— Скажите…Вы не видели? — Я показываю фото Дианы. Он по-детски трет глаза, вглядывается в снимок. — А ты собираешь что-нибудь покупать? С таким запахом? — Че-то нет… не хочется. — М-да?.. Вот и отвечать не хочется. В растерянности я развожу руками. Кассир смотрит выжидательно. Стоит вообще этот разговор моих усилий? Сколько уже раз видели других, похожих девушек — не Диану? Собеседник вздыхает, показывает, чтобы я придвинул ближе телефон и всматривается в фото. Очки сползают на кончик носа, так низко, что у меня самого чешется горбинка. — Зачем ищешь-то? Втрескался? — Подальше послать. Кассир отклоняется на спинку стула и с минуту смотрит задумчиво. — Да, — он театрально кивает, — у нас у работала рыжеволосая девушка. Нет, — он едва заметно усмехается, когда я всем телом подаюсь вперед, — не твоя зазноба. Из-под прилавка возникает бутылка «Новотерской», газированная вода с шипением обрушивается в пластиковый стакан. Я с шумом выдыхаю воздух и убираю телефон. — Где еще можно поспрашивать? Не знаете? — В жопе, — отвечает кассир, когда перезагружается глотком минералки. У меня внутри все леденеет от его грубости. — Молодежь обычно там околачивается. — Он видит, что я не понимаю, рокочет отрыжкой и неохотно поясняет: — Бар такой. Клуб. Называется «Жопа». — В самом деле? — Нет. — Еще глоток воды, еще отрыжка. — Я, знаешь ли, шучу. Из моего горла вырывается смешок. — Ну и где находится ваша… мм, «Жопа»? Мужчина выразительно смотрит в ответ. — Понимаю, название под стать. Как найти? Кассир поднимает, было, руку, но молчит, ибо по радио объявляют семь вечера. Он и повар знающе переглядываются, встают. Я догадываюсь, что у них закончился рабочий день, и мигом ощущаю себя невыразимо лишним в этой калиточной. — А… дорога? — напоминаю я и смущенно показываю рукой за спину. — Отсюда наверх до часовни. Потом до Шестой линии. Там разберешься. Я благодарю кассира, направляюсь к двери, но, последовав минутному порыву, возвращаюсь. — Можно одну штуку? Мой палец утыкается в тёплое стекло витрины. Кассир останавливает пересчет выручки, хмурится. — Эти «штуки» зовутся «калитками». — Да, так… можно? Плохо соображая, где ценник и сколько стоят пирожки, я нахожу и неловко протягиваю сотню. — С какой начинкой? — Да… все равно. Любую. Взгляд у кассира делается такой, будто его пытают. — Ты, наверное, думаешь, эти штуки — так, ерунда? Вроде беляша под водку? Я нервно прыскаю. — Нет?.. Что вы… нет! — И хозяин этого заведения — какой-то делюга… — Вовсе нет! — А может, у него из поколения в поколение передают рецепты этих калиток? Может, когда здесь гудели заводы, все работники стояли к нему в очередь за этими калитками? — Кассир надевает на руку прозрачный целлофановый пакет, достает одну калитку, осматривает. — А теперь это никому не нужный район, на никому не нужной улице, в никому не нужном городе, где никому не нужны эти калитки, хотя, может быть, это очень вкусные калитки. Может быть, их пекла еще его бабушка, — Он свободной рукой достает из-под стола бумажный пакет и продувает, чтобы придать объем, швыряет внутрь калитку, — а до бабушки — его прабабушка. По старинному рецепту, который можно найти в книге английского путешественника XVII века. Может быть, детей у делюги нет, и этот рецепт уйдет вместе с ним, и больше эти калитки ты никогда не попробуешь. Другие, может, будут, — Кассир шлепает передо мной пакет и отсчитывает сдачу. — А вот таких, по этому рецепкхаа… Гортанный кашель обрывает его на полуслове. Давясь в приступе бронхита, кассир качает головой и уходит в подсобку. Одинокая калитка обжигает мою руку через бумажный пакет — обжигает так, словно ладонь окунули в кипящее масло. Повар заканчивает уборку и терпеливо ждет, пока я выйду. Он запирает за мной дверь на засовчик и поворачивает табличку с часами работы (черные цифры на белом) обратной стороной, отчего получается фатальное сочетание текста таблички с текстом неоновой вывески: КАЛИТКА НАВСЕГДА ЗАКРЫТО * * * По голубой проталине неба дрейфуют тяжелые, как атомные крейсеры, облака. Иногда они закрывают солнце, отчего холодает, и я жалею, что одел вместо нормальной куртки балахон с Губкой-Бобом. Иногда весеннее солнце прорывается, и верхушки растрепанного леса за городом загораются рыжим пламенем — будто свечи. Тогда через улицу протягиваются ярко-желтые полосы, на стенах набухают смоляные тени. Длится это минут десять. Затем гурьбой наползают новые тучи, и свет тускнеет, бледнеют очертания, и на глаза будто надевают синевато-холодный фильтр. Будто цвета и краски стекают с неба и домов, обнажая безликий, бесшовный мир. «Мир Дианы», — ловлю я себя на мысли и тут же вздрагиваю от далекого визга, который сумрачным эхом проносится над крышами. Ноги сами несут меня прочь от звука — на первую же улицу, где мелькают прохожие. В детстве нас пичкали байками о заводском районе: призраки, убийцы и прочая требухня. Окно в дороге. Да-да: рама, стекло, подоконник, а под ними — полотно автострады. Словно дом захлебнулся в асфальте. Брр. И без того немноголюдная округа зловеще пустеет и затихает, будто перед грозой. Я сворачиваю на вторую слева улицу, как объяснил кассир. В нос ударяет запах шпатлевки. «ТИПОГРАФИКА. МЫ ПЕЧАТАЕМ БЫСРТО И ДЕШЕВО» «ADRAUREUR. ДОСТАВКА ГРУЗОВ ПО ВСЕЙ РОССИИ» БАР «ЖОПА» «ВНИМАНИЕ, ПРОПАЛА МАМА…» Волосы на загривке будто стягивает невидимая рука, я останавливаюсь. Оно? Объявление Дианы тихо шелестит на ветру, левее темнеют двустворчатые двери бара, которые детально разрисовали под две половинки женской попы. Промеж них сочится приглушенный тяжеляк в духе девяностых, со стены белым неоном тянется стрелка с подписью «Иди в задницу». Тут же висит мерзотный плакат «Фекального вопроса» — от концерта месячной давности. Чувствуя тревожный азарт, я открываю левое полупопие и захожу в темный, с кислотно-желтой подсветкой зал. По ушам и подошвам ударяют басы. В дальнем конце помещения, в его пульсирующей хмари, танцует одинокая девушка. Из неонового марева поднимается фигура ди-джея, который держит в руке толстый шнур — держит не как провод, а как дубинку, будто чего-то боится. — Куда! — Тень шагает навстречу. — Куда прем? Предупреждали ваших? Я чувствую, как мои брови сами собой ползут на лоб. «Ваших»? Тень изображает нацистское приветствие и следом — жест «убирайся подальше». — А, — я как можно дружелюбнее улыбаюсь и выбираю на телефоне фото Дианы, — это стрижка. Современная стрижка. А я ищу свою подругу. Вы не?.. — Мне опять зубы с пола собирать? На выход! Ди-джей ладонью указывает направление.