– Ого! Офигительная скромность. Уорнер пожимает плечами. – Кстати, – продолжаю я, – если уж мы заговорили о том, что раздражает меня… Не хочешь перед едой чуток смыть кровь с лица? Он в ответ смотрит на меня в упор. Поднимаю руки в знак примирения. – Ладно. Хорошо. И так сойдет. – Тыкаю в него пальцем. – Ходят слухи, что кровь даже полезна. Ну, знаешь, органический продукт. Антиоксиданты там всякие и прочая хрень. Очень популярно среди вампиров. – Ты сам-то слышишь, что несешь? Полную чушь. Я делаю большие глаза. – Ладно, ладно, красотка моя, еда подана. – Я серьезно. Тебе никогда не приходило в голову сначала подумать, а потом уже говорить? Тебе никогда не приходило в голову, что, может, в принципе стоит заткнуться? – Да ладно тебе, засранец. Присаживайся. Уорнер очень неохотно подходит к столу. Садится и смотрит, не моргая, на тарелку перед своим носом. Я даю ему пару секунд, а потом не выдерживаю. – Забыл, как люди едят? Или тебя покормить? – Я накалываю кусочек тофу и направляю вилку в его сторону. – Скажи «ам». Вот кусочек тофу, чух-чух, едет к тебе в ротик… – Еще одна шуточка, Кишимото, и я вырву у тебя позвоночник. – Согласен. – Я кладу вилку. – Понимаю. Ты – не ты, когда голоден. Сам такой. Он резко поднимает на меня взгляд. – Это не шутка! – оправдываюсь я торопливо. – Я серьезно. Уорнер вздыхает, берет в руки приборы, с тоской глядя на дверь. Не хочу испытывать судьбу. Смотрю себе в тарелку – искренне радуюсь, что мне выдали ланч второй раз за день – и жду, пока он съест пару кусочков, а потом бью по больному. – Так ты сделал ей предложение? Уорнер прекращает жевать и переводит на меня взгляд. До меня доходит, что он еще очень молод. Несмотря на очевидную необходимость посетить душ и сменить одежду, он, как мне кажется, наконец начинает сбрасывать – по крупице – скопившееся напряжение. А по тому, как он держит сейчас нож и вилку – с чуть возросшим энтузиазмом, – я убедился, что был прав. Он очень хотел есть. Интересно, что он сделал бы, если бы я не притащил его сюда и не усадил за стол, не заставил его есть? Неужели загнал бы себя в могилу? Умер ненароком от голода, пытаясь спасти Джульетту? Похоже, до своей физической оболочки ему и дела нет. Как нет дела до своих потребностей. Мне вдруг пришло в голову, насколько это чудно́. И настораживает. – Да, – тихо подтверждает Уорнер. – Сделал. У меня рефлекторно возникает желание его подразнить: предположить, что его плохое настроение теперь вполне понятно, ведь Джей по ходу его отвергла… Однако даже мне очевидно, что стоит придержать коней. Что бы ни происходило в голове Уорнера прямо сейчас – это тайна. Серьезная. И разговор нужно вести с большой осторожностью. Поэтому я и действую осторожно. – Подозреваю, она сказала «да». Уорнер не поднимает на меня глаз. Набираю в грудь побольше воздуха, потом медленно выпускаю его. Картинка начинает вырисовываться. На первых порах, когда Касл меня только привел, я был настороже и никому не доверял. Ничему не верил. Постоянно сидел как на иголках, все ждал подвоха. Злость пела мне на ночь песенки, укладывая спать, что меня вполне устраивало, потому что злость страшила меньше, чем вера в людей… или в будущее. Я все ждал, когда мир полетит в тартарары. Я был так уверен, что счастье и безопасность скоро закончатся, что Касл меня быстро вытурит, или выяснится, что он козел. Издевается над людьми. Злобный такой выродок. Расслабиться не удавалось. Прошли годы, прежде чем я действительно поверил, что обрел семью. Прошли годы, прежде чем я признал, безо всяких «но», что Касл меня любит, что хорошее не закончится. Что я могу быть счастлив, не страшась последствий. Именно поэтому потеря «Омеги пойнт» стала такой катастрофой. Слились воедино почти все мои страхи. Так много людей, которых я любил, были за одну только ночь стерты с лица земли. Мой дом. Моя семья. Мое пристанище. Все разрушилось. Коснулось это и Касла. Касл, который