О, Господи. — Да не геях мы, — устало бурчит Олеся. — Тут социологический опрос. — Все разговоры так или иначе о геях или сексе. Богиня достает из сумки бутылочку, низко наклоняет голову и, бросив взгляд исподлобья, поспешно отпивает. По классу расползается аромат яблочного сока. Мне в висок ударяется бумажка и отскакивает в проход. Я с возмущением оглядываюсь, но Сырок уже наклоняется и поднимает комок. Да, это мой опросник. Имеется пара ответов о гимназии (за авторством Сырка) и ППЧ (за авторством Валентина), но большую часть страницы занимает комикс о мужском причендале и киборге. Вот причендал страдает от одиночества, вот знакомится с киборгом и влюбляется в него. Вот в ЗАГСе киборг признается, что раньше тоже щеголял причендалом, но затем сменил пол. Я рассматриваю комикс со смесью любопытства, удивления и разочарования. В оригинальности автору не откажешь, но неужели сложно ответить? Меня охватывает такое раздражение, что я выдираю чистую страницу из «Т-34» и быстро, наплевав на размер букв, пишу сверху: «где кто видел д фролкову. за информацию помогу на химии или физике». Да, я упрямый. — Ты решил всех довести? — спрашивает Сырок с робкой улыбкой. — Да потому что нефиг… Сырок со вздохом пишет «У гимназии, Кирилл», подчеркивает раз шесть и обводит жирным квадратиком. Под квадратиком появляется роспись, сбоку квадратика — изяшная печать с гербом. Наконец, моя анкета перекочевывает на соседнюю парту. За окном с мягким шорохом ложится снежная крупа — будто рис насыпают в кастрюлю. Я смотрю на белые тельца, которые распластываются на стекле, и вижу за ними полицейскую машину. Колеса ее взбивает сугробы в грязную труху; свет фар облизывает окна противоположного крыла гимназии, мигает и гаснет. Фоном разносится смех, и постепенно переходит в истерику. Я понимаю, что пропустил очередную монументальную фразочку Богини, но не могу переключить внимание — кажется, будто полицейская машина привезла Веронику Игоревну, и она вот-вот выйдет. Конечно, это неправда, и автомобиль исторгает из себя лишь взъерошенного мужчину, который вскоре исчезает за подоконником. Когда я все-таки отвожу взгляд, класс шумит, будто ярмарочная площадь. С протекающего потолка оглушительно капает в предусмотрительно установленное ведро, Олеся снимает Богиню на телефон. На лице Сырка выражается крайняя степень удивления. — Тю-тю… вам лишь бы дурака повалять, — говорит Богиня, копаясь на столе. — Да! — раздается веселое многоголосье. — Давайте еще про роботов! — Ну, что про роботов? Было время, — Богиня обводит взглядом класс, и… за исключением звука голоса пропадает, потому что ко мне возвращается листок с опросом о Диане, — когда в Союзе потребляли картофеля 30 кг на душу. Когда 30 кг… Тогда как Америка — 100 кг. При этом одним из ведущих направлений у нас была боевая парапсихология. Дальше большими буквами: «БОЕВАЯ ПАРАПСИХОЛОГИЯ». — Пожалуй, запостю это в группу, — замечает Валентин. — То есть, запостчу. Запощу?.. — При этом от попытки воздействовать на мозг при помощи психотропных генераторов наши ученые отказались. Была разработана концепцию солдат будущего. Не как биоробота-убийцы, а… напишите с большой буквы: «Воина духа». Написали? С большой буквы… Сердце так колотится, что его пульсация в ушах заглушает остальные звуки. Я глупо моргаю и сосредотачиваюсь на анкете. Кто-то поставил перед «когда» красную запятую, другой умелец нарисовал какаху, а третий написал по этому поводу «фууу». Ниже дрожит тень моей левой руки, которая зловещим надгробием перекрывает ответы: У гимназии, Кирилл В «Повешении, потрошении и четвертовании», сам помнишь, твой Валентос. В жопе! Кто здесь? В гробу в белых тапочках, запарил уже! Фролкову давно не видела, но я бы с тобой позанималась… химией… физикой УГАДАЙ КТО Я Для помощи в учебе нужно хотя уметь писать без ошибок слово «информация». Афган, Какую? Пошла она на… «Повешение, потрошение и четвертование», вроде? Объясни, как ты гвоздь тогда покрасил!!! (Маша) Стесняюсь, спросить ошибки в вопросе, это так и задумано? Она разве не обещала прийти сюда и бойню устроить? Около заводских складов. С тебя — диагностическая, Менделеев Этой суке трюфель надо молотком расхреначить Да кому нужна его помощь? Вы че? Про конденсатор ответить не может В прошлом месяце, в гимназии, не помню, где / Серый В Афгане, Митяй Она еще не сдохла? Реально, в анал такую помощь. Фальшивые пятерки мы и сами можем получить У вокзала, дня три назад Аня В ушах гудит. Листок буквально источает вампирическую злость: мигом лишает сил и приносит глухую обиду. Я не обманывался, будто меня считают гением, но откуда такое отношение? Может, слово «инфармащия» у Артура Александровича и не получается с первого раза, но химия и физика мне нравятся, они легко даются — что плохого, если я предлагаю помощь? Что? — Так и да, и продегустируем, — пробивается сквозь шум в ушах Богиня. — Во сколько мы заканчиваем? Это первый урок? Еще… семь минут? Так! Воины духа, кто вызовется на передовую? Прежде, чем мозг успевает опомниться, моя рука поднимается к потолку. — Э-а-а… — каркаю я и хмуро оглядываю класс, точно увижу своих ненавистников и одной решительностью, одной поднятой рукой их посрамлю. Конечно, глупо так думать — лицо у меня, наверное, сейчас особенно тупое. — Че делать? Богиня показывает указкой на доску. Господи, не представляю, какую хрень несла эта безумная. — Самолеты строят, чтобы они летали. — Ты — левитирующий Воин духа, — шепчет Валентин, и по классу, как мышки, разбегаются смешки. — С большой буквы. Я прокашливаюсь, неуклюже складываю пышащий злобой листок и прохожу между рядами. Свет молнии белым выжигает доску, выделяя контрастом трещину посреди. Кажется, будто края ее сейчас разойдутся и затянут меня в черное нутро междустенья. — Гроза! — с восторгом замечает кто-то. Ему вторят: — Смотрите, гроза! — Зимняя гроза! — … давайте похлопаем… — сквозь рев грома говорит Богиня, — манифест… Класс радостно, как дебилы, хлопает, но я чувствую в этих аплодисментах лицемерие и смотрю только на Богиню. Та невозмутимо протягивает бледно-голубой мелок. — Так, манифест современной молодежи. Манифест, с большой буквы, БУДУЩИХ ВОИНОВ ДУХА. Пишем все. С большой буквы. Волнами проносится ленивое шебуршание. Щелкают ручки, кто-то прокашливается. Класс вновь зажигается белым-белым, и гром барабанной дробью проходит по округе: дребезжит стеклами, сметает с проводов черных птиц и вгоняет машины через дорогу в сигнализационный ступор. Два раза за зиму гроза? Выглядит, как плохое предзнаменование. — Время идет, Воин духа, — сообщает Богиня. — Тик-так. Тик-так. Моя рука утыкает бледно-голубую рожицу мела в доску. Тараканы, омлет… ииии… Слизни? Я осознаю, как глупо вызываться, если в голове нет нужного ответа. Осознаю, что точно получу клеймо «ТУПОЙ», если напишу о тараканах и слизнях с ошибками. Осознаю, что лучше бы угадал, какая девочка назвала меня «хорошеньким», или позлорадствовал бы, как сильно ненавидят Диану — но в мыслях, как в стиральной машинке, крутятся лишь слова о никчемности. То есть, эти люди говорят со мной на переменах, здороваются у гимназии, а втайне… эм? Презирают? Считают идиотом, которому оценки ставят за глаза? За трах Вероники Игоревны с моим батей? Листок ответов будто вспыхивает в кармане и обжигает шею, щеки, лицо. Я сосредотачиваюсь и внимательно скребу по доске. М А Н И Ф Е С Т Мел плохой — не мягкий, а твердый, из тех, что царапают эмаль. Это неприятное ощущение передается от подушечек пальцев к спинному мозгу и ввинчивается куда-то в затылок — так, что хочется повести головой. Мой «М А Н И Ф Е С Т» доходит до овражка трещины и на букве «Е» пересекает его. Нет, серьезно, откуда такая пробоина? Будто кто-то рвался наружу из доски и долбился рогами-ногами-головой.