Ариэль сует клатч от Оскара де ла Ренты под мышку и разворачивает кресло, чтобы уехать. – Фантазия, Джонатон. Паранойя. Я ухожу. С нашим контрактом покончено. Я больше не твой представитель. Джонатон Кайод тянется через стол и хватает Ариэль за руку – проворное движение для крупного мужчины. – Лукас пережил покушение на убийство, которое устроили Суни, сбежал с Луны и нашел приют у ВТО. – Отпусти меня, Джонатон. – Они с Джонатоном Кайодом встречаются взглядами. Он отпускает ее запястье. Орел еще и сильный мужчина: его пальцы оставили бледные отпечатки на ее коричневой коже. – Ты нанял меня в качестве щита. – Да. – Пошел ты, Джонатон. – Я-то пойду. А ты ходить хочешь? Ариэль смотрит на «мартини». Холодный, крепкий и святой. Она берет бокал со стола и делает глоток. Здравомыслие, уверенность. Восхитительно. – Я в безопасности, Джонатон? – Я предвосхитил его попытку сместить меня. – Джонатон, ты дурак, если думаешь, что у моего брата всего один план. * * * На ладейре восьмой западной улицы отстал последний верующий. Марина бежала одна вот уже час и десять минут. Она будет бежать, пока кто-нибудь не присоединится. Такова религия Долгого Бега. Кто-то всегда присоединяется. Долгий Бег никогда не прекращается. В новой квартире Марина чувствует себя словно в клетке и стремится оттуда вырваться. Ее жизнь теперь не так уж бедна, однако новообретенного комфорта вкупе с безопасностью ей не хватает. Физическая подготовка к возвращению на Землю наделяет ее жаждой познания новых возможностей собственного тела. Она вспоминает про Долгий Бег: тела, краска на коже, цветные шнуры и ленты ориша, слияние в нечто единое, бессознательное сознание, где время и расстояние испаряются, физические ограничения растворяются; многоногий зверь, который бежит во тьме внешней и поет. Она вспоминает Карлиньоса. Струйки пота, размазывающие флуоресцентную краску на его груди и бедрах. Его недосягаемость и самодостаточность в тот момент, когда они прервали дарованное бегом вознесение на небеса. Темный и мягкий бархат его кожи, который она ощущала в своей постели в ночь перед тем, как он отправился на битву. То, каким она увидела его в последний раз: неистовым и ликующим в луже крови Хэдли Маккензи на полу Суда Клавия. Она услышала через перешептывания по спортивным и фитнес-каналам, через своего инструктора по Грейси джиу-джитсу, через сантиньюс, которые уехали из Жуан-ди-Деуса после того, как Брайс Маккензи превратил его в свою столицу. Долгий Бег переместился в Меридиан. Ему требовалась критическая масса участников. Он изначально должен был быть вечным. Всегда какое-то тело должно двигаться. Меридиан отличался от Жуан-ди-Деуса; в нем не было кругового служебного туннеля далеко от главных проспектов, по которому могли бы постоянно бежать верующие, распевая песнопения. Разработали маршрут – сложная петля служебных троп через семь уровней проспекта Волка[23]: семьдесят километров. Потом пять проспектов квадры Водолея: триста пятьдесят километров. В конечном итоге Бег должен был покрыть все три жилых зоны: тысяча пятьдесят километров. Новый Долгий Бег требовал шестьдесят часов для завершения одного оборота: самый длинный непрерывный бег в двух мирах. Опасность в том, что такой бег на выносливость мог стать модной штукой, а суть Долгого Бега – не в состязании или вызове. Она в дисциплине и трансцендентности. Система предупреждений обеспечивала постоянное наличие хотя бы одного бегуна. Марина не основатель – она хранитель; она наполняет длинные пустые отрезки маршрута, и час превращается в два. Она находит личную трансцендентность в этих длинных пустых коридорах. Она думает о Земле, о том, как истончаются ее кости, как растет мышечная масса. Она думает о времени, когда бег будет под запретом. Ее ждут недели в инвалидном кресле и месяцы на костылях. Пройдет год, прежде чем она осмелится надеть что-то короткое и обтягивающее и побежать. И даже тогда это будет всего лишь бег. Ни святых, ни голосов, ни причастия. Она думает об этом, чтобы не думать об Ариэль. «Точка встречи через шестьдесят секунд», – говорит Хетти. Марина видит, как по ладейре 26-й Западной поднимается бегунья. Они встретятся у входа на мост 18-й улицы. – Que sues pes correm certeza,[24] – говорит женщина. Она одета и разрисована в красное. На шортах и майке – молния Шанго. Марина любуется. К ее цвету кожи и волос такое бы не подошло. – Corremos com os santos,[25] – говорит Марина, которой так и не дался старый язык, и незнакомка переходит на глобо. Две женщины подстраиваются и бегут в одном темпе, пересекая мост. Вокруг ночь, и они бегут между двумя бесконечными стенами огней. – Ты работаешь с Ариэль Кортой? – спрашивает женщина. – Типа того. – Так я и думала. Я тебя видела. Ариэль разобралась с одной моей аморией, которая обернулась плохо. Месть, преследование и все такое. Я