всегда был моей опорой, образцом для подражания, после случившегося превратился в призрак. Изменился до неузнаваемости. Я не знал, что могло бы помочь нам воскреснуть. Я не знал, как нам выжить. Не знал, куда нам идти. Нас вытянула Джульетта. Именно в те дни мы стали по-настоящему близки. Именно тогда я осознал, что могу не только доверять ей, но и положиться на нее. Я не понимал, насколько она сильная, пока не увидел, как она взяла все под свой контроль, воскреснув сама и сплотив нас всех, когда все мы, и даже Касл, были сломлены. Джей сотворила чудо. Она обеспечила нашу безопасность, дала нам надежду. Объединила нас с Сектором 45 – с Уорнером и Делалье, – несмотря на сопротивление, несмотря на риск потерять Адама. Она не стала, как прочие, сидеть сложа руки и ждать, пока Касл примет бразды правления, – не было времени. Наоборот, она с головой нырнула в самое пекло, неопытная и неподготовленная, просто решила нас всех спасти. И пожертвовать собой, если такова цена. Если бы не она – если бы не то, что она сделала для всех нас, – не знаю, где бы мы сейчас были. Она спасла нам жизнь. Мою жизнь она спасла точно. Протянула в темноте руку. И вытащила меня. Если бы я потерял «Омегу пойнт» в течение первых лет, я не был бы так сильно потрясен. Мне не пришлось бы так долго приходить в себя, и не потребовалась бы такая значимая помощь, чтобы приглушить боль. Мне было так больно, потому что я наконец-то ослабил бдительность. Я наконец-то позволил самому себе поверить, что все будет хорошо. Я начал надеяться. Мечтать. Я наконец-то оставил свой пессимизм. И тут жизнь воткнула нож мне в спину. В такие минуты очень легко опустить руки. Откреститься от рода людского. Сказать себе, что вот ты старался быть счастливым, и смотри, что произошло: тебе больно. Мир тебя предал. И тогда ты понимаешь, что злость надежнее добра, что уединение надежнее общества. Ты забываешь обо всем и обо всех. И в один прекрасный день – не важно, чем ты занимаешься – боль станет настолько невыносимой, что ты похоронишь себя живьем, лишь бы только она прекратилась. Мне ли не знать. Я смотрю на Уорнера и вижу похожую апатию в его глазах. Тот специфический вкус самобичевания, который ощущаешь после того, как столкнешься с тяжким ударом в ответ на оптимизм. Я смотрю на него и вспоминаю выражение его лица, когда он задул свечи на свой день рождения. Я вспоминаю, как чуть позже он и Джей обнимались в углу столовой. Я вспоминаю, как он метал громы и молнии, когда я рано утром объявился в их комнате и решил вытащить Джей из постели в его праздник. Я думаю… – Черт. – Швыряю на стол вилку. Пластик врезается в контейнер из фольги неожиданно глухо. – Так вы двое были помолвлены? Уорнер не отрывает взгляд от своей тарелки. Он кажется спокойным, однако произносит «да» таким печальным шепотом, что мое сердце кровоточит. Я качаю головой. – Прости, чувак. Правда, прости. Ты даже не знаешь, как мне жаль. В глазах Уорнера проскальзывает удивление – на миг. Он накалывает на вилку брокколи. Пристально смотрит на зеленый кустик и выдает: – Это отвратительно. Что я понимаю как зашифрованное «спасибо». – Да, – соглашаюсь я, – так и есть. Тем самым зашифровывая «не волнуйся, дружище, я здесь, рядом». Уорнер вздыхает. Кладет на стол приборы. Смотрит в окно. По-моему, он хочет что-то сказать, как вдруг раздается звонок в дверь. Бормочу пару ласковых себе под нос. Оттолкнувшись от стола, я иду к двери и чуть приоткрываю ее. Снаружи на меня пялится девчонка примерно моего возраста с контейнером из фольги в руках. Я открываю дверь чуть шире. – Я принесла тут кое-что для Уорнера, – театрально шепчет она. Девчонка так широко улыбается, что блеск зубов виден, наверное, с Марса. Приходится очень постараться, чтобы не закатить глаза. – Спасибо. Я возьму… – Э, нет! – С этими словами она отдергивает контейнер. – Передам ему лично. Надо убедиться, что он попадет точно по назначению.