— Клянусь! Только посмо… — На выход! — Вам так сложно на фото посмотреть? — Я тычу сотовым вперед и с обидой добавляю: — Неужели за две секунды пострадают чьи-то зубы? Ди-джей замолкает. Размышляет с полминуты, затем берет мой телефон и подносит ближе к глазам. Свет экрана мягко очерчивает качка-старика лет пятидесяти. Костистый лоб прорезают морщины, опускаются уголки губ. — Не знаю, — тон ди-джея смягчается, — ходила тут одна. Доходилась. Весь мой азарт обрушивается куда-то, ноги слабеют. — В смысле? — «В смысле» район такой… — Ди-джей бросает взгляд на танцующую девушку и пожимает плечами. — То ваши делов наделают, то… — Да не из скинов я! — Голос у меня дрожит. — Это точно она? Тут, на фото, она моложе. — Не знаю. — Как, не знаете? Вы только что… — Не в мою смену было! Сказали… ну, хорошенькая, сказали. И что-то там про рыжий цвет. То ли куртка у нее рыжая. То ли волосы… Ди-джей снова оглядывается на танцующую девушку и не заканчивает предложение. Руки ее вспархивают, перекрывает неоновый свет, и мягко опускаются. — И че теперь?.. — Я до боли стискиваю телефон. — Че с ней? Где она? — Кто? — Старик пытается отвести взгляд от танцовщицы, но голова его неизменно возвращается обратно, будто дверь на доводчике. — Рыжая девушка! — Я откуда знаю? Полиция, вроде, выезжала. Скорая. — Ди-джей наконец поворачивается и смеривает меня неприязненным взглядом. — У них и спрашивай. Голова бухает, когда я выхожу наружу. Солнце утекает за дома, вытягивает, будто на дыбе, сизые тени. Мне холодно, и почему-то тянет смеяться. Улица напоминает темный коридор: слева угрюмые пакгаузы, справа забор железной дороги; фонари еще не зажглись. Не уверен, что они вообще здесь зажигаются. «Посмеемся, когда ближайшее время найдут их трупы», — тихим, спокойным голосом девушки-коллектора отвечает память. Да сколько рыжих девиц в городе?! Сотня уж точно наберется, а найдутся и те, которые красятся, и русые, и блондинки. Блондинки при свете фонаря покажутся рыжими! Возможно же, что бы ди-джей ошибся? Конечно. Он даже не видел ту девушку. Услышал от кого-то и пересказал мне, как запомнил. Старый испорченный телефон — не более. Старый испорченный телефон. Телефон. Я достаю мобильный и набираю Диану. — Данный номер не обслуживается. В животе пробегают холодки, но я держу себя в руках: переключаюсь на приложение «Почтампа» и открывают страницу Дианы. Она все так же распята на аватарке, все тот же статус заверяет, что не останется голосов, а останется лишь музыка. И только на стене — новое сообщение. Олег Петраков 8 апреля 2018 в 22:12 Че, мамочку потеряла? Поплачься Я рассматриваю эти строчки непонимающим взглядом, и откуда-то из глубины поднимается тихое, зловещее отчаяние. Почему в гимназии никто не знает? «Посмеемся, когда ближайшее время найдут их трупы». Издали доносится свисток паровоза. Потому что ничего не случилось? Потому что Диана уехала в другой город? Вслед за мамой? С железнодорожного вокзала? Или потому что Диана в больнице? Потому что в коме? «Посмеемся, когда ближайшее время найдут их трупы». Округу ударной волной накрывает грохот поезда. Я снова набираю Диану. — Данный номер не обслуживается. Мыча от бессилия, я оглядываюсь по сторонам. Отблески фар мчащегося товарняка мелькают на окнах и утаскивают за собой по фасадам, по переулкам дробные перестуки колес. Громкие звуки режут слух, и какой-то звериный, инфернальный ужас — ужас НЕЗНАНИЯ — накрывает мой разум. С неимоверным трудом я заталкиваю его прочь и включаю карту на телефоне. Больницы? Полиция? Взгляд мечется по линиям дорог и зданий, будто Минотавр в лабиринте, и голову стискивает боль. Нарисованные переулки и туннели обступают меня, перебивают дыхание, пока на краю зрения и сознания, во мгле страха и неизвестности, не мелькает красная пиктограмма милиционера. ОБЩЕСТВЕННЫЙ ПУНКТ ОХРАНЫ ПОРЯДКА № 5 РАЙОНА ЗАВОДСКОЙ ПРИЕМ НАСЕЛЕНИЯ ПОНЕДЕЛЬНИК-ПЯТНИЦА С 16.00 до 20.00 * * * Тридцать минут с омертвляющим холодом внутри. Со зверским ветром, гул которого и напор так сильны, что окна домов будто вгибаются в квартиры. С улицами, что вновь оплетают своими прохладными щупальцами. Голова болит все страшнее, в затылке пульсирует, и я не запоминаю, как вхожу в участковый пункт. Разом, будто из монтажной склейки, возникает холодное помещение. В соседней комнате звучит певучий женский голос, кто-то плачет, кто-то кашляет. Один на другого металлически блеют телефоны, в эпицентре которых, за стеклом, крутится усатый дежурный. — Говоришь, рыжая? — уточняет он, когда в звонках образуется пауза. — Да. Да! — Если мы об одной гражданке, — усач прижимает трубку ухом к плечу и набирает номер, — так на месте… того. — Че? — Скончалась. «Че»! Все в комнате обесцвечивается. Сердце стучит так, что не хватает воздуха. — П-посмотрите на фотку? — выдавливаю я наконец и непослушными пальцами вытаскиваю телефон. — Э-это точно она? Она? Дежурный уже говорит в трубку и останавливает меня жестом руки. — Я ее не видел. — А есть кто-то?.. — Сейчас нет. Заявление писать… Он замолкает и с удивлением смотрит через окошко, потому что я открываю рот и не могу ни вдохнуть, ни сказать, только челюсть ходит вверх-вниз ходуном.