#сука Диана «Гекката» Фролкова 19 февраля 2018 в 18:36 (>) Реальные звуки — Голоса, записанные в 1984… #настроениеdropd Внутри меня все натягивается, будто на дыбе — когда сообщение банка стыкуется в мыслях с конвертом Вероники Игоревны. Сколько же Фролковы задолжали, что их так прессуют? Я прокручиваю страницу Дианы туда-сюда и, чтобы отвлечься от тревожных мыслей, кликаю трек восьмидесятых. Крутится значок загрузки. Раз. Другой. Третий. Солнце за окнами скрывают облака, и кухня выцветает в сумрачные, безликие оттенки. «Убедите мою дочь заговорить». Да как, блин?! Я неуверенно открываю окно сообщений, тычу в букву «П», затем «Р». «В». «И». «В». На «Е» я подскакиваю — потому что визжит женщина. Она визжит, как не умеют ни в кино, ни в театре, будто ее заживо препарируют. Сердце ухает в груди, и волнами льда накатывает липкий, колючий страх. Я вырубаю громкость телефона и нажимаю на имя аудиозаписи. (>) Реальные звуки — Голоса, записанные в 1984 году серийным убийцей Тэдом Рэнсомом во время резни на ферме Глория. Ну я не знаю. Ну пипец. Я без сил опускаюсь обратно на стул. Сердце еще лупит в ребра, но коготки страха понемногу ослабляют хватку. Нет, Диана не восторгается маньяками, не тупите. Она паучков-то не давит — выпускает в окно и кричит им вслед что-то вроде «удачной кругосветки». Но если к Диане кто-то плохо относится, она ведет себя еще хуже. Типа, «да гори оно огнем». Как будто у Дианы сердце болит, ноет от дерьмового к ней отношения, и она эту рану нарочно бередит — чтобы уж совсем все сгнило, омертвело и не чувствовало. Нынешний этап «холодной войны» идёт с сентября, когда отец Николай стал вести у нас ОБЖ, а Диана замолчала. Согласитесь, если человек не говорит ни слова, не отвечает на вопросы, но исправно ходит на уроки, ему обеспечено массовое раздражение. Ну а дальше… Вы же знаете этих быдломамашек? Едва появилось видео, как Диана ходит во сне на МХК, одна дурында заявила, мол, Диана устроит стрельбу в нашей гимназии. «Я все министерство на уши подниму, если узнаю, что эта психованная ходит в один класс с моим зайчиком!» Ох, знали бы вы, куда ходят ваши «зайчики» после трёх банок пива. Так или иначе, остальные дурынды присоединились к массовой истерике. Поднялся дикий вой, Диану вызвали на педсовет — она упрямо молчала — Веронику Игоревну тоже вызвали на педсовет — она не знала, как разговорить дочь, и тоже молчала. Во всяком случае, в таком виде события дошли до меня. И теперь Диана разместила в «Почтампе» этот жуткий трек. Нет, Диана не зарежет никого и тем более не устроит бойню в гимназии. Никогда. Но убедит, что способна, и убеждение это доведет до точки. Какие же мои слова на нее повлияют? Ну какие? Да и не хочу я. Ни писать Диане, ни звонить. Не хочу. Если она устроила молчаливую забастовку против отца Николая, это ее право. Ну что вы так смотрите? Думаете, я сам так не смотрю на себя? Исподволь приходит осознание потусторонней тишины. Чайник вскипел, и только поскрипывает на сквозняке занавеска, да глухо ворчит желудок — как бы недовольный хозяином. Я смотрю на бутерброды с кониной и ощущаю тошноту. Хочется поесть что-то нормальное. И выспаться. Медленно движется мой большой палец: закрывает окно сообщений, тянется к кнопке «домой» по-над немецким стихотворением и вдруг на излете не то мысли, не то решительности ставит под ним «лайк». Шея тут же вспыхивает, и наваливается стыд — за трусость, за мелочность, за не-мо-го-ту. Я судорожно закрываю «Почтамп» и выключаю экран телефона. Я мог открыть список контактов и позвонить. Я мог написать, в конце концов. Но я поставил долбанный «лайк». Сон четвертый Молчание Вам попадались фотографии зала, где выставлена Джоконда? Заметьте, я не спрашиваю, посещали вы Лувр или нет — ибо, как говорит батя, за рубеж ездят лишь мошенники, депутаты и дегенераты, а у меня нет желания относить вас ни к одной из этих категорий. Я прошу: представьте туристический «час пик». Получилось? Теперь поштучно замените избранников народа гимназистами, а деву эпохи Возрождения — снимками 10 «В». Бинго. Вы видите ровно то же, что и я. Снимки появились в коридоре благодаря Веронике Игоревне. Это она собрала фотографии, это она написала о каждом в стиле «Википедии» и украсила стену. Вообще было приятно: идешь и смотришь на себя, как на избранного. Со временем выставка, конечно, приелась. Фотографии потускнели, бумага пошла волнами от перепадов температур, достижения устарели. Мы неделями проходили мимо, не замечая себя, и тем удивительнее, что сегодня народ толпится перед нашей галереей, будто евреи у Стены Плача (да простят мне евреи это сравнение). — Че такое? — спрашиваю я у Симоновой. Вместо ответа она отходит в сторону. Какая-то смешинка поднимается внутри, потому что на портретах у меня и «Трех Ко» обновление: проткнутые глаза. Валентин с досадой пытается содрать фото. Коваль ржет. Олеся подрисовывает своей ослеплённой копии усы и цилиндр. Я не сразу понимаю, откуда эта жуть взялась, и только растерянно хмыкаю. А в следующую секунду делается не до смеха — едва в голове возникает вчерашний день. Тени оконных рам скользят по хромированным столикам, по высоким стульям. За окном пенятся волны у набережной, и чайки патрулями бродят туда-сюда. Со мной те же «Три Ко». Валентин уплетает бургер, Олеся читает нечто под названием «Горничная Усуи Такуми». Коваль цепляет на пальцы печеньки с узором из маленьких восьмерок — как средневековый король, который надевает кольца перед приёмом иностранного посольства. Ох, простите, вы же не в курсе, где мы. В «Повешении, потрошении и четвертовании», что посреди Советской набережной. Да-да, преклоните колени: бургерный апокалипсис захватил планету и добрался до нашего Северо-Сранска. И да, я хочу, чтобы котлета лежала между двумя батонами хлеба, проткнутыми шпажкой, а на стулья приходилось забираться, как на стремянку. По меркам северо-стрелецких рюмочных, где царят одни мухи и алкаши, ППЧ место отличное. Дорогое, конечно, но зато социально — или как там называется? — ориентированное. По первому впечатлению, здесь работают пенсионеры, инвалиды и прочие убогие. Валентин обещал нас угостить здесь чем-то редкостным, и оказался прав: бургер улетает с языка прямо в рай. Теперь извините: я подавлюсь «Chicken Tsar» (рубленая котлета из куриного филе, маринованные огурчики, хрусткие как французская булка; карамелизированный бекон, соус горчичный, лук красный), ибо в дальнем углу залы — Диана. Она понуро собирает осколки зеленых стаканов, предсмертный грохот которых и привлек мое внимание. Не знаю, что больше поражает: Диана или лососевый оттенок ее формы. — Гы, зырьте! — показывает на Диану Коваль, пока в я в приступе кашля долблю себя по груди. — Что там? — Валентин тоже поворачивается. — Да ладно? Наша шиза тут работает? Олеся на секунду поднимает глаза от будней японской горничной, перекладывает жвачку на другую сторону рта и с легкой улыбкой замечает: — Скорее, воюет. — Зачем обзываешься? — спрашиваю я Валентина, когда наконец отправляю куриное филе в нужное горло. Он прищуривается. — Сын мой, лунатизм начинается на ранних стадиях шизофрении.