Словно в насмешку, в шею ударяется бумажка и закатывается под умывальник. — Воин духа, спишь ты или пишешь? — интересуется Богиня. — Времени нету — есть только жизнь. Я ударяю мелом в доску, чтобы хоть так, звуком, взбодрить себя. «Манифест» — девиз или типа того. Да? В затылок долбит еще одна бумажка, отчего появляется желание почесаться, а затем — кого-то придушить. Шум грозы стихает, и воцаряется неуютная тишина. Я поднимаю руку с мелом и выскребаю первое, что приходит в голову. СВОБОДНАЯ ФОРМА В классе раздается хохот, от которого по моему телу пробегают одновременно волны страха и паралича. Что? Что не так? Ты перепутал буквы «л» и «д». Соберись. Я перевожу дух и начинаю пункт «манифеста» снова. О чем вообще писали в моей анкете? Гадости о Диане. Гадости обо мне. Один человек упомянул гимназию. «Твой Валентос». «Угадай кто я». Валентос. Раньше он не тыкал меня в спину. Или тыкал, но редко, так, дурачась. А сейчас… сейчас в этих пытках прорывается некая злость. На что? Я уже не обращаю внимания на звуки класса, потому что снова и снова прокручиваю в голове ответы о Диане. Кто-то упоминал склады. Еще написали о ППЧ. О вокзале. Об Афгане. Афган? Бело-голубая спинка буквы «З» уходит в сторону, меня охватывает дрожь. Я делаю вид, что перечитываю текст на предмет ошибок, пока сам напрягаю память. Афганом у нас называют район вокзала и складов за ним. Взрослые говорят, будто раньше там кипела жизнь — в советское время, когда заводы Северо-Стрелецка вовсю работали. Теперь это место пользуется дурной репутацией. Там постоянно избивают, насилуют, втыкают отвертки в шеи, и ни одна живая душа не понимает, кому принадлежит это кладбище северо-стрелецкой промышленности. Пальцем я подтираю горбатую спинку «З» и дорисовываю «Э». «ОГЭ». Теперь верно. Трое… нет, четверо написали об Афгане, о вокзале или складах. Четыре, блин, человека. Раздается звонок, от резкого вибрато которого меня сковывает льдом. Я ошалело отступаю от доски и оглядываюсь. За окнами промаргивается солнце, и класс прочерчивают контрастные тени. Громко шлепают в ведро капли с потолка. Народ шепчется, фотографирует меня, доску. Плохо соображая, что происходит, я перечитываю свое творение. М А Н И Ф Е С Т 1) Свободная форма за хорошие оценки. 2) Опоздание на первый урок на 15–20 мин без ора и вызова отца за отдельные достижения. 3) Учить только интересные предметы. 4) Оценка работы учителей учениками, и зарплата учителям с учетом их рейтинга. 5) Государство должно платить ученикам с учетом такого же рейтинга. Можно вообще рейтинг гражданина ввести, и за высокий рейтинг — особые привилегии. Например, иммунитет от коллекторов. 6) В топку ОГЭ, в топку ЕГЭ, в топку ДЗ. 7) Внутригимназиучрежденческие партии с увеличением самоуправления гимназистов вплоть до участия чемпионов гимназий в правительстве. 8) Передача власти в стране интеллектуальной элите. Ошибок нет, я это вижу — ни одной долбанной ошибки, — но что-то не так, если весь 10 «В» включил камеры на телефонах. Я еще раз всматриваюсь в текст и лишь тогда, с холодком, со стыдом понимаю: с грамотностью все нормально, но буквы… буквы вычерчены в зеркальном отражении. Будто писало существо с ТОЙ стороны доски. С изнанки. Сон девятый Орфей спускается в ад Помните ту фразу, которую писали на средневековых картах, когда обозначали неведомые земли? «Там обитают драконы». Наверное, так же пометили бы путешественники и наш Афган. Вообразите себе железнодорожный вокзал, а вокруг него — улицы покрасивее, улицы, полные людей, улицы-модницы с кафе и неоновыми вывесками. Рабочий день. Звучат десятки голосов, гудят машины, пищат клаксоны. А потом, будто жилы во время пытки, из этого винегрета вытягивается все яркое и живое — вытягивается, пока не остаются лишь два цвета: серый и запекшейся крови. Нависают одинаковые кирпично-красные постройки: окна заколотили досками, двери замуровали штукатуркой. Зловещие бетонные заборы перекрывают небо, прячут угрюмые пакгаузы и котельные. Отметки наводнения напоминают об «уровне воды 5 октября 2014». Граффити на стенах предупреждают: «Это не страна, это ебаная декорация». Я сворачиваю в тёмный проезд между складами. Под ногами завивается старая узкоколейка (даже слово старое) — по ней явно не ездил ни один состав со времен Медведева да и сама она явно не помнит, куда направляется. Как и Артур Александрович. Мои ноги уже третью неделю утаптывают местный асфальт, и настроение дает сбои. Пока все гуляния вылились в дюжину пропущенных вызовов — от некого человека, которого я записал под ником «Валентос». Кто бы это мог быть? Хммм. Взгляд цепляется за новую деталь в однообразии кирпича и бетона: на пустыре между двумя цехами скопилось с десяток человек. Я вглядываюсь, и по моей спине проползает холодок, дыбом поднимает волосы — на грязной земле лежит труп под черным пакетом. Полиэтилен дрожит-хлопает углом на ветру, приоткрывая лужу засохшей крови — до странного темной, будто не человека убили, а маляр уронил ведро бурой краски. Рядом с мертвецом заполняет бланк молодой парень: форма полицейского отливает темно-синим, глаза осоловели от усталости. Пытаясь не замечать труп, я подхожу к толпе. — Простите! Вы не видели ее? Несколько человек смотрят на фото Дианы, несколько голов качаются в знак отрицания. — Спасибо! — неискренне благодарю я и направляюсь прочь. За такими односложными беседами минует несколько часов. В ржавых водостоках гудит ветер, дышат паром канализационные решетки. Пахнет вечной, неизлечимой, леденящей сыростью, которая еще больше убивает надежду на успех. Слишком много дней прошло. Слишком часто закрыты местные двери. Слишком очевидно, что Диана уехала насовсем. Воздух наливается вечерними тенями. В конце улицы вспыхивает оранжевым вывеска «Калитка навсегда» и тут же мигает, гаснет. Мой желудок урчанием напоминает, что с утра не принимал гостей. Я ускоряю шаг, взлетаю по ступенькам, лязгаю дверцей. Внутри магазина бубнит радио, и пахнет пирожками, которое жарили год за годом в прогорклом кипящем масле. Повар дрыхнет сидя, свесив голову на грудь, и кассир дрыхнет — положив голову на прилавок, шевеля дыханием чеки в коробке. Сонное калиточное урочище. — Сорян, — тихо говорю я. Кассир вздрагивает, выпрямляется и очумело смотрит на меня сквозь гигантские очки. — Чего? — Небесно-голубые глаза моргают несколько раз, будто индикаторы на системном блоке. — Чего тебе?