Соперники выбрали карты. Купец начал метать банк. На этот раз выиграла карта поручика. Тот даже не обрадовался такой удаче и лишь затравленно переводил взгляд то на капитана, то на его медноволосого компаньона. Капитан бросил карты на стол и поднялся. – Полагаю, на сегодня достаточно! Благодарю, господа, за доставленное удовольствие! Рыжий последовал его примеру. Они оставили совершенно ошарашенного Юрова за карточным столом и через узкую боковую дверь вышли в темный коридор, едва освещенный свечой в настенном подсвечнике. Унтер-офицер остановился, чтобы прикурить от свечи папиросу. Выпустив клуб дыма в приоткрытое грязное окошко, он тихо спросил: – Промашка, Петр Александрович? – Промашка, Евстратий Павлович. Алиби у него на этот день и час. И твердое такое, видными персонами заверенное! Далековато от доходного дома господина Синицына был наш шулер в ту ночь! Ваши сведения подтвердились, околоточный надзиратель Пятаков! – А то как же! Он, стервец, мастер хвастать: где, когда и с кем играл, да на какие барыши! Видать, подзуживал, шельма, счастья попытать! Перстенечком приманивал! Ну, как это водится… Но стоило ли рисковать такими деньжищами? Нельзя ли было просто умыкнуть его в околоток, да и поговорить там с ним по душам? Или вот тут же, в коридоре, припереть к стенке и вытрясти из него все, что нужно? – Нет, нельзя! Шума много могло выйти, и нежелательного внимания к нашему делу. Так что все верно сделали. Рекогносцировка боем! Иль не слыхали? – Так точно, ваше высокоблагородие! Слыхали-с! Насколько я понимаю, вы все же остались при своих? – Как и вы! – Ну еще бы я внакладе остался! А возмещение за урон здоровью? Шутка ли – пить вторые сутки! – Должен заметить, господин околоточный надзиратель, у вас немалый актерский талант! – Благодарю! А вам, Петр Александрович, с вашим глазом, руками да хладнокровием цены бы в карточном деле не было. Уже миллионщиком давно были бы! – Христос с вами, Евстратий Павлович! Пустое это – наживаться на человеческом пороке… А вот с шулером-то мы и промахнулись! Досадно! Азаревич развернулся и пошел к выходу. Пятаков потушил папиросу об край подсвечника, бросил окурок на пол, придавил его сапогом и поспешил за вороловом. Глава IV Два ложно взятых следа и отсутствие результата угнетали Азаревича: время снова утекало впустую. Он по своему опыту знал, что так бывает каждый раз, но легче от этой мысли ему все равно не становилось. Поймать преступника довольно часто было делом небыстрым. Если это был мошенник, выслеживавшему его охотнику приходилось изучать сотнями и сотнями столбцы и строчки заметок местных газет, прислушиваться к разговорам на рынке, в трактирах, шататься по постоялым дворам, притонам и другим злачным местам в одежде бродяги или чернорабочего, осторожно расспрашивая возможных свидетелей, и ждать – месяц, полгода или даже больше, ждать его следующего появления – очередной дерзкой вылазки. Сбежавший убийца, опасаясь быть пойманным, как правило, сразу залегал на дно. У идущего по следу Азаревича было время вызнать все о подозреваемом, об его родственниках, его круге общения, возможных подельниках, проверить все сведения, чтобы не промахнуться и сработать наверняка, наповал. И для этого он приезжал в незнакомый город под чужой личиной, обживался, заводил нужные знакомства и подкрадывался все ближе и ближе к своей добыче. Эта охота напоминала ему чем-то шахматную партию… Сейчас же, когда условия совсем не располагали к слишком долгому ожиданию, Азаревич старательно гнал от себя мысли о первых двух провалах и торопил себя продолжать поиски. Ну полно: рассчитывать схватить убийцу в первом же борделе, среди всех этих коробок со шляпками? Или в игорном доме прямо за карточным столом? Нет, так не бывает! Однако третий след нашел не он. Срочной служебной телеграммой прокурор Мышецкий вызывал своего подчиненного в Ярославль. Азаревич отбросил соблазнительную мысль остаться в гостинице до утра. Нет, они с Пятаковым, который, как это было видно еще при знакомстве, подобным приказам не удивлялся, возьмут карету и отправятся тотчас же. В