Это поразило Ганси сильнее, чем он думал. Иногда ему придавало сил одно лишь осознание того, что их дружба с Адамом существует в той области, где деньги ни на что не влияют. Всё, что свидетельствовало об обратном, ранило Ганси больнее, чем он был готов признать. Он осторожно спросил: – Значит, ты так обо мне думаешь? – Ты не понимаешь, Ганси, – сказал Адам. – Ты ничего не понимаешь в деньгах, хотя у тебя их очень много. Ты не понимаешь, как другие смотрят на нас с тобой. Деньги – это всё, что им нужно знать. Они думают, я твоя марионетка. «Я – это только мои деньги. Больше ничего люди не видят. Даже Адам». Ганси отрезал: – Думаешь, у тебя что-то получится, если ты и дальше будешь пропускать учебу и работу, потому что позволяешь отцу драться? Ты забит, как твоя мать. Считаешь, что заслужил это? Адам без предупреждения сбросил с полочки коробку с гвоздями. Звук, который она произвела, упав на бетонный пол, напугал их обоих. – Не делай вид, что ты меня понимаешь, – сказал он. – Не приезжай сюда и не делай вид, что ты хоть что-то понимаешь. Ганси сказал себе, что надо уйти. Что больше ничего не нужно говорить. И не выдержал. – А ты не делай вид, будто тебе есть чем гордиться. Он сказал это и сразу же понял, что это нечестно – и даже если честно, то неправильно. Но всё-таки Ганси ни о чем не жалел. Он вернулся к машине и взял телефон, чтобы позвонить Ронану, но связь полностью пропала, как часто бывало в Генриетте. Обычно Ганси считал это верным признаком того, что в окрестностях города водилось нечто сверхъестественное. Оно сбивало связь, а иногда даже отключало электричество. А теперь он подумал, что это значит одно: ему ни с кем не удастся связаться. Закрыв глаза, Ганси подумал про расползающийся бесформенный синяк на лице Адама, про синюю отметину на переносице. Он живо представил, что однажды приедет и узнает, что Адама нет дома, он в больнице или, самое страшное, что Адам здесь, но из него выбили нечто очень важное. При этой мысли Ганси стало нехорошо. Машина качнулась, и он распахнул глаза, услышав, как скрипнула пассажирская дверца. – Подожди, Ганси, – запыхавшись, сказал Адам. Он согнулся вдвое, чтобы заглянуть в салон. Синяк выглядел пугающе. Из-за него кожа казалась прозрачной. – Не уезжай вот так… Убрав руки с руля и положив их на колени, Ганси взглянул на друга. Адам наверняка собирался попросить, чтобы он не принимал сказанное на свой счет. Но Ганси ничего не мог с собой поделать. – Я просто хотел помочь. – Знаю, – ответил Адам. – Знаю. Но я так не могу. Не могу так жить. Ганси не понимал его, но все-таки кивнул. Он хотел, чтобы это поскорей закончилось; хотел вернуться во вчерашний день, когда они втроем слушали запись, когда на лице Адама еще не было синяков. За спиной у друга он заметил миссис Пэрриш, которая наблюдала за ними с крыльца. Адам ненадолго опустил веки. Ганси видел, как глазные яблоки двигались под тонкой кожей. Как будто Адам грезил наяву. А затем, одним легким движением, он скользнул в машину. Ганси открыл рот, чтобы задать вопрос. – Поехали, – сказал Адам, не глядя на него. Мать смотрела на них с крыльца, но на нее он тоже не обращал внимания. – Мы ведь собирались к гадалке? Поехали. – Да. Но… – Мне надо вернуться к десяти. Наконец Адам взглянул на Ганси. В его глазах было нечто гневное и леденящее, нечто неназываемое, то, что, по опасениям Ганси, в конце концов могло одержать верх. Он понял, что Адам предлагал ему компромисс, опасный подарок, который он был вправе отклонить. После секундного колебания они стукнулись кулаками над рычагом коробки скоростей. Адам опустил окно и ухватился за крышу, как будто ему нужно было за что-то держаться. Когда «Камаро» медленно направился к выезду с проселка, дорогу им перегородил синий пикап, кативший навстречу. Адам затаил дыхание. Сквозь ветровое стекло Ганси встретился взглядом с мистером Пэрришем. Роберт Пэрриш был крупным, бесцветным, как местный август; он словно состоял из пыли, окружавшей трейлеры. Глаза у него были темные и маленькие, совсем не такие, как у Адама. Роберт Пэрриш сплюнул через окно. Он не посторонился, чтобы дать им проехать. Адам уставился на кукурузное поле, но Ганси не отвел взгляд. – Тебе необязательно ехать со мной, – произнес он, потому что надо было это сказать. Голос Адама как будто донесся издалека. – Я поеду. Ганси крутанул руль и нажал на газ. «Кабан» съехал с дороги, подняв облако пыли, и ухнул в неглубокую канаву. Сердце у Ганси забилось от предвкушения и страха, от желания выкрикнуть всё, что он думал о мистере Пэррише, в глаза мистеру Пэрришу. Они вновь въехали на дорогу, миновав пикап. Ганси всё это время чувствовал, как Роберт Пэрриш наблюдал за ними. И его тяжелый взгляд содержал в себе куда более конкретные обещания на будущее, чем всё, что могла предсказать гадалка. 15 Конечно, Ганси опоздал. Назначенное время пришло и прошло. Никакого Ганси. И, что было еще досадней, Адам не звонил. Блу раздвинула занавески, чтобы окинуть взглядом улицу, но не увидела там ничего, кроме обычного вечернего движения. Мора пыталась придумать какое-нибудь оправдание. – Может, он неправильно записал время, – предположила она. Блу так не считала. Проползло еще десять минут. Мора сказала: – Может, у него сломалась машина. Блу так не считала. Калла достала недочитанный роман и двинулась наверх. Оттуда донесся ее голос: – Кстати говоря, нужно проверить ремень в «Форде». В твоем ближайшем будущем я вижу аварию. Рядом с мебельным магазином. Какой-то безобразный мужик с мобильником остановится и любезно предложит помощь. Блу не исключала, что Калла действительно видела в будущем Моры аварию, но, вполне возможно, она просто преувеличивала. В любом случае Мора сделала пометку в календаре. – Ну или я случайно велела ему прийти завтра, а не сегодня, – продолжала она. Персефона пробормотала: – Это всегда может быть. – И добавила: – Пойду приготовлю пирог. Блу тревожно взглянула на Персефону. Приготовление пирога было длительным, полным любви процессом, и Персефоне не нравилось, когда ее беспокоили во время этого занятия. Она не задумала бы печь пирог, если бы опасалась, что ей помешает приезд Ганси. Мора тоже смерила взглядом Персефону, прежде чем достать из холодильника пакет с тыквой и кусок масла. Теперь Блу точно знала, как пройдет остаток дня. Персефона приготовит что-нибудь сладкое, а Мора что-нибудь с маслом. Затем появится Калла и приготовит что-нибудь, включающее сосиски или бекон. Именно так в их доме выглядел ужин, если его не планировали заранее. Блу сомневалась, что Мора велела Ганси прийти завтра вместо сегодня. Скорее всего, Ганси посмотрел на часы на приборной панели своего «Мерседес-Бенц» и решил, что если поедет к Море, то опоздает на скалодром или теннисную тренировку. В итоге он просто решил забить, точно так же, как Адам забил и не позвонил ей. Честное слово, не стоило удивляться. Оба поступили именно так, как и следовало ожидать от Воронят. Когда Блу уже собиралась уйти наверх и угрюмо взяться за шитье и уроки, Орла, сидевшая в телефонной комнате, издала вопль. Невнятный вой в конце концов сложился в слова: – Перед домом «Камаро» 1973 года! Цветом совсем как мои ногти!! Когда Блу в последний раз видела ногти Орлы, они были покрыты каким-то затейливым восточным узором. Она не знала в точности, что представляет собой «Камаро» 1973 года, но не сомневалась в одном: если он покрыт восточным узором, то наверняка выглядит впечатляюще. А еще Блу была уверена, что Орла, видимо, говорила по телефону, иначе бы она не торчала внизу и не пялилась в окно. – Ну вот, – сказала Мора, оставив тыкву в раковине. Калла вернулась на кухню, бросив сердитый взгляд на Персефону. Душа Блу ушла в пятки. «Ганси. Всё, что есть». В дверь позвонили. – Ты готова? – спросила Калла у Блу.