния Блу вновь ощутила запах мяты, и у нее неровно забилось сердце. Ганси посмотрел на раздвинутые веером карты в руках у Блу. Она увидела его склоненные плечи и затылок и с пронизывающей остротой припомнила призрак на церковном дворе – дух мальчика, в которого боялась влюбиться. Та тень ничуть не напоминала высокомерного, непринужденного, самоуверенного Вороненка, сидевшего перед ней. «Что с тобой происходит, Ганси? – подумала Блу. – Когда ты стал таким?» Ганси посмотрел на нее, и между бровей у него появилась морщинка. – Я не знаю, как выбрать. Может быть, ты выберешь сама? Это допустимо? Краем глаза Блу заметила, что Адам заерзал и нахмурился. Персефона ответила из-за спины Блу: – Если ты так хочешь. – Всё дело в намерении, – добавила Мора. – Я хочу, – ответил Ганси. – Пожалуйста. Блу разложила свободно скользившие карты веером на столе. Некоторое время она водила над ними руками. Мора некогда сказала дочери, что правильные карты иногда кажутся теплыми или же рядом с ними ощущаешь покалывание в пальцах. Но для Блу, конечно, все карты были одинаковы. Одна, впрочем, легла чуть дальше остальных – именно ее Блу и выбрала. Перевернув карту, она издала легкий беспомощный смешок. На Блу смотрело ее собственное лицо – паж кубков. Как будто кто-то издевался над ней. Но в выборе карты некого было винить, кроме себя. Увидев карту, Мора произнесла спокойно и отстраненно: – Не эту. Пусть выберет другую. – Мора, – мягко произнесла Персефона, но та отмахнулась и повторила: – Другую.