— Что?.. — начал было мальчишка, но я уже змеей вывернулась из широкой шубы и сделала несколько шагов вперед. Если я правильно разобралась в принципе действия веретена, то юный волшебник не мог последовать за мной: у него была своя история, а у меня своя. И наверняка уж он-то лучше всех знает, как выбираться из этого наваждения, — не пропадет. Миг — и я оказалась на шумной широкой улице, где народ толпится даже в самый знойный полуденный час. Смуглолицая толпа переговаривалась на моем родном языке — то-то Буреслав подивился бы, ему ведь довелось услышать только нашу с бабушкой северную речь, — кругом продавали и покупали, торговались и нахваливали товар. Сквозь людскую толчею пробивалась усталая лошадка, влекущая небогатый возок, из которого раздавался надрывный детский плач. Мне были знакомы и возок, и уж тем более плач, по сей день иногда раздававшийся в моих тревожных снах. Я ведь тогда не прислушалась к совету бабушки Рогнеды, добровольно пошла за того, кого выбрал отец. Да что говорить — за того единственного, кто согласился взять меня в жены. Не пропали напрасно материны увещевания, крепко засели в девчоночьем доверчивом сердчишке: «Погляди на себя, Лукреция, ну кто на тебя позарится, да еще без приданого? Соглашайся, кланяйся и благодари судьбу». И я, дурочка, соглашалась и робко благодарила. Про первого своего мужа ничего дурного сказать не могу, не был он ни хуже, ни лучше любого, за кого меня могли сговорить, не спросясь. Одно но: уж больно скоро помер — едва ли не через год после свадьбы, оставив меня, испуганную и пузатую, беременную первенцем, в большом пустом доме наедине со своей сварливой матерью. Свекровь терпела невестку, взятую в дом только ради благородной фамилии, ровно до тех пор, пока та не произвела на свет чудесную светлокожую девочку, Лючию. Дочка означала только одно: почти все наследство, которое оставил после себя мой муж, переходило его младшему брату. Стоит ли говорить, что никто не был настроен делиться с юной вдовой? Едва оправившись от родов, я собрала свои нехитрые пожитки и, сопровождаемая лишь одной сердобольной служанкой, отправилась в столицу, под крыло и снисходительную опеку старшей сестры. Красавица Элена устроилась в жизни на зависть многим: муж не очень родовит, но достаточно состоятелен и приближен к королеве (не ровен час получит-таки титул за заслуги перед троном), дом в центре столицы, целое полчище слуг. Вот только нет одного, чем уже могла похвастаться менее удачливая сестра, — ребенка. Приглашая меня и Лючию, Элена наверняка рассчитывала тем самым заманить удачу под свой кров. Не буду спорить — ей это удалось. И сейчас, стоя на улице своей юности, я не могла удержаться, чтобы не сделать пару шагов навстречу возку и не взглянуть на собственное осунувшееся и перепуганное личико, а также маленький сверток, которым когда-то была моя старшая дочка. Видение мелькнуло и растаяло. Я была в богато украшенном зале, великолепие которого только чудом не пересекало тонкую грань хорошего вкуса. Здесь было душно, шумно и тесно от объемных женских платьев. Этот вечер до сих пор был одним из самых ярких впечатлений моей жизни. Элена взяла меня на королевский бал… В девятнадцать я уже ясно знала, чего хочу от жизни: независимости и лучшего будущего для своей дочери. Единственный способ все это получить виделся мне в том, чтобы занять хоть какое-то место при дворе. Вопрос стоял только, как это сделать? Как выделиться в толпе жен и дочерей богатых и знатных семей, которые приезжали на бал похожими на экзотические цветы в своих ярких, богатых одеждах? Да и что такого могла надеть я, только-только вырвавшаяся из цепких лап строгого траура? Двери в зал распахнулись, пропуская слегка припозднившихся гостей. Первой шла моя сестра Элена в броском платье сливового шелка под руку со своим мужем, а за ними тоненькая, худенькая и белокожая я… в своем более чем скромном серо-стальном наряде. Не так уж плохо быть мышкой, если тебе надо выделиться в стайке разноцветных попугайчиков. Я умышленно выбрала именно тот цвет, который не могла себе позволить ни одна из дам с оливковой кожей. Я манила и интриговала своей неприметностью, так что любой скучающий взгляд, пробегавший по пестрой сверкающей толпе, неизменно задерживался отдохнуть на мне, словно на непрокрашенном месте холста, на который художник в спешке забыл нанести очередной цветной мазок. Мне удалось добиться своего: королева знаком подозвала супруга Элены и