оказалась единственной, кто в итоге не остался связан кабальным контрактом по рукам и ногам. Все говорят, что из аморий проще всего выбраться. Не верь. Когда увидишь ее, поблагодари от моего имени. Амара Падилья Кибуйен. Она меня не вспомнит. – Ты удивишься тому, сколько всего она помнит, – отвечает Марина. Ну вот, она снова думает про Ариэль. * * * В зеленом Огуна и красном Шанго, Марина Кальцаги и Амара Падилья Кибуйен пьют коктейли. Долгий Бег перешел к другим ногам, и, словно пара пылевичек после окончания шестинедельного контракта, две женщины пошли прямиком в бар. Это секретное местечко Амары – нора в стене Восточной 35-й, столы и стулья высечены прямо в скале; это место, где бармен знает каждого клиента по имени, потому что там помещается всего восемь человек. – Я должна кое в чем признаться, – говорит Марина. – Мне никогда не нравилась «голубая луна». – Мне тоже. Мне нравятся фруктовые и сладкие коктейли. Марина со звоном касается своей кайпирошкой бокала с «гуавой батидой» Амары. – Этернаменти[26]. – Прощание Долгих бегунов. – Этернаменти, – отвечает Марина на своем отвратительном португальском. Выпивка после бега. Это нарушает все до единого профессиональные и беговые правила Марины. После устроенного Орлом переворота Ариэль нуждается в ней больше обыкновенного. Но в большой и просторной квартире ее охватывает клаустрофобия; Ариэль поглощена общением с легионом юридических ИИ, которые отметают эскадроны исковых заявлений один за другим, Абена, молчаливая и сосредоточенная, выслеживает дела, прецеденты и судебные постановления, осознавая, что это работа на самом пределе ее способностей и выдержки и что так она сделает карьеру в «Кабошоне». Девушка подвесила гамак в их кухне, но взгляд ее устремлен на Золотой Трон. – Ты работала в Жуан-ди-Деусе или на поверхности? – Платежные ведомости. – Амара поднимает бокал. – С бухгалтерами шутки плохи. – Выглядишь как пылевичка. Амара кивает с напускной скромностью. – Мне вроде как нравится стиль пылевиков. – Тебе идет. – Ну так что у тебя с Ариэль? – Как-то так вышло, что я стала на нее работать. Я защитила докторскую по вычислительной эволюционной биологии в архитектуре промышленного контроля. Нанялась официанткой на вечеринку в честь Лунной гонки Лукасинью Корты, и тем вечером кто-то попытался убить Рафу Корту. Я образованнее всех Корта вместе взятых, но в итоге оказалась телохранителем, секретарем и барменом Ариэль. Как же эта кайпи исчезла так быстро? Дмитрий за барной стойкой уже готовит вторую. – Ты ведь хочешь еще? – спрашивает Амара. А почему бы не восполнить всю потерю жидкости алкоголем? – У меня степень по заказным логическим схемам для ИИ, – продолжает Амара. – В итоге работаю клерком, зарплату выдаю. Ну хоть какая-то работа. Всегда кому-то надо получать зарплату. Вторая кайпирошка такая же острая, сладкая и щедрая, как первая. – Выпьем за платежные ведомости. – Как давно ты на Луне? – спрашивает Марина. – Заметно, да? Я надеялась, ты решишь, что я из второго поколения. В семье меня считали неприлично высокой. Я вообще-то филиппинка по происхождению. С Лусона. Мать ортодонт, отец занимается банковским делом. Знаю. Хорошее воспитание, полученное в маленькой семье из верхушки среднего класса. От всех детей ожидают успеха, все они учатся в хороших университетах США, все получают степени, а потом бедовая дылда на попутной ракете отбывает на Луну, помахав на прощание ручкой. Они до сих пор ничего не поняли. Три года восемь месяцев… – Год и одиннадцать месяцев. Четыре дня. – Вот почему вторая кайпи закончилась так быстро. Второй пустой бокал заставляет Марину вздрогнуть. Дмитрий плавным жестом его забирает. Все необходимое для третьей порции уже на стойке. – Скажи-ка, почему ты осталась? – А зачем туда возвращаться? Плохое правительство, дешевый терроризм, растущий уровень моря, и к тому же первый, кого ты поцелуешь, может вдохнуть в твои легкие какую-нибудь убийственную болезнь. – Семья? – Семья, конечно, сильный довод. А твоя где? – Северо-запад. Полуостров Олимпик. Чуть в глубь континента от Порт-Анджелеса. Ты скажешь – ну, там же красиво, горы, леса и море. Ага. Я однажды видела снег. Что-то такое странное приключилось с погодой, и внезапно на самых далеких верхушках: белое. Снег! Мы взяли машину и проехали по старой парковой дороге, просто чтобы по нему погулять. На следующий день он почти весь растаял. Дождь на снегу – это очень уродливо. – Ты вернешься, да? – Я не могу здесь жить. Уже забронировала билет. Место на «лунной петле», койку на циклере. Амара допивает первый коктейль. Дмитрий приносит свежие: второй для Амары, третий для Марины. Наверное, собеседница подает ему сигналы через фамильяра. – Ты сказала Ариэль? Марина качает головой. – Если ты и мне не можешь этого сказать, каковы шансы, что ей расскажешь? Марина отрывает взгляд от бокала.