такой обстановке, конечно, особо не отдохнешь, зато завтра они будут уже в Ярославле. Осеннее небо, местами еще прорезаемое огненными языками заката, уже почти полностью потемнело, когда экипаж проехал мимо заставы. Дремавший на посту солдат, вздрогнув от нежданного цокота копыт, поспешил выбраться из полосатой будки. Увидев подорожную, он не стал задавать лишних вопросов и только по-военному вытянулся перед седоками. Так он и стоял, пока карета не прогромыхала по широким доскам моста и не растворилась в сгущавшихся сумерках на противоположном берегу реки; потом он потянулся, зевнул и вразвалку пошел обратно на свой ответственный пост. Предрассветный Ярославль встретил путешественников туманами и петляющими глинистыми проселочными дорогами. Несколько раз кучер, Азаревич и Пятаков с грацией цирковых силачей сведенными от холода руками выталкивали экипаж из грязных разливных луж, искренне радуясь составу своей компании, непритязательной к условиям поездки и словарному запасу ее участников. Сухой ковыль в прожилках утреннего инея блестел в первых лучах восходящего солнца и расстилался широкой холодной бледной пустыней, за которой, подобно миражу, блестели главами городские соборы и церквушки. В уездном полицейском управлении раннее появление незнакомцев никого не удивило. Седоусый участковый пристав, помешивая ложечкой чай, давал распоряжения трем околоточным, стоявшим перед ним. Увидев посетителей, он нахмурил брови: – К московскому прокурору? Азаревич кивнул. Полицейский отставил стакан: – Велели доложить незамедлительно! Прошу за мной! Все уже собрались. В кабинете на столе еще чадили керосиновые лампы, а в углу, согревая и без того спертый воздух кабинета, весело потрескивал камин. Во главе стола сидел прокурор Мышецкий. Сбоку от него расположился исправник – глава полицейского управления Ярославля: крепкий широкоплечий мужчина лет пятидесяти, с усталыми полусонными глазами, густыми усами и мохнатыми бровями. Спокойными и размашистыми движениями он напоминал былинного русского богатыря. Бок о бок с ним сидел полный лысеющий господин с холеными белыми руками, одетый в черный сюртук и с пенсне на носу. Он, казалось, был немного растерян и тоже явно провел бессонную ночь. Мышецкий, бодрый, как, впрочем, и всегда на службе, обернулся к двери и, увидев вошедших, удовлетворенно кивнул: – Прошу, господа, присаживайтесь! Петр Александрович, тут происшествие одно приключилось. Мне кажется, нам с вами оно будет очень интересно. Валентин Федорович, посвятите, пожалуйста, наших гостей в суть дела. И, любезный, – он обратился к вошедшему с Азаревичем и Пятаковым полицейскому, – распорядитесь, пожалуйста, о горячем чае! Исправник приосанился, расправил плечи, и, поглядев на Азаревича, начал доклад: – Позавчера, то есть шестого октября сего года, в одном из местных трактиров, сдающих верхние комнаты на постой приезжим, в постели был найден труп мужчины лет двадцати пяти, застреленного в висок. Рядом на полу – револьвер с одной стреляной гильзой в барабане и со свежими следами стрельбы. В номере погибшего обнаружены документы на имя Алексея Павловича Караганова и подорожная грамота из Москвы от второго октября. В соответствии с полученными особыми указаниями дело взято под личный контроль, о происшествии безотлагательно доложено в вышестоящие инстанции… Полицейский принес чай в тонких стаканах в подстаканниках на маленьком черном подносе. Азаревич взял свой стакан и, чуть обжегшись, отхлебнул. Из центра живота по телу принялось приятно разливаться тепло. Исправник продолжал: – До приезда господина прокурора номер с телом был заперт, и к нему был приставлен караул. Был проведен первичный опрос свидетелей и сбор улик. По приезде его превосходительства по его распоряжению тело было доставлено в мертвецкую при полицейской части, где профессором Ильей Ивановичем Ситниковым было произведено посмертное хирургическое исследование. Сидевший сбоку от Валентина Федоровича полный господин кивнул, обретя, таким образом, одновременно имя, фамилию, профессию и звание. Мышецкий повернулся к исправнику: – Благодарю вас, Валентин Федорович. Теперь продолжу я. Мы проверили московские военные части. В одной из них действительно числился поручик Караганов. Он запросил отпуск за неделю до отъезда из Москвы. То есть, он заранее планировал покинуть город второго октября. – Совпадение, – вставил Азаревич. – Слушайте далее: профессор Ситников считает, что самоубийство могло быть инсценировано. Внешне все выглядит так, как и прочих подобных случаях, но… Впрочем, Илья Иванович, вам слово! Профессор кашлянул и, лукаво поглядывая на собеседников поверх потертого пенсне, заговорил: – Выстрел, господа, был сделан с близкой дистанции. Однако я осмелюсь утверждать, что расстояние между пистолетом и виском убитого составляло около сажени. При самоубийстве посредством подобного оружия кожные покровы вокруг входного пулевого отверстия обгорают, а в ране остаются несгоревшие частицы пороха. В нашем случае никаких следов пороха и гари я не обнаружил. Руки трупа, а также его одежда оказались чисты: ни, опять же, пороха, ни оружейного масла. Эти обстоятельства дают мне основания считать версию о самоубийстве сомнительной. – То есть, – Азаревич взглянул на Мышецкого, – подозреваемый Караганов вовсе не наложил на себя руки, а был убит? Прокурор отрицательно покачал головой: – Видите ли, наш знакомый антрепренер, господин Анненский, был на опознании тела Караганова, но поклонника своей погибшей примы в нем не признал, – Мышецкий достал из кармана брегет и посмотрел на циферблат. – И вот еще: при покойнике был найден паспорт, подорожная грамота и колода карт. На этом – все. Ни писем, ни фотокарточек, ни расписок, ни векселей – ничего подобного. Исправник добавил: – Трактирщик ведет точную ведомость обо всех, кто заехал в его заведение и кто съехал. Он затем сдает ее околоточному, как того требуют правила. Так вот, трактирщик этот при опросе вспомнил, что поручик въехал не один. Точнее, следом за ним снял себе комнату еще один постоялец. Тоже в форме. Ну, стали в ведомости смотреть, фамилию искать. Книга с записями у него под прилавком лежала. Раскрыли – а нужная страница вырвана! Азаревич продолжал прихлебывать чай. Он уже почти согрелся. Да, это был след. Нужный след. Мышецкий обратился к исправнику: – Валентин Федорович, нам нужны свидетели. Необходимо составить описание обоих офицеров: как выглядели, как вели себя, что делали, что говорили. Наверняка кто-то что-то видел и запомнил. – Опрос свидетелей заметных результатов не дал. Однако мы, ваше превосходительство, как и предписано, располагаем штатом агентов под прикрытием, которые внедрены в преступные сообщества. Они следят за деятельностью банд, их главарями, путями получения оружия, сбыта краденого и награбленного, способами вербовки новых участников. Несколько наших агентов присматривают за трактирами… – И за трактиром, где остановился убитый, позавчера тоже было кому присмотреть? – Точно так-с! Там в тот вечер был наш человек – выполнял задание по внешнему наблюдению. Поэтому, как обнаружили тело, ему приказали выяснить, кто из местных тогда, так сказать, работал в трактире. Он должен вернуться сюда к полудню. Мышецкий недовольно поморщился. Азаревич же облегченно выдохнул. Горячий чай после бессонной ночи разморил его, и он мечтал хотя бы о паре часов сна. – Тогда, – Мышецкий, казалось, был неутомим, – полагаю, вы, господин профессор, не откажетесь проводить нас четверых в мертвецкую? Профессор Ситников поднялся и взял со стола одну из керосиновых ламп: – Да-да, с готовностью! Прошу вас сюда, господа! Мертвецкая у нас здесь же, в другом крыле участка, рядом с пожарной частью. Там и работаем… Они впятером друг за другом прошли по длинному коридору. В конце него в стене темнела безликая маленькая дверь. Открыв ее большим потускневшим от времени ключом, профессор начал спускаться по ступеням уходившей в темноту лестницы. – Для мертвецкой подвал – самое подходящее место, – пояснил исправник. – Тут за стенкой – ледник. Как в марте его льдом забиваем, так холод до зимы и держится! Только если паводок город топит – вот тогда хуже…