спросила, кто я такая. Так появилась «королевская мышка», фрейлина ее величества, которая неслышными шагами мерила весь дворец, знала все обо всех и иногда сосредотачивала на кончиках бледных пальцев такую власть, что многим и не снилась. На этот раз я сделала еще один шаг специально, ибо был в моей жизни человек, на которого мне бы хотелось взглянуть в последний раз. В следующем видении мое место было не так уж далеко от трона, чуть позади, в тени балдахина, откуда пара пристальных и внимательных глаз может видеть то, что скрыто от самой правительницы. Но в тот вечер мне было не до наблюдений: вот-вот предо мной должна была предстать сама судьба, от которой не отвертишься и не откажешься. Если уж отцу побоялась сказать «нет», когда тот нашел мне мужа, то как скажешь «нет» самой королеве? Перед троном встал во весь свой недюжинный рост рыжебородый вельможа — Ерс, барон Зоненштадтский. Он был некрасив и неуклюж той особой неуклюжестью, которую приобретают воины, редко облачающиеся в придворный наряд. Родная страна барона примыкала к нам с северо-востока и была известна своими воинственными нравами, так что моя королева не отказалась бы от пары преданных ушей и острых глаз в самом ее центре. На этот раз у меня было более чем богатое приданое в виде куска земли, прилегающей к владениям барона, и значительной суммы денег, предоставленной в мое личное распоряжение. Не отдали мне одного: маленькая Лючия осталась на воспитании в доме сестры, ибо нет преданности сильнее, чем преданность, обеспеченная таким живым залогом. Веретено наматывало мою жизнь, как нитку, цепляясь на определяющих моментах, словно на узелках, которые я в свое время не смогла правильно распутать, исправить неумелую работу не наловчившихся еще рук. Что будет, когда для пряжи кончится кудель? Увижу ли я свое будущее? Встречу ли смерть? Смешно сказать, но, кажется, такие эксперименты уже не для меня. Я в последний раз взглянула на своего Ерса — медведя, медвежонка… потом набрала воздуха в грудь и протолкнула сквозь горло совсем другое имя: — Вольга! Вольга! Волшебник соткался рядом со мной будто бы из тумана. — А я-то думаю, почему твоя куница места себе не находит? — Это не моя куница. Вытащи меня отсюда! — Похоже, она считает по-другому. — Вольга тряхнул светлыми волосами и бросил быстрый взгляд вокруг. Не знаю, много ли он успел увидеть и много ли понять, но уже через секунду мы стояли посреди заснеженного перекрестка. Мой спаситель распахнул полы своего полушубка и втянул меня внутрь, прижал к себе. Я не сопротивлялась, так как вдруг поняла, что дрожу, и вовсе не от холода. — Тише, тише, — уговаривал меня волшебник, гладя по макушке, как маленького ребенка, а затем вдруг тихонько рассмеялся. — И все же мышка, да? Я кивнула. Не герб рода, но… Так легко было представлять себя маленькой мышкой, когда крадешься по темным коридорам, замираешь за дверью, прячешься в тени портьер. Маленькие мышки могут быть повсюду, их никто не замечает, никто не слышит, они боятся лишь кошек и людей. — Как тебя угораздило сюда прийти? Ведь знала же, что здесь зарыто! — убедившись, что я уже успокоилась, принялся меня отчитывать Вольга. — А кто говорил всего лишь про спутанные дороги? — не осталась в долгу я, высвобождаясь из его объятий и шубы. — Это не повод лезть на рожон! — Северянин снял с себя полушубок и набросил его мне на плечи. — Пойдем к бабке Любаве, узнаем, кто здесь до тебя бродил. — Не надо к Любаве. — Я осталась стоять, где была. — Я и без нее скажу. Только не думай, что на этом дело закончилось! Глава 24 СЕМЕЙНЫЕ УЗЫ — Вольга, как вы думаете, сколько времени мне понадобится на обратную дорогу по такому снегу? — спросила баронесса, зачарованно рассматривая заиндевевшие ветви в саду дома на Калиновой улице. Прямая осанка, седина волос и белая опушка воротника делали Лукрецию похожей на царицу зимы. — Быстро же вы засобирались, — нервно засмеялся волшебник. — Я, как ваш заказчик, против. — Не валяйте дурака, — разрешила себе некоторую вольность аристократка. — Дальше вы прекрасно справитесь и без меня. — Нет уж, увольте, — легкомысленно взмахнул рукой Вольга. — Я требую настоящей детективной развязки с пойманным и желательно раскаявшимся преступником, с объяснением всех «зачем» и «почему». Будьте добры довести это дело до конца! — Понятно, — кивнула пожилая дама. — Вам не нравятся собственные выводы, и вы все еще надеетесь, что они будут отличаться от моих? Ну что ж… Мы оба понимаем, что