Внутрь проникает холодный воздух, тяжелый от пыли. «Пожалуйста, покиньте капсулу», – опять говорит Цзиньцзи. Лукасинью расстегивает ремни безопасности и сходит на металлическую сеть. Он чувствует ее холод через подошвы своих лоферов. Он чувствует, что это место оживили несколько минут назад. Рычат вентиляторы кондиционеров, но свет тусклый. – Где мы? – спрашивает Луна, опережая Лукасинью на доли секунды. «Пересадочная станция Лаббок», – шепчут их фамильяры. Цзиньцзи показывает Лукасинью карту. Они на западном побережье Моря Изобилия, в четырехстах километрах от Жуан-ди-Деуса. – Цзиньцзи, проложи курс до Жуан-ди-Деуса, – командует Лукасинью. «Прости, я не могу подчиниться, Лукасинью», – отвечает его фамильяр. – Почему? «Я не могу запускать капсулы в связи с ограниченной подачей энергии. Электростанция в Гутенберге отключилась». Рывок и падение от ускорения к невесомости, невесомость до электромагнитного торможения – все это пустяки по сравнению с вакуумом, который появляется у Лукасинью в животе. Они в ловушке посреди бесплодных земель. – Как долго до восстановления подачи электроэнергии? «Я не могу ответить на этот вопрос, Лукасинью. Доступ к сети осложнен. Я функционирую на основе местной архитектуры». – Что-то не так? – спрашивает Луна. – Система обновляется, – врет Лукасинью, цепенея и не зная, что делать. Луне страшно, и какой бы ответ он ни получил от Цзиньцзи, это лишь напугает кузину еще сильнее. – Наверное, нам придется здесь немного побыть, так почему бы тебе не пойти и не поискать нам что-нибудь поесть или попить? Луна озирается, обнимает себя руками за плечи от холода. Лаббок – это не Тве с его многочисленными пусковыми системами и погрузочными доками. Это отдаленная пересадочная станция, которая не обслуживается людьми. На протяжении лунного года здесь дважды бывает бригада ремонтников, которая задерживается на день-два. Лукасинью может обозреть большую часть станции с платформы, и нигде здесь нет места, чтобы хранить еду или воду. – Страшное место, – заявляет Луна. – Все в порядке, анжинью, мы здесь единственные люди. – Я не боюсь людей, – говорит Луна, но рысью убегает исследовать свой новый маленький мир. – Сколько у нас времени? – шепчет Лукасинью. «Станция работает на резервном питании. Если основное не будет восстановлено в течение трех дней, вы испытаете значительное ухудшение состояния окружающей среды». – Значительное? «Главным образом отказ систем обогрева и подачи воздуха». – Вызови кого-нибудь. «Я транслирую сигнал бедствия по каналу экстренной помощи с нашего прибытия. Я еще не получил ответа. Похоже, на всей Видимой стороне отключилась связь». – Как это может быть? «Нас атакуют». Луна возвращается с банкой воды. – Нет еды, – говорит она. – Извини. Можешь сделать так, чтобы стало теплее? Мне очень холодно. – Я не знаю как, анжинью. Он лжет. Цзиньцзи мог бы это сделать в мгновение ока. Лукасинью наконец-то признал, что никогда не будет интеллектуалом, но даже он может разобраться в цифрах: плюс один градус в температуре – минус один час дыхания. Он снимает «Малихини» и продевает ручки Луны в рукава. Рубашка свисает с нее, словно плащ, будто она нарядилась для карнавала. – Что еще ты нашла? – Тут есть скафандр. С жестким корпусом, как тот, старый, что был в Боа-Виста. Радость Лукасинью подобна химической реакции. Скафандр. Как просто. Отсюда можно взять да и уйти. – Покажи! Луна ведет его к наружному шлюзу. Он маленький, на одного человека. В шлюзе – жесткий аварийный скафандр ярко-оранжевого цвета, который можно подогнать под любые параметры тела. Как тот, в котором он пешком ушел из Боа-Виста в Жуан-ди-Деус. Просто короткая прогулка по поверхности. Скафандр… единственный. Луна так и сказала: «Тут есть скафандр». Он не слушал. Ему надо быть внимательней. Ему надо, чтобы каждое чувство и каждый нерв были напряжены, он не должен спешить с выводами или выдавать желаемое за действительное. Избыток «может быть» убьет их там, снаружи. А наверняка можно сказать лишь то, что через три дня воздух закончится, и у него всего один лунный скафандр. – Луна, видимо, нам придется здесь спать. Ты