Буреслав даже с натяжкой не подходит на роль хитроумного преступника… — …хулигана. Это же дети, — вдруг перебил воспитатель волшебников. — Ну, если огненный смерч у вас на севере всего лишь хулиганство… — Баронесса на секунду подвесила фразу в воздухе. И продолжала: — Не вы ли только что просили детективную развязку и преступника? Как бы то ни было, против кандидатуры этого мальчика свидетельствуют многие факты. — Хотя бы то, что его никак не назовешь хитроумным, — усмехнулся Вольга и тут же получил легкий, почти кокетливый удар тонкой перчаткой по плечу. — Может быть, вы расскажете, а я послушаю? — Молчу, молчу. — Волшебник притворно запер рот на замок и выбросил ключ. — С хитроумностью у него как раз все в порядке, догадался же он как-то заманить меня на тот перекресток. Есть и другие факты. — Лукреция с профессиональной легкостью приступила к перечислению: — Буреслав не обладает ни достаточной физической силой, ни волшебством, чтобы пересыпать мешок муки, к тому же его способностей недостаточно, чтобы преодолеть ваш барьер и вынести волшебные артефакты. Я говорю «недостаточно» потому, что… — Подозреваете, что он был не один, — закончил Вольга, позабывший про свою пантомиму с выброшенным ключом. Баронесса не возражала — по самым скромным прикидкам, заказчик был старше аристократки в два, а то и в три раза. Мог же он себе позволить хотя бы легкие проявления склероза? — Не подозреваю, а знаю. И вы, скорее всего, тоже. Буреслав может переносить предметы на расстояние едва ли с кончик ногтя, достаточно ли это для преодоления барьера? — Нет, — твердо ответил волшебник, хотя вопрос был чисто риторическим. Баронесса вынула из кармана носовой платок с кружевной каймой. — Приготовьтесь, сейчас будет сложный логический путь, — с легкой иронией предупредила она. — С вами я готов к любым путешествиям, логическим и не очень, — поддержал ее тон Вольга. — Представьте, что полотно — это ваш барьер. — Лукреция расправила платок, а затем взяла его пальцами за концы, обозначив тем самым две точки. — Кружево — это пространство без волшебства внутри и снаружи барьера. С одной стороны волшебный предмет, с другой — место, куда его надо переместить. Кто из ваших подопечных мог бы так изогнуть пространство, чтобы две эти точки оказались в миллиметре друг от друга? Баронесса сложила платок, совместив оба угла, за которые держалась, и заключила: — Тогда останется только перенести предмет на этот последний миллиметр, чтобы он оказался на другой стороне. Вольга сделался мрачнее тучи, хотя и предвидел такой исход. — У вас нет доказательств и мотива. — Может быть, — легко согласилась баронесса. — О мотивах могу строить лишь весьма туманные догадки — я провела здесь всего несколько дней. Прямых доказательств тоже нет. Но одно косвенное свидетельство мы с вами все же можем получить… Давайте немного пройдемся вглубь сада. Они прошли в ту сторону, где за оградой уже начинался лес. Все это время северянин непривычно и угрюмо молчал. — Позовите Нину, — велела баронесса. — Я-то, конечно, позову, — проворчал Вольга, — но кто поручится, что она придет? — Придет, — заверила Лукреция, — у нее тоже свой интерес… И как же ваше хваленое волшебство слова? — Волшебство волшебством, а Нина Ниной, — непонятно сказал воспитатель. — Вы меня звать-то будете или я пойду? — Девочка показалась из-за толстого березового ствола, словно маленькая лесная фея, на ее плече сидели и грелись два желтобрюхих комочка — синички. Баронессе все больше и больше начинала импонировать прямота этого ребенка. — Вот так, Вольга: больше дела, меньше слов. — Лукреция развернулась к юной волшебнице. — Дорогая, у нас к тебе всего один вопрос. Ты, случайно, не видела, с кем Буреслав гуляет в саду? Вольга вывел из дома виновато поникшего Буреслава. И немудрено: баронесса строго наказала нанимателю выглядеть серьезным и рассерженным, но при этом мальчишке ничего не объяснять. Тут хочешь не хочешь, а испугаешься, если всегдашний балагур-воспитатель вдруг стал мрачнее тучи. Лукреция тоже приготовилась: потерла глаза, чтобы выглядели покрасневшими, и натянула маску благородной скорби. В руках лицедейка держала выкопанное на перекрестке веретено. Увидев сию композицию, Буреслав побелел, а потом кровь бросилась ему в лицо с такой силой, что на воспитанника стало больно смотреть. Баронесса молчала, Вольга тоже какое-то время не нарушал мучительной тишины, затем все же спросил: — Ты ничего не хочешь нам рассказать?