не могла бы пойти и поискать что-нибудь, чем можно укрыться? Она кивает. Лукасинью не знает, насколько убедительны для Луны его отвлекающие маневры, но для него лучше, чтобы ее не было рядом, пока он будет задавать Цзиньцзи трудные вопросы. – Цзиньцзи, где ближайший поселок? «Ближайший поселок – Мессье, в ста пятидесяти километрах на восток». – Вот дерьмо. – Куда дальше предела возможностей аварийного скафандра. Отправиться за помощью пешком – значит умереть в пути. – На этой станции есть еще какие-нибудь устройства, пригодные для поверхности? – Он однажды слышал, как Карлиньос использовал это выражение. «Пригодный для поверхности». Звучит круто и ответственно. Мано ди Ферро. «Аварийный скафандр – единственное устройство, пригодное для поверхности». – Твою мать! – Лукасинью бьет кулаком в стену. От взрыва боли едва не падает на пол. Сосет окровавленные костяшки. – Ты в порядке? – Луна вернулась с одеялом из фольги. – Извини, это все, что я смогла найти. – У нас проблемы, Луна. – Я знаю. Станция не обновляется. – Нет. Отключилось электричество. Я не знаю, когда оно снова включится. Луна быстро все понимает и не задает вопросов. У Лукасинью нет ответов. У него воздуха на три дня, один скафандр и ближайшее убежище – в ста пятидесяти километрах. Ровер может разгоняться до ста пятидесяти километров в час. Может, снаружи есть припаркованный ровер, а Лукасинью его не видит. – Цзиньцзи, можешь получить доступ к вахтенному журналу? «Это очень просто». – Мне нужно узнать о перемещениях всех роверов за последние… – Он прикидывает разумное число. – Три месяца. На линзе Лукасинью появляется сетка визитов ремонтников, изыскателей, стекольщиков, которую предоставляет Цзиньцзи. Может, Лукасинью плохо читает или считает, но превосходно интерпретирует визуальную информацию. Его умение выбирать одного человека, один предмет, одну нить повествования из толпы, из массива движущихся данных всегда изумляло образованную, умеющую считать Абену. Аномалия, нечто несообразное в орбитах и петлях служебных роверов. – Увеличь вот этот, пожалуйста. Цзиньцзи отделяет один след – небольшой ровер, который выходит из пустошей, заворачивая на север, в сторону просторных равнин в окрестностях кратера Тарунция. – Покажи мне его, пожалуйста. Теперь съемка: ровер проходит по краю зоны видимости наружной камеры, двигаясь из Гуттенберга в пустошь. Двигаясь в никуда. В той стороне на тысячу километров ничего нет. Лукасинью прикидывает, что ровер движется со скоростью тридцать, может, сорок километров в час. – Технические характеристики, пожалуйста. Цзиньцзи подчиняется. В очередной раз визуальное чувство Лукасинью позволяет ему выбрать нужные сведения из потока технических данных. Дальность на оптимальной скорости составляет триста километров, плюс попутная подзарядка от солнечных батарей. По съемке Лукасинью решает, что ровер ехал на скорости чуть меньше максимальной. Судя по курсу, ближайшее поселение, откуда он мог выехать, – это Гуттенберг. Лукасинью пытается рассчитать дальность. Цифры звенят, как металл. – Цзиньцзи, разберись с математикой. Фамильяр посылает ответ на линзу Лукасинью еще до того, как тот успевает договорить вопрос. На линзе дугой обозначены варианты местоположения ровера, исходя из его дальности, скорости и направления. Минимальное расстояние – десять километров. Максимальное – двадцать пять. – Увеличь, пожалуйста. На маленьком ровере логотип из соединенных «МГ» Брайса Маккензи. На сиденье человек в пов-скафе. Солнце высоко, временной код – десять дней. Ровер. Пов-скаф. У Лукасинью остался последний вопрос для пересадочной станции Лаббок. Один, последний шанс для того, чтобы план рассыпался прямо у него в пальцах. – Сколько у меня времени, Цзиньцзи? На этот раз он видит не картинки или умные диаграммы. Он видит цифры – холодные, неумолимые и безликие. Нет времени надеяться, ждать, размышлять над решениями, взвешивать возможности. Если они должны выйти с пересадочной станции Лаббок, то выйдут сейчас. Каждая секунда увиливания – это ватты электроэнергии, вдохи и глотки воды. Ждать и надеяться – или действовать